Ко дню учителя - о Юлии Анатольевиче Халфине
Раз уж сегодня день учителя.
Недавно умер Юлий Анатольевич Халфин, учитель литературы и руководитель ШПТ.
Я попыталась что-то про него написать, но ничего не выходит, один сумбур. Но лучше, наверное, сумбур, чем ничего.
Я тогда училась в средней школе и было мне там плохо и даже очень плохо. А на доске у расписания появилось объявление о театральном кружке «Школьный поэтический театр». Я туда пришла - и со мной еще несколько одноклассников. Там ЮА спросил нас, какие стихи мы любим. Отвечать надо было по очереди, и мне казалось, что все до меня отвечают так умно, что я-то точно уже совсем не подхожу. Я проблеяла «Мандельштам» и Халфин, неожиданно для меня, кивнул удовлетворенно.
Юлий Анатольевич был, безусловно, тиран и я довольно много прорыдала и после и вовремя репетиций. Никто из пришедших одновременно со мной не задержался. Я бы, может быть, тоже сбежала, но совсем вскоре после моего прихода был праздник посвящения старших в шэпэтовцы. Я не помню из всей процедуры ничего, честное слово, но помню, что это было чудо и волшебство. Все традиции и обряды, которыми была полна жизнь ШПТ, были как занавес и гаснущий свет в зале - граница, за которой оставалось все то плохое, что целый день происходила со мной в школе.
Я, признаюсь, не уверена, что в наших спектаклях была большая художественная ценность, но в процессе ценность была безусловная. Я была слегка влюблена во всех сразу игравших со мной ребят - в Глеба, Лизу, Эсю, Алешу и всех остальных. Прекрасно было то, что происходило на репетициях - там учились петь и слушать, невероятно чувствовать всех, кто с тобой на сцене, ощущать себя в пространстве и сознательно себя в него встраивать, громко говорить, думать о стихах. Я помню, Халфин умел показывать почти фокусы. Он брал актера, с которым нужно было читать одновременно и хором стихи, они, ни о чем не договариваясь, расходились в разные стороны зала и, стоя лицом к стене, необъяснимо и безошибочно слаженно в одном темпе начинали читать. Удивительно даже не то, что это вообще было, а что и со мной так получалось - и я не могу объяснить как. Невероятным - и самым ценным для меня - было то, что происходило вне репетиций. Шутливые спектакли на дни рождения и другие праздники, письма друг другу, чтения. Я помню, мы ставили спектакль по стихам Лорки и каждый - без просьб и домашних заданий - что-то сам про него читал, и приносил, и рассказывал. Я тогда читала Германа Плисецкого и на какой-то шэпэтовский вечер принесла книгу и зачла любимое. Книжку у меня забрали, а на следующем вечере уже обсуждали - и переводы и стихи. Я помню, как мы поехали на дачу к Алеше и там был настоящий камин и настоящее кресло качалка, мы бегали к колодцу и опять-таки захлебываясь бесконечно читали и читали стихи, ставили сценки, что-то сочиняли и рисовали. Мы ездили с Лоркой на гастроли в какую-то школу-интернат. Там мы репетировали накануне выступления до изнеможения. У нас в спектакле были не только стихи, но и песни, пела всегда Лиза. Уже поздним вечером, когда репетировали на пятом или шестом дыхании, ЮА не было - его куда-то позвали. А Лиза устала и не могла петь. Я тогда вдруг запела - и так я не пела никогда. У меня вдруг получилась. Я не просто брала все ноты, там что-то еще вдруг было. Удивительное чувство. На тех «гастролях» у меня первый и последний раз в жизни брали автографы.
Сейчас мне, конечно и стыдно и горько - когда школьная жизнь моя переменилась и я стала чувствовать себя хорошо, я отошла от ШПТ, оставив его там же, где и несчастливую свою среднюю школу. И изредка только думала - надо бы написать или позвонить, давно не видела - да как-то неловко. Я ведь так и никогда и не сказала Юлию Анатольевичу, что он и его волшебство меня спасли тогда. А теперь уже поздно.
Недавно умер Юлий Анатольевич Халфин, учитель литературы и руководитель ШПТ.
Я попыталась что-то про него написать, но ничего не выходит, один сумбур. Но лучше, наверное, сумбур, чем ничего.
Я тогда училась в средней школе и было мне там плохо и даже очень плохо. А на доске у расписания появилось объявление о театральном кружке «Школьный поэтический театр». Я туда пришла - и со мной еще несколько одноклассников. Там ЮА спросил нас, какие стихи мы любим. Отвечать надо было по очереди, и мне казалось, что все до меня отвечают так умно, что я-то точно уже совсем не подхожу. Я проблеяла «Мандельштам» и Халфин, неожиданно для меня, кивнул удовлетворенно.
Юлий Анатольевич был, безусловно, тиран и я довольно много прорыдала и после и вовремя репетиций. Никто из пришедших одновременно со мной не задержался. Я бы, может быть, тоже сбежала, но совсем вскоре после моего прихода был праздник посвящения старших в шэпэтовцы. Я не помню из всей процедуры ничего, честное слово, но помню, что это было чудо и волшебство. Все традиции и обряды, которыми была полна жизнь ШПТ, были как занавес и гаснущий свет в зале - граница, за которой оставалось все то плохое, что целый день происходила со мной в школе.
Я, признаюсь, не уверена, что в наших спектаклях была большая художественная ценность, но в процессе ценность была безусловная. Я была слегка влюблена во всех сразу игравших со мной ребят - в Глеба, Лизу, Эсю, Алешу и всех остальных. Прекрасно было то, что происходило на репетициях - там учились петь и слушать, невероятно чувствовать всех, кто с тобой на сцене, ощущать себя в пространстве и сознательно себя в него встраивать, громко говорить, думать о стихах. Я помню, Халфин умел показывать почти фокусы. Он брал актера, с которым нужно было читать одновременно и хором стихи, они, ни о чем не договариваясь, расходились в разные стороны зала и, стоя лицом к стене, необъяснимо и безошибочно слаженно в одном темпе начинали читать. Удивительно даже не то, что это вообще было, а что и со мной так получалось - и я не могу объяснить как. Невероятным - и самым ценным для меня - было то, что происходило вне репетиций. Шутливые спектакли на дни рождения и другие праздники, письма друг другу, чтения. Я помню, мы ставили спектакль по стихам Лорки и каждый - без просьб и домашних заданий - что-то сам про него читал, и приносил, и рассказывал. Я тогда читала Германа Плисецкого и на какой-то шэпэтовский вечер принесла книгу и зачла любимое. Книжку у меня забрали, а на следующем вечере уже обсуждали - и переводы и стихи. Я помню, как мы поехали на дачу к Алеше и там был настоящий камин и настоящее кресло качалка, мы бегали к колодцу и опять-таки захлебываясь бесконечно читали и читали стихи, ставили сценки, что-то сочиняли и рисовали. Мы ездили с Лоркой на гастроли в какую-то школу-интернат. Там мы репетировали накануне выступления до изнеможения. У нас в спектакле были не только стихи, но и песни, пела всегда Лиза. Уже поздним вечером, когда репетировали на пятом или шестом дыхании, ЮА не было - его куда-то позвали. А Лиза устала и не могла петь. Я тогда вдруг запела - и так я не пела никогда. У меня вдруг получилась. Я не просто брала все ноты, там что-то еще вдруг было. Удивительное чувство. На тех «гастролях» у меня первый и последний раз в жизни брали автографы.
Сейчас мне, конечно и стыдно и горько - когда школьная жизнь моя переменилась и я стала чувствовать себя хорошо, я отошла от ШПТ, оставив его там же, где и несчастливую свою среднюю школу. И изредка только думала - надо бы написать или позвонить, давно не видела - да как-то неловко. Я ведь так и никогда и не сказала Юлию Анатольевичу, что он и его волшебство меня спасли тогда. А теперь уже поздно.