никогда не было и вот опять
Отрывок и одного известного романа позапрошлого века - это, с небольшими купюрами, ну в точь разговор в каком-нибудь жж или фейсбуке о внешней политике России века 21-го.
<...>
- Ну, это-то как понять? Ради Христа, объясните мне, куда едут все эти добровольцы, с кем они воюют?
- С _________ми, - спокойно улыбаясь, отвечал S.
- Но кто же объявил войну ________ам? _________ и ______________ с _______________?
- Никто не объявлял войны, а люди сочувствуют страданиям ближних и желают помочь им, - сказал S.
- Но N говорит не о помощи, - сказал L, заступаясь за тестя, - а об войне. N. говорит, что частные люди не могут принимать участия в войне без разрешения правительств.
- Ну-с, ну-с, какая ваша теория? - сказал с улыбкой K, очевидно вызывая его на спор. - Почему частные люди не имеют права?
- Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле войны, граждане отрекаются от своей личной воли.
S. и K. с готовыми возражениями заговорили в одно время.
- В том-то и штука, батюшка, что могут быть случаи, когда правительство не исполняет воли граждан, и тогда общество заявляет свою волю, - сказал K.
Но S., очевидно, не одобрял этого возражения. Он нахмурился на слова K. и сказал другое:
- Напрасно ты так ставишь вопрос. Тут нет объявления войны, а просто выражение человеческого, христианского чувства. Убивают братьев, единокровных и единоверцев. Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто детей, женщин, стариков; чувство возмущается, и русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы. Представь себе, что ты бы шел по улице и увидал бы, что пьяные бьют женщину или ребенка; я думаю, ты не стал бы спрашивать, объявлена или не объявлена война этому человеку, а ты бы бросился на него и защитил бы обижаемого.
- Но не убил бы, - сказал L.
- Нет, ты бы убил.
- Я не знаю. Если бы я увидал это, я бы отдался своему чувству непосредственному; но вперед сказать я не могу. И такого непосредственного чувства к угнетению славян нет и не может быть.
- Может быть, для тебя нет. Но для других оно есть, - недовольно хмурясь, сказал S. - В народе живы предания о православных людях, страдающих под игом "нечестивых агарян". Народ услыхал о страданиях своих братий и заговорил.
- Может быть, - уклончиво сказал L, - но я не вижу; я сам народ, я и не чувствую этого.
- Вот и я, - сказал N. - Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до болгарских ужасов никак не понимал, почему все русские так вдруг полюбили братьев славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился - я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями славянами. Вот и L.
- Личные мнения тут ничего не значат, - сказал S, - нет дела до личных мнений, когда вся Россия - народ выразил свою волю.
- Да извините меня. Я этого не вижу. Народ и знать не знает, - сказал N.
- Нет, папа... как же нет? А в воскресенье в церкви? - сказала D, прислушиваясь к разговору. - Уж не может быть, чтобы все...
- Да что же в воскресенье в церкви? Священнику велели прочесть. Он прочел. Они ничего не поняли, вздыхали, как при всякой проповеди, - продолжал N. - Потом им сказали, что вот собирают на душеспасительное дело в церкви, ну они вынули по копейке и дали. А на что - они сами не знают.
- Народ не может не знать; сознание своих судеб всегда есть в народе, и в такие минуты, как нынешние, оно выясняется ему, - утвердительно сказал S.
- Да вот спросите у него. Он ничего не знает и не думает, - сказал L. - Ты слышал, Михайлыч, об войне? - обратился он к нему. - Вот что в церкви читали? Ты что же думаешь? Надо нам воевать за христиан?
- Что ж нам думать? ________________, ___________, нас обдумал, он нас и обдумает во всех делах.Ему видней...
- Мне не нужно спрашивать, - сказал S., - мы видели и видим сотни и сотни людей, которые бросают все, чтобы послужить правому делу, приходят со всех сторон России и прямо и ясно выражают свою мысль и цель. Они приносят свои гроши или сами идут и прямо говорят зачем. Что же это значит?
- Значит, по-моему, - сказал начинавший горячиться L., - что в ____________миллионном народе всегда найдутся не сотни, как теперь, а десятки тысяч людей, потерявших общественное положение, бесшабашных людей, которые всегда готовы - в шайку Пугачева, в Хиву, в Сербию...
- Я тебе говорю, что не сотни и не люди бесшабашные, а лучшие представители народа! -- сказал S с таким раздражением, как будто он защищал последнее свое достояние. - А пожертвования? Тут уж прямо весь народ выражает свою волю.
ну и т.д.
<...>
- Ну, это-то как понять? Ради Христа, объясните мне, куда едут все эти добровольцы, с кем они воюют?
- С _________ми, - спокойно улыбаясь, отвечал S.
- Но кто же объявил войну ________ам? _________ и ______________ с _______________?
- Никто не объявлял войны, а люди сочувствуют страданиям ближних и желают помочь им, - сказал S.
- Но N говорит не о помощи, - сказал L, заступаясь за тестя, - а об войне. N. говорит, что частные люди не могут принимать участия в войне без разрешения правительств.
- Ну-с, ну-с, какая ваша теория? - сказал с улыбкой K, очевидно вызывая его на спор. - Почему частные люди не имеют права?
- Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле войны, граждане отрекаются от своей личной воли.
S. и K. с готовыми возражениями заговорили в одно время.
- В том-то и штука, батюшка, что могут быть случаи, когда правительство не исполняет воли граждан, и тогда общество заявляет свою волю, - сказал K.
Но S., очевидно, не одобрял этого возражения. Он нахмурился на слова K. и сказал другое:
- Напрасно ты так ставишь вопрос. Тут нет объявления войны, а просто выражение человеческого, христианского чувства. Убивают братьев, единокровных и единоверцев. Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто детей, женщин, стариков; чувство возмущается, и русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы. Представь себе, что ты бы шел по улице и увидал бы, что пьяные бьют женщину или ребенка; я думаю, ты не стал бы спрашивать, объявлена или не объявлена война этому человеку, а ты бы бросился на него и защитил бы обижаемого.
- Но не убил бы, - сказал L.
- Нет, ты бы убил.
- Я не знаю. Если бы я увидал это, я бы отдался своему чувству непосредственному; но вперед сказать я не могу. И такого непосредственного чувства к угнетению славян нет и не может быть.
- Может быть, для тебя нет. Но для других оно есть, - недовольно хмурясь, сказал S. - В народе живы предания о православных людях, страдающих под игом "нечестивых агарян". Народ услыхал о страданиях своих братий и заговорил.
- Может быть, - уклончиво сказал L, - но я не вижу; я сам народ, я и не чувствую этого.
- Вот и я, - сказал N. - Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до болгарских ужасов никак не понимал, почему все русские так вдруг полюбили братьев славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился - я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями славянами. Вот и L.
- Личные мнения тут ничего не значат, - сказал S, - нет дела до личных мнений, когда вся Россия - народ выразил свою волю.
- Да извините меня. Я этого не вижу. Народ и знать не знает, - сказал N.
- Нет, папа... как же нет? А в воскресенье в церкви? - сказала D, прислушиваясь к разговору. - Уж не может быть, чтобы все...
- Да что же в воскресенье в церкви? Священнику велели прочесть. Он прочел. Они ничего не поняли, вздыхали, как при всякой проповеди, - продолжал N. - Потом им сказали, что вот собирают на душеспасительное дело в церкви, ну они вынули по копейке и дали. А на что - они сами не знают.
- Народ не может не знать; сознание своих судеб всегда есть в народе, и в такие минуты, как нынешние, оно выясняется ему, - утвердительно сказал S.
- Да вот спросите у него. Он ничего не знает и не думает, - сказал L. - Ты слышал, Михайлыч, об войне? - обратился он к нему. - Вот что в церкви читали? Ты что же думаешь? Надо нам воевать за христиан?
- Что ж нам думать? ________________, ___________, нас обдумал, он нас и обдумает во всех делах.Ему видней...
- Мне не нужно спрашивать, - сказал S., - мы видели и видим сотни и сотни людей, которые бросают все, чтобы послужить правому делу, приходят со всех сторон России и прямо и ясно выражают свою мысль и цель. Они приносят свои гроши или сами идут и прямо говорят зачем. Что же это значит?
- Значит, по-моему, - сказал начинавший горячиться L., - что в ____________миллионном народе всегда найдутся не сотни, как теперь, а десятки тысяч людей, потерявших общественное положение, бесшабашных людей, которые всегда готовы - в шайку Пугачева, в Хиву, в Сербию...
- Я тебе говорю, что не сотни и не люди бесшабашные, а лучшие представители народа! -- сказал S с таким раздражением, как будто он защищал последнее свое достояние. - А пожертвования? Тут уж прямо весь народ выражает свою волю.
ну и т.д.