5
Очистила свою жизнь от всего ненужного - от друзей, от бездумного общения, от прогулочных выходов на улицу, от бессмысленного света солнечного дня, от зрения.
Укрылась в ночном просветлении, чтобы наконец добраться до сути дела. И добралась. Нет, конечно, не полностью (чертово это незавершение, как в любом архитектурном проекте - как-то даже киоск не смогла довести до конца!). Но почти. Почти - размером с целую жизнь - неплохо, согласна.
Почти, равное политической партии, религиозной конфессии, семейному счастью.
Проблема не в самом проекте, а в архитекторе его представляющем. Вы представляете его не как архитектор, а как драматург, в 3 частях с антрактом, виданное ли дело. Дело невиданное.
Когда-то я считала себя потешным иностранцем, этакой куклой на забаву. Вроде циркового слона. Но, честно сказать, теперь мне это надоело - достаточно черных, пусть разбираются в разнице цветов кожи - я больше в эти игры не играю. Это все для начинающего, только прибывшего с чемоданами эмигранта. Впрочем, в Школе этого-то никогда и не было, была только пьеса, разыгрываемая в моем театре - воображаемая балалайка со стаканом чая, звенящаяся и проливающаяся все эти бесконечные 20e и 30e годы.
5 лет! Шутка ли. Кажется, что много - но это кажется только тем, кто сидит на печи. Там и зима-то, небось, месяцев в 6! А здесь не так, здесь 5 лет - это ровный, нормальный срок, математически точный. Прошло 5 - выжил, тебе выдают медаль, вешаешь ее на себя, и прохаживаешься по бульварам уже так, с медалью, как приличный человек.
Но еще не дали. Совсем нет - посмотрим потом, когда будут макеты, точные планы, вот тогда-то и поговорим о медали. Домой ухожу ошарашенная, с охапкой наворованных зданий - вроде бы и не мои, но как дети, крошечные, уменьшаются в ладонь, только-только народившиеся у кого-то, коричнево-переливчатые - удивительные в своем разнообразии, от огромно-многоквартирного до сгруппировавшихся в кубик частных домов. Здания будут жить пока у меня, в удивительной неволи темных ночей, когда я, вместо работы, совершаю какие-то глупые мистические обряды (постыдная православная зараза!); однажды они могут вырасти, и я проснусь тогда рядом с ними маленькая, тоже ребенком, как когда-то они, а здания будут укоризненно хлопать огромными окнами и грохотать лестничным эхом.
---
Почти 2 часа говорю по телефону с другом, от которого сбежала в Россию жена, забрав несколько антикварных книжек и почти готовый французский паспорт. Влюбилась в Путина, ничего нельзя было с этим поделать - слишком сильное чувство, ты понимаешь - друг теперь сам не свой - и его я не видела никогда таким за все эти 5 лет. Да и что вообще реально? За что я могла бы поручиться в этом мире, если бы сняла свои очки (уже слишком слабые, хоть и только сделанные)??
Мышенавт перед полетом. Moussenaute avant son départ.
Укрылась в ночном просветлении, чтобы наконец добраться до сути дела. И добралась. Нет, конечно, не полностью (чертово это незавершение, как в любом архитектурном проекте - как-то даже киоск не смогла довести до конца!). Но почти. Почти - размером с целую жизнь - неплохо, согласна.
Почти, равное политической партии, религиозной конфессии, семейному счастью.
Проблема не в самом проекте, а в архитекторе его представляющем. Вы представляете его не как архитектор, а как драматург, в 3 частях с антрактом, виданное ли дело. Дело невиданное.
Когда-то я считала себя потешным иностранцем, этакой куклой на забаву. Вроде циркового слона. Но, честно сказать, теперь мне это надоело - достаточно черных, пусть разбираются в разнице цветов кожи - я больше в эти игры не играю. Это все для начинающего, только прибывшего с чемоданами эмигранта. Впрочем, в Школе этого-то никогда и не было, была только пьеса, разыгрываемая в моем театре - воображаемая балалайка со стаканом чая, звенящаяся и проливающаяся все эти бесконечные 20e и 30e годы.
5 лет! Шутка ли. Кажется, что много - но это кажется только тем, кто сидит на печи. Там и зима-то, небось, месяцев в 6! А здесь не так, здесь 5 лет - это ровный, нормальный срок, математически точный. Прошло 5 - выжил, тебе выдают медаль, вешаешь ее на себя, и прохаживаешься по бульварам уже так, с медалью, как приличный человек.
Но еще не дали. Совсем нет - посмотрим потом, когда будут макеты, точные планы, вот тогда-то и поговорим о медали. Домой ухожу ошарашенная, с охапкой наворованных зданий - вроде бы и не мои, но как дети, крошечные, уменьшаются в ладонь, только-только народившиеся у кого-то, коричнево-переливчатые - удивительные в своем разнообразии, от огромно-многоквартирного до сгруппировавшихся в кубик частных домов. Здания будут жить пока у меня, в удивительной неволи темных ночей, когда я, вместо работы, совершаю какие-то глупые мистические обряды (постыдная православная зараза!); однажды они могут вырасти, и я проснусь тогда рядом с ними маленькая, тоже ребенком, как когда-то они, а здания будут укоризненно хлопать огромными окнами и грохотать лестничным эхом.
---
Почти 2 часа говорю по телефону с другом, от которого сбежала в Россию жена, забрав несколько антикварных книжек и почти готовый французский паспорт. Влюбилась в Путина, ничего нельзя было с этим поделать - слишком сильное чувство, ты понимаешь - друг теперь сам не свой - и его я не видела никогда таким за все эти 5 лет. Да и что вообще реально? За что я могла бы поручиться в этом мире, если бы сняла свои очки (уже слишком слабые, хоть и только сделанные)??
Мышенавт перед полетом. Moussenaute avant son départ.