Служили два товарища, ага

[zamglavred]

Декабрист Сергей Григорьевич Волконский - хрестоматийная фи­гура русской истории. Давно признано, что он для своего времени типи­чен. По происхождению, образованию и воспитанию это - типичный аристократ, князь, Рюрикович. По сфере профессиональной деятельнос­ти - типичный военный Александровской эпохи. Он с 18 лет в строю, герой Отечественной войны и заграничных походов, партизан, в 25 лет стал генералом, его портрет кисти Джорджа Доу находится в Военной галерее Зимнего дворца. Кроме того, он - типичный декабрист, участ­ник Союза благоденствия и Южного общества, близкий друг и последо­вательный сторонник П. И. Пестеля. Осужденный на 20 лет каторги, и в Сибири он оставался типичным декабристом - отбыл каторгу и по­селение, вернулся в Россию, написал мемуары. Иными словами, пе­ред нами - совершенный герой своего времени. // С 467

Однако в этой типичности - главная причина того, что личность князя Волконского редко становится предметом внимания историков. О нем почти не существует специальных исследований. Имя его всегда упоминается историками с уважением, однако особого интереса не вызывает.

Цель данной работы - не опровергать мнение о типичности Вол­конского для своей эпохи, а обратить внимание на такие факты его био­графии, которые, будучи по большей части опубликованы, обычно не попадают в поле зрения декабристоведов. Однако факты эти в значи­тельной мере корректируют не только расхожие мнения о Волконском, но и общие представления об александровской эпохе.В многократно опубликованных «Записках» князя Волконского есть фрагмент, который всегда ставит в тупик комментаторов:

«В числе сотоварищей моих по флигель-адъютантству был Александр Хрис­тофорович Бенкендорф, и с этого времени были мы сперва довольно знакомы, а впоследствии - в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, как человек мыслящий и впечатлительный, увидел, какие [услуги] оказывает жандармерия во Франции. Он полагал, что на честных началах, при избрании лиц честных, смышленых, введение этой отрасли со­глядатайства может быть полезно и царю, и отечеству, приготовил проект о составлении этого управления, пригласил нас, многих его товарищей, всту­пить в эту когорту, как он называл, людей добромыслящих, и меня в их чис­ле. Проект был представлен, но не утвержден. Эту мысль Ал. Хр. осущест­вил при восшествии на престол Николая, в полном убеждении, в том я уве­рен, что действия оной будут для охранения от притеснений, для охранения вовремя от заблуждений. Чистая его душа, светлый его ум имели это в виду, и потом, как изгнанник, я должен сказать, что во все время моей ссылки голубой мундир не был для нас лицами преследователей, а людьми, охраня­ющими и нас, и всех от преследования» (Волконский 1991: 178-179).

События, которые описывает Волконский, предположительно можно отнести к 1811 г. - именно тогда Сергей Волконский стал флигель-адъ­ютантом императора Александра I. Сведений о том, какой именно проект подавал Бенкендорф царю в начале 1810-x гг., не сохранилось. Известен более поздний проект Бенкендорфа о создании тайной полиции - про­ект, относящийся к 1821 г. Однако вряд ли в данном случае Волконский путает даты: с начала 1821 г. декабрист, назначенный командиром 1-й бри­гады 19-й пехотной дивизии, служил на юге, в городе Умани, и в этот период не мог лично общаться со служившим в столице Бенкендорфом. // С 468

Историки по-разному пытались прокомментировать этот фрагмент мемуаров Волконского. Так, например, М. К. Лемке в книге «Николаев­ские жандармы и литература» утверждая, что причина столь востор­женного отзыва в том, что Бенкендорф оказывал своему другу-каторж­нику «мелкие услуги», в то время как мог сделать «крупные неприятности» (Лемке 1909: 26). Современные же комментаторы этого фрагмента дела­ют вывод о том, что Волконский, попав на каторгу, сохранил воспомина­ния о Бенкендорфе - своем сослуживце по партизанскому отряду, храб­ром офицере, и не знал, «какие изменения претерпела позиция его боевого товарища» (Волконский 1991: 440). Однако с подобными утверждениями согласиться сложно: почти вся сознательная, в том числе и декабристс­кая, жизнь Сергея Волконского эти утверждения опровергает. Князь Вол­конский был и остался убежденным сторонником не только тайной по­лиции вообще, но и методов ее работы в частности.

Этому немало способствовал, с одной стороны, опыт участия в парти­занских действиях, которые, конечно, были невозможны без «тайных» методов работы. Способствовали этому и некоторые «секретные поруче­ния» русского командования, которые Волконскому доводилось исполнять.

В официальной и всем известной военной биографии Волконского есть немало странностей. Незадолго до окончания войны он, генерал-майор русской службы, самовольно покидает армию и отправляется в Петербург. После возвращения армии в столицу он, опять-таки само­вольно, не беря никакого отпуска и не выходя в отставку, отправляется за границу, как он сам пишет, «туристом» (Волконский 1991: 319). Он становится свидетелем открытия Венского конгресса, посещает Париж, затем отправляется в Лондон. Однако вряд ли он мог, находясь на дей­ствительной службе, так свободно перемещаться по Европе. Видимо, при этом он выполнял некие секретные задания русского командова­ния. О том, какого рода были эти задания, тоже сохранились сведения.

Самый странный эпизод его заграничного путешествия относится к марту 1815 г., ко времени знаменитых наполеоновских «ста дней». Известие о возвращении Наполеона во Францию застает Волконского в Лондоне. Согласно его мемуарам, узнав о том, что «чертова кукла» «высадилась во Франции», он тут же просил русского посла в Лондоне графа Ливена выдать ему паспорт для проезда во Францию. Посол от­казал, заявив, что генералу русской службы нечего делать в занятой неприятелем стране, и доложил об этой странной просьбе императору Александру. Император же приказал Ливену выпустить Волконского в Париж (Волконский 1991: 323). // С 469

В Париже, занятом Наполеоном, Волконский провел всего несколь­ко дней - 18 марта1815 г. он туда приехал, а 31 марта уже вернулся в Лондон. Эти даты устанавливаются из его письма к П. Д. Киселеву, отправленного из Лондона 31 марта (Письма 1933: 107).

О том, чем занимался Волконский в Париже во время «Ста дней», мало что известно. Сам он очень осторожно упоминает в своих запис­ках о том, что во второй раз в Париже он был уже не как «турист», а как «служебное лицо», и что он был в своей поездке снабжен деньгами, по­лученными от его шурина, князя П. М. Волконского, тогда начальника Главного штаба русской армии (Волконский 1991: 332, 333). Известно также, что его пребывание во вражеской столице не прошло незамечен­ным для русского общества; стали раздаваться голоса даже о том, что он перешел на сторону Наполеона. В письме к своему другу П. Д. Киселеву он вынужден был оправдываться: «Я не считаюсь с мнением тех, которые судят меня, не имея на то права и не выслушав моего оправдания», «за меня в качестве адвокатов все русские, которые находились вместе со мною в Париже» (Письма 1933: 111).

Во многих источниках имеются сведения о том, что главным задани­ем, которое Волконский выполнял в Париже, была эвакуация русских офицеров, не успевших выехать на родину и оставшихся как бы в плену у Наполеона. В «Записках» Волконский называет четырех человек - трех обер-офицеров и знаменитого впоследствии придворного врача Николая Арендта, оставшегося во Франции при больных и раненых рус­ских военных и не успевшего покинуть город (Волконский 1991: 333).

Следует заметить, что эти люди, вряд ли, случайно задержались в Париже - иначе русское командование не стало бы посылать в заня­тый неприятелем город русского генерал-майора, близкого родствен­ника начальника Главного штаба. Скорее всего, это были некие рус­ские секретные агенты, которым в случае разоблачения грозили в Па­риже большие неприятности.

В 1819 г. генерал-майор Сергей Волконский вступает в тайное об­щество. Этот его шаг был во многом случайным: сам он признается в мемуарах, что обязан этому вступлению встрече в Киеве со старинным другом М. Ф. Орловым, тогда уже заговорщиком со стажем. Яркая лич­ность Орлова, его дар убеждения сильно подействовали на Волконско­го, привели к тому, что он, по его собственным словам, «вступил в но­вую колею действий и убеждений» (Волконский 1991: 358). Формально же в Союз благоденствия Волконский был принят в том же году гене­ралом М. А. Фонвизиным (ВД X. 1953: 114-115). // С 470

Вступив в тайное общество, Волконский полностью подчинил свою жизнь новому для него «общему делу», стал одним из ближайших со­ратников П. И. Пестеля. Он оказался одним из самых близких друзей и преданных сторонников председателя Директории Южного общества- несмотря даже на то, что Пестель был намного младше его по возра­сту и чину и имел гораздо более скромный военный опыт. Декабрист Н. В. Басаргин утверждал на следствии, что Пестель «завладел» Вол­конским «по преимуществу своих способностей» (ВД XII. 1969: 298).

В тайном обществе у Волконского был достаточно четко опреде­ленный круг обязанностей. Он был при Пестеле чем-то вроде началь­ника штаба, обеспечивающим, прежде всего, внутреннюю безопас­ность заговора.

В 1826 г. участь Волконского намного утяжелил тот факт, что, как сказано в приговоре, он «употреблял поддельную печать полевого аудито­риата» (ВД X. 1953: 179). С этим пунктом в приговоре было труднее всего смириться его родным и друзьям. «Что меня больше всего мучило, это то, что я прочитала в напечатанном приговоре, будто мой муж подделал фальшивую печать, с целью скрытия правительственных бумаг», - писала в мемуарах княгиня М. Н. Волконская (Волконская 1977: 28). Марию Волконскую можно понять: все же заговор-дело пусть и преступное, но благородное; цель заговора - своеобразным образом понятое бла­го России. А генерал, князь, потомок Рюрика, подделывающий госу­дарственные печати - это в сознании современников никак не вяза­лось с образом благородного заговорщика.

Однако следует признать, что в1824 г. Волконский действительно пользовался поддельной печатью, вскрывая переписку армейских дол­жностных лиц. «Сия печать <…> председателя Полевого аудиториата сдела­на была мною в 1824 году», - показывал Волконский на следствии (ВД X. 1953: 144). Печать эта была использована по крайней мере один раз: в том же году Волконский вскрыл письмо начальника Полевого ауди­ториата 2-й армии, генерала Волкова, к генерал-майору Киселеву, началь­нику штаба армии. В письме он хотел найти сведения, касающиеся толь­ко что снятого со своей должности его приятеля, командира 16-й пехот­ной дивизии М. Ф. Орлова, и его подчиненного, майора В. Ф. Раевского. «Дело» Орлова и Раевского, участников тайного общества, занимавших­ся, в частности, пропагандой революционных идей среди солдат и по­павших под суд, могло привести к раскрытию всего тайного общества.

Следил Сергей Волконский не только за правительственной перепис­кой. Как установило следствие, в том же 1824 г. князь вскрыл письмо // С 471 своих товарищей по заговору, С.И. Муравьева-Апостола и М. П. Бесту­жева-Рюмина, к членам Польского патриотического общества. Мура­вьев и Бестужев, по поручению Южного общества, вели переговоры с поляками о совместных действиях в случае начала революции.

В сентябре 1824 г. Муравьев и Бестужев, горевшие жаждой немед­ленной революционной деятельности, написали полякам письмо с просьбой устранить, в случае начала русской революции, цесаревича Константина Павловича и попытались передать письмо полякам через Волконского. «Сие письмо было мною взято, но с тем, чтобы его не вру­чать», - показывал Волконский (ВД X. 1953: 132). «Князь Волконский, прочитав сию бумагу и посоветовавшись с Василием Давыдовым, на место того, чтобы отдать сию бумагу <…> представил оную Директории Южного края. Директория истребила сию бумагу, прекратила сношения Бестужева с поляками и передала таковые мне и князю Волконскому», - утверждал на следствии Пестель (ВД IV. 1927: 116).

В целях тайного общества Сергей Волконский использовал и свои родственные и дружеские связи с армейским начальством, с высшими военными и гражданскими деятелями империи. Он имел собственную агентуру в армии: в ноябре 1825 г. Волконский узнал о тяжелой болезни и последовавшей затем смерти императора Александра I на несколько дней раньше, чем высшие чины во 2-й армии и столицах. Уже 13 ноября 1825 г., за 6 дней до смерти императора, он знал, что положение Александра I почти безнадежное; узнал же он об этом от проезжавших через Умань в Петербург курьеров из Таганрога. Следует заметить, что, конечно, курь­еры не имели право эту информацию разглашать. Однако шурин Сергея Волконского П. М. Волконский, к тому времени уже снятый с поста на­чальника Главного штаба, но не потерявший доверия императора, был одним из тех, кто сопровождал Александра I в его последнем путешест­вии, присутствовал при его болезни и смерти. Видимо, именно этим и следует объяснить странную «разговорчивость» секретных курьеров.

15 ноября Волконский сообщил эти сведения начальнику армейско­го штаба П. Д. Киселеву - и впоследствии по этому поводу было даже устроено специальное расследование (ВД XIX. 2001: 443-448). Когда же царь умер, Волконский сообщил Киселеву, что послал «чиновника, при дивизи[онном] штабе находящегося, молодого человека расторопного и скромного, под видом осмотра учебных команд в 37-м полку объехать всю дистанцию между Торговицею и Богополем и, буде что узнает замечатель­ного, о том мне приехать с извещением» (ВД XIX. 2001: 447). // С 472

Естественно, что этими секретными сведениями Волконский делил­ся не только с Киселевым, но и со своим непосредственным начальни­ком по тайному обществу - с П. И. Пестелем (Киянская 2002: 271-272). Учитывая эти обстоятельства, Пестель начинает подготовку к ре­шительным действиям: пытается договориться о совместном выступлении с С. И. Муравьевым-Апостолом, отдает приказ спрятать до времени «Русскую Правду» (Киянская 2002: 272). В эти же тревож­ные дни Волконский составляет особый шифр для переписки с Песте­лем (ВД X. 1953: 134, 142). Точно не известно, был ли этот шифр ис­пользован. 29 ноября 1825 г. Пестель вмесите с Волконским составляет хорошо известный в историографии план «1 генваря» - план откры­того выступления Южного общества (ВД X. 1953: 143). Согласно этому плану, восстание начинал Вятский пехотный полк, которым командо­вал Пестель. Придя 1-го января1826 г. в Тульчин, вятцы должны были, прежде всего, арестовать армейское начальство (ВД IV. 1927:171; ВД XI. 1954: 365). Затем должен был быть отдан приказ по армии о немедлен­ном выступлении и движении на Петербург.

Естественно, что в этом плане Волконскому отводилась одна из цен­тральных ролей. С лета1825 г., замещая уехавшего в отпуск своего ди­визионного начальника, князь командовал 19-й пехотной дивизией во 2-й армии. Естественно, что эта дивизия должна была стать ударной си­лой будущего похода. Не лишено оснований и предположение С. Н. Чер­нова о том, что Волконскому могло быть предложено и общее командо­вание мятежной армией (Чернов: 60).

Однако план этот, как известно, осуществлен не был. За две недели до предполагаемого выступления был арестован Пестель, 7 января1826 г. арестовали и Сергея Волконского. После семимесячного следствия он был приговорен к 20-ти годам каторжных работ. Одним же из следовате­лей по делу декабристов был, как известно, Александр Бенкендорф - товарищ Волконского по флигель-адъютантской службе, будущий шеф жандармов и начальник III Отделения Собственной Его Император­ского Величества канцелярии, тайной политической полиции.

Стоит отметить, что если бы в1811 г. император Александр I не от­верг проект Бенкендорфа, скорее всего, имя декабриста Волконского было бы нам неизвестно. Вполне вероятно, что он был бы известен нам сегод­ня как заместитель Бенкендорфа по ведомству тайной полиции.

Таким образом, из данной статьи можно сделать несколько выво­дов. Во-первых, декабристы действительно были людьми своей эпо- // С 473 хи. Только эпоха эта не всегда такова, какой мы ее себе представляем. Время правления императора Александра - это, кроме всего проче­го, время, когда впервые была осознана необходимость профессио­нальной армейской разведки и контрразведки. В годы Отечественной войны такая служба была создана. Волконский в ней официально не состоял, но методы ее работы вполне использовал в своей повседнев­ной деятельности.

Во-вторых, в корне неверно отделять декабристов от их современ­ников, говорить об особой декабристской ментальности, культуре, стиле поведения. Анализируя биографии людей александровской эпохи, прак­тически невозможно отделить декабристов от их следователей: тех, кого вешали, от тех, кто их вешал. Членство в тайном обществе или служба в тайной полиции - критерий чисто формальный, никак не характери­зующий образ действий, а зачастую и образ мыслей того или иного исторического деятеля тех лет.
Киянская О.И. С. Г. Волконский и А. X. Бенкендорф
(выходные данные с научно-справочным аппаратом здесь)
портреты взяты с сайта Военной галереи Зимнего дворца