Гитлер о превентивной войне Германии против Советского Союза
Адольф Гитлер - выступление в Берлинском дворце спорта по случаю открытия компании Зимней военной помощи
Берлин, 3 октября 1941 года
Мои немецкие соотечественники и соотечественницы, если я и говорю сегодня с вами после долгих месяцев, то не для того, чтобы отчитаться перед одним из тех государственных деятелей, которые недавно удивлялись, почему я так долго молчал. Когда-нибудь потомство сможет взвесить, что было более важным за последние три с половиной месяца, речи Черчилля или мои действия.
Я приехал сюда сегодня, чтобы выступить с кратким вступительным словом о программе Зимняя Помощь. На этот раз мне было особенно трудно приехать сюда, потому что в те часы, когда я нахожусь здесь, на нашем Восточном фронте происходит новое, гигантское событие.
В течение последних сорока восьми часов разворачивается операция гигантских масштабов, которая поможет разгромить врага на Востоке. Я обращаюсь к вам от имени миллионов людей, которые сейчас воюют и хотят попросить немецкий народ дома взять на себя, помимо других пожертвований, Зимнюю Помощь этого года.
С 22 июня происходит битва, имеющая решающее значение для мира. Только потомки ясно увидят ее размеры и последствия и поймут, что она ознаменовала собой новую эру.
Я не хотел этой борьбы. С января 1933 года, когда Провидение доверило мне руководство Германским Рейхом, у меня перед глазами стояла цель, которая была по существу включена в программу нашей Национал-Социалистической партии. Я никогда не изменял этой цели и никогда не отказывался от своей программы.
Я направлял свои усилия, чтобы содействовать возрождению народа, который после войны, проигранной из-за своей собственной ошибки, переживал самый глубокий коллапс в своей истории. Уже само по себе это было гигантской задачей. И я начал решать эту задачу в тот момент, когда другие либо потерпели неудачу, либо больше не верили в возможность когда-либо выполнить такую задачу. То, чего мы добились за эти годы на пути мирного осуществления этой задачи, не имеет аналогов.
Я и мои соратники вынуждены иметь дело с теми демократическими ничтожествами, которые не в состоянии предъявить ни одного из по-настоящему больших достижений в своей жизни. Мне и всем нам не нужна эта война, чтобы увековечить наши имена. Более того, мы были не в конце наших достижений, а в некоторых областях были еще только в начале.
Нам удалось своими силами восстановить наш Рейх, хотя в тяжелых условиях для Германии приходится кормить 140 человек на один квадратный километр. Тем не менее, мы решили наши проблемы, в то время как другие погрязли в этих проблемах.
У нас были следующие принципы: во-первых, внутренняя консолидация немецкой нации; во-вторых, достижение нашего равноправия с окружающим миром; в-третьих, объединение немецкого народа и, следовательно, восстановление естественных условий, которые были прерваны исключительно искусственным путем.
Поэтому наша внешняя программа была заложена заранее. Это, однако, не означало, что мы когда-либо будем стремиться к войне. Но одно было ясно: мы ни в коем случае не откажемся от восстановления немецкой свободы и тем самым от одного из условий немецкого Возрождения.
Я представил миру много предложений в этом направлении. Мне нет необходимости повторять их здесь. Это делают мои коллеги-публицисты. Сколько мирных предложений я сделал миру и разоруженческих предложений для мирного, нового здорового мирового экономического порядка? Все они были отвергнуты теми, кто не мог надеяться, что такая мирная работа сохранит их режим у штурвала.
Несмотря на это, в течение долгих лет мирной работы нам удалось успешно провести не только великие внутренние реформы, но и сплотить германскую нацию, создать Немецкий Рейх и вернуть миллионы немцев на свою родину.
За этот же период мне удалось заполучить ряд союзников. Их возглавила Италия, с чьими государственными деятелями я связан узами личной и сердечной дружбы. Наши отношения с Японией продолжали совершенствоваться. В Европе был ряд наций и государств, которые сохранили свою старую дружбу с нами и симпатии к нам, в частности Венгрия и некоторые государства Северной Европы. К их числу добавились новые страны.
К сожалению, среди них нет нации, за которой я ухаживал сильнее всего, Британии. Конечно британский народ в своей массе не несет за это своей ответственности. Наоборот, есть несколько людей, которые в своей глубокой ненависти, в своей бессмысленности саботируют каждую попытку такого взаимопонимания, поддерживаемую тем врагом мира, которого вы все знаете, международным еврейством.
Нам не удалось установить такую связь между Великобританией, и в особенности английским народом и немецким народом, на которую я всегда надеялся. Как и в 1914 году, настал момент, когда нужно было принять трудное решение. Я не уклонился от этого, так как понимал одно: если невозможно завоевать дружбу Англии, то было бы лучше, если бы Германия испытала ее вражду в то время, когда я еще являюсь лидером Германии.
Если дружба с Англией не может быть завоевана мерами, которые я предпринял, и успехами, которые я достиг, то она никогда не сможет быть завоевана в будущем. Тогда не остается другого выбора, кроме как сражаться.
Я благодарен судьбе за то, что могу возглавить эту борьбу. Я твердо убежден в том, что с этими людьми невозможно достичь взаимопонимания. Они безумные глупцы, люди, которые в течение десяти лет не произнесли ни одного другого слова, кроме как "Мы хотим еще одной войны с Германией". Когда я попытался добиться взаимопонимания, Черчилль воскликнул: "Я хочу войны!"
Теперь она у него есть. И все его единомышленники, которые говорили, что это будет «прекрасная война», поздравлявшие друг друга 1 сентября 1939 года с приближающейся «прекрасной войной», возможно, теперь, по-другому думают об этой «прекрасной войне» и если они еще не поняли, что эта война не является прекрасным романом для Англии, они обязательно узнают об этом со временем, настолько по-настоящему, насколько знаю об этом я. Этим поджигателям войны удалось толкнуть впереди себя Польшу, эти поджигатели войны есть не только в Старом Свете, но и в Новом.
Теперь мы больше не слышим о том, чтобы Англия втягивала в войну какое-то государство с обещанием ему помогать, теперь Англия сама умоляет весь мир помочь ей в ее войне. Именно Польше я сделал тогда предложения, о которых сегодня, после того как против нашей воли события приняли совсем иной оборот, должен сказать: только Провидение помешало ей тогда принять это мое предложение. Польша точно знала, почему этого не могло быть, а сегодня и я, и мы все знаем это.
Этот заговор демократических евреев и свободных масонов втянул Европу в войну два года назад. Решать дальнейшую судьбу должно было оружие.
С тех пор идет борьба между правдой и ложью, и, как всегда, эта война закончится победой правды. Другими словами, какую бы ложь ни выдумывали бы британская пропаганда, международное мировое еврейство и его демократические сообщники, они не изменят исторических фактов. А этот исторический факт состоит в том, что вот уже как два года Германия побеждает одного противника за другим.
Я не хотел этого. Сразу после первого конфликта я снова протянул руку. Я сам был солдатом и знаю, как трудно одержать победу.
Моя рука была отвергнута. И с тех пор мы видели, что каждое мирное предложение немедленно эксплуатировалось разжигателем войны Черчиллем и его собратьями, чтобы они могли сказать, что это является доказательством нашей слабости. Тяжелым путем я пришел к следующему выводу: необходимо принять ясное решение, то есть решение, имеющее значение для истории на ближайшие сто лет.
Всегда стремясь ограничить масштабы войны, я решился сделать то, что мне было трудно сделать. В 1939 году я отправил своего министра в Москву. Это означало самый горький триумф над моими чувствами. Я пробовал прийти к взаимопониманию.
Вы сами лучше меня знаете, как честно мы выполняли свои обязательства. Ни в нашей прессе, ни на наших собраниях не было сказано ни слова о России. Ни слова о большевизме. К сожалению, другая сторона не выполняла свои обязательства с самого начала.
Эта договоренность привела к предательству, которое сначала ликвидировало весь северо-восток Европы. Вам лучше знать, что значило для нас молча смотреть, как душат финский народ, что означало для нас то, что страны Балтии были поглощены. О том, что это значит, могут судить те, кто знает немецкую историю и знает, что там нет ни одного квадратного километра земли, которая не была бы открыта для культуры и цивилизации работой немецких первопроходцев.
И все же я молчал. Я принял решение только тогда, когда увидел, что Россия выигрывает время для подготовки наступления против нас в тот момент, когда у нас было всего три дивизии в Восточной Пруссии, в то время как там собрались двадцать две советские дивизии. Постепенно мы получали доказательства того, что на наших границах создается один аэродром за другим, и там собираются одна за другой дивизии гигантской Советской Армии.
Тогда мне пришлось забеспокоиться, ибо в истории нет оправдания недосмотру. Я несу ответственность за настоящее немецкого народа и, насколько это возможно, за его будущее. Поэтому я был вынужден постепенно принимать оборонительные меры.
Но в августе и сентябре прошлого года стало очевидным одно. Решение на Западе с Англией, которое подразумевало использование всех немецких Люфтваффе, было уже невозможным, потому что у меня в тылу находилось государство, которое готовилось действовать против меня именно в такой момент, но только сейчас мы понимаем, как далеко продвинулась подготовка этого государства к войне. Я хотел еще раз прояснить всю проблему и поэтому пригласил Молотова (русского министра иностранных дел) в Берлин.
Он поставил мне четыре хорошо известных условия. Во-первых, Германия должна, наконец, согласиться с тем, что, поскольку Россия вновь почувствовала, что от Финляндии для нее исходит угроза, Россия должна иметь возможность ликвидировать Финляндию. Это был первый вопрос, на который мне было трудно ответить. Но я не мог поступить иначе, чем отказать в этом.
Второй вопрос касался Румынии, вопрос состоял в том, защитят ли немецкие гарантии Румынию от России. Здесь я тоже был верен своему слову. Я не жалею об этом, поскольку нашел в генерале Антонеску человека чести, который со своей стороны всегда твердо придерживается своего слова.
Третий вопрос касался Болгарии. Молотов требовал, чтобы Россия сохранила за собой право посылать гарнизоны в Болгарию и тем самым давать русские гарантии Болгарии. Что это значит, мы уже прекрасно поняли на примерах Эстонии, Латвии и Литвы.
На этот вопрос вопросе я ответил, что такая гарантия должна быть обусловлена пожеланиями той страны, которой подобная гарантия может быть предоставлена, и что я ничего о таких пожеланиях не знаю и что мне придется делать запросы и консультироваться со своими союзниками.
Четвертый вопрос касался Дарданелл. Россия требовала себе базы на Дарданеллах. Если Молотов сейчас пытается это отрицать, то это неудивительно. Если завтра или послезавтра его не будет в Москве, он будет отрицать, что его больше нет в Москве.
Однако он выдвинул эти требования, а я ему отказал. Я обязан был ему отказать. Это заставило четко прояснить многое и дальнейшие переговоры были уже безрезультатны. Принятые мной меры предосторожности были необходимы.
После этого я стал внимательно следить за Россией. Каждую дивизию, которую мы могли наблюдать, мы брали на карандаш и принимали контрмеры.
Ситуация в мае зашла настолько далеко, что я уже не мог отделаться от мысли о столкновении не на жизнь, а на смерть. Я должен был тогда все время молчать, и сохранять это молчание мне было вдвойне тяжело. Не так тяжело по отношению к Родине, поскольку она, в конце концов, должна была понять. что есть моменты, когда нельзя говорить без того, чтобы не подвергнуть опасности целую нацию.
Более трудным давалось мне молчание по отношению к моим солдатам, которые, дивизия за дивизией, выступали к восточной границе Рейха и тем не менее не знали, что на самом деле происходит. И только из-за них я не мог говорить.
Если бы я проронил хоть одно слово, я бы не изменил решения Сталина. Но возможности внезапности, которая оставалась для меня последним оружием, тогда бы не существовало.
Любой подобный знак, любой намек стоил бы жизни сотням тысяч наших товарищей. Поэтому я молчал до тех пор, пока, наконец, не решил сделать первый шаг сам. Когда я вижу, что враг прицеливается в меня из своей винтовки, я не буду ждать, пока он нажмет на курок. Я предпочту первым нажать на курок.
Это было самое трудное решение в моей жизни, потому что каждый такой шаг открывал врата, за которыми таится неизвестность и только грядущие поколения узнают, как это началось и что произошло. Таким образом, можно было полагаться только на свою совесть, доверие своего народа, собственное оружие и на помощь Всевышнего. Того, Который не поддерживает бездействие, но Того, который благословляет тех, кто сам хочет и готов сражаться и приносить жертвы в борьбе за свое существование.
22 июня утром началась величайшая битва в истории от сотворения мира. С тех пор прошло около трех с половиной месяцев, и вот я говорю это:
С тех пор все идет по плану. За весь период инициатива ни на секунду не выходила из рук нашего руководства. До сих пор все действия развивались так же планомерно, как и прежде на востоке против Польши, затем против Запада и, наконец, против Балкан.
Но я должен сказать одно: мы не ошиблись в правильности наших планов. Мы также не ошиблись в эффективности и храбрости немецкого солдата. Мы также не ошиблись в качестве нашего оружия.
Мы не ошиблись относительно слаженной работы всей организации на фронте и на гигантском пространстве в тылу. Не ошиблись мы и в отношении немецкой Родины.
Мы, однако, ошиблись в одном. Мы понятия не имели, насколько гигантскими были приготовления этого врага к нападению на Германию и Европу. О том, как невероятно велика была опасность, о том, что в этот раз мы были на волосок от уничтожения не только Германии, но и всей Европы. Сегодня я уже могу об этом сказать!
Я впервые говорю об этом только сегодня, потому что могу заявить, что этот враг уже сломлен и никогда больше не восстанет.
Там была собрана такая сила против Европы, о которой, к сожалению, большинство не имело понятия, а многие и даже сегодня не имеют. Это было бы второе нашествие Чингисхана. Тем, что эта опасность была предотвращена, мы обязаны прежде всего храбрости, стойкости и самопожертвованию немецких солдат, а также жертвам тех, кто пошел с нами.
Впервые нечто вроде Европейского пробуждения произошло на этом континенте. На севере воюет Финляндия, настоящий народ героев, ибо на своих просторах она опирается на собственную силу, храбрость и упорство.
На юге сражается Румыния. Она с поразительной быстротой оправилась от одного из самых трудных кризисов, которые могут обрушиться на страну, а народом руководит человек, одновременно смелый и быстрый в принятии решений.
Между ними - огромное пространство поля битвы от Северного Ледовитого океана до Черного моря. Наши немецкие солдаты сейчас воюют на этих территориях, а вместе с ними в их рядах финны, итальянцы, венгры, румыны, словаки, хорваты и испанцы идут сейчас в бой. К ним присоединяются бельгийцы, голландцы, датчане, норвежцы и даже французы.
Ход этого беспрецедентного события известен вам в общих чертах. Из трех немецких армейских групп одна имела задачу прорвать центр и открыть путь вправо и влево. Перед двумя фланговыми группами стояла задача - одной наступать на Ленинград, другой оккупировать Украину. Эти первоочередные задачи были в основном достигнуты.
Если противники во время этих сокрушительных, невиданных в мировой истории битв часто говорили: «Почему ничего не происходит?» - на самом деле все время что-то происходило. Именно потому, что что-то происходило. мы и не могли говорить.
Если бы я сегодня должен был бы стать английским премьер-министром, я бы тоже при таких обстоятельствах постоянно что-нибудь говорил бы - потому, что там ничего не происходит. В этом и заключается разница! Мои соотечественники, я должен сегодня, здесь, перед всем немецким народом это сказать: часто было просто невозможно что-либо говорить - не потому, что не хотелось воздать по достоинству непрекращающимся громадным успехам наших солдат, а потому, что мы не имели права заранее оповещать противника о ситуациях, о которых он, благодаря убожеству своей разведывательной службы, узнавал иногда днями, а иногда неделями позже.
Коммюнике германского верховного командования-это сообщения правды, даже если какая-нибудь тупая британская газета объявит, что они должны быть сначала подтверждены. Коммюнике германского верховного командования всегда полностью подтверждались. Мы победили поляков, а не поляки нас, хотя британская пресса говорила обратное. Также нет сомнений, что мы находимся в Норвегии, а не британцы.
Нет сомнений и в том, что мы добились успеха в Нидерландах и Бельгии, а не англичане. Нет сомнений и в том, что Германия завоевала Францию и что мы находимся в Греции, а не англичане и новозеландцы. Не они на Крите, а мы там. Таким образом, германское Верховное командование говорит правду.
На теперь на Востоке повторяется то же самое. По британской версии, мы в течение трех месяцев терпели одно поражение за другим, и тем не менее мы стоим в тысяче километров от нашей границы. Мы находимся восточнее Смоленска, мы стоим перед Ленинградом и на Черном море. Мы перед Крымом, а не русские на Рейне.
Поэтому, если русские постоянно побеждали, то они не воспользовались своими победами. Действительно, после каждой победы они отходили на 100 или 200 километров, очевидно, чтобы заманить нас вглубь своей территории.
О размахе этого сражения свидетельствуют следующие цифры. Среди вас много тех, кто пережил Мировую войну и знает, что значит брать пленных и одновременно продвигаться на сотни километров.
В настоящее время число военнопленных возросло примерно до 2 500 000 русских. Число захваченных или уничтоженных орудий составляет, если округлить, 22 000. Количество захваченных нами или уничтоженных танков составляет более 18 тысяч. Количество уничтоженных и сбитых самолетов превышает 14 500.
И позади наших войск лежит уже пространство по площади в два раза большее, чем была немецкая империя в тот момент, когда я получил власть в 1933 году или в четыре раза большее, чем Англия.
Если считать по прямой, то наши солдаты преодолели на сегодня от 800 до 1000 километров. Это по прямой. Если считать в километрах похода, то это часто в полтора или в два раза больше.
При этом они сражаются на гигантской линии фронта, имея перед собой противника - это я должен сказать, - состоящего не из людей, а из зверей, из чудовищ.
Мы уже увидели, что большевизм может сделать из людей. Мы не можем показать Родине картины увиденного. Это самое ужасающее из того, что может выдумать человеческий мозг, - противник, который сражается, с одной стороны, из-за звериной кровожадности и, с другой стороны, из трусости и страха перед своими комиссарами.
Такова страна, с которой после почти 25-летнего большевистского бытия познакомились наши солдаты. И я знаю одно: тот, кто там побывал и в глубине своего сердца оставался немного коммунистом, пусть даже в идеальном смысле, он вернется излеченным от этого. В этом вы можете быть уверены!
Картины этого «рая для рабочих и крестьян», как я всегда его описывал, могут быть подтверждены пятью или шестью миллионами солдат после окончания этой войны. Они будут свидетелями, к которым я могу обратиться. Они прошли по улицам этого «рая». Они не могли жить в нищих хижинах этого «рая», они туда даже не заходили, если не было острой необходимости. Они видели устройство этого «рая».
Это один огромный оружейный завод работавший против Европы за счет уровня жизни народа. И над этим ужасающим, жестоким, звериным противником с его мощным вооружением наши солдаты одерживали сокрушительные победы.
Я не могу придумать фразу, которая бы воздала им должное. Невозможно себе представить, чего они постоянно добиваются храбростью, мужеством и неизмеримыми усилиями.
Неважно, идет ли речь о танковых дивизиях или моторизованных соединениях, о нашей артиллерии или саперах, возьмем ли мы наших летчиков - истребителей, пикирующих бомбардировщиков или штурмовиков, - подумаем ли мы о военно-морском флоте, о командах подводных лодок, заговорим ли мы, наконец, о наших горных войсках на Севере или о солдатах наших Ваффен-СС: все одинаковы! Но всех их - и это я снова хочу подчеркнуть особо - превосходит своими достижениями немецкий пехотинец.
Ведь, друзья мои, там есть наши дивизии, которые с весны прошли пешком от двух с половиной до трех тысяч километров, многие дивизии оставили за собой тысячу, и полторы, и две тысячи километров. Это только произнести легко.
Я могу сказать только одно: если речь идет о молниеносной войне, то наши солдаты заслуживают того, чтобы их успехи назвали молниеносными. Потому что в истории такого еще не было, чтобы кто-то превзошел их в продвижении вперед, в лучшем случае некоторые английские части при отступлении.
Были в истории несколько молниеносных отступлений, которые превзошли по скорости эти действия. Но тогда не шла речь о таких больших расстояниях, поскольку с самого начала все происходило вблизи побережья.
Я не хочу этим унизить противника; я хочу только воздать немецкому солдату справедливость, которую он заслуживает! Он достиг невозможного! И с ним вместе - все те организации, чьи люди сегодня рабочие и одновременно солдаты. Потому что на этих громадных пространствах сегодня практически каждый - солдат.
Каждый рабочий-солдат. Каждый железнодорожник солдат. На всей этой территории каждый должен строить с оружием в руках, а это колоссальная территория! То, что было создано за этим фронтом, столь же грандиозно, как и то, что достигнуто на фронте.
Восстановлено более 25 тысяч километров русских железных дорог, более 15 тысяч километров из них перестроено на немецкую колею. На Востоке протяженность линии, которая сегодня была преобразована в немецкую колею, более чем в пятнадцать раз больше, чем то, что раньше было самой длинной магистралью в Рейхе, от Штеттина до Баварских Альп, которая составляет всего 1000 километров.
Родина, возможно, еще не в состоянии оценить, сколько труда и пота это стоило. И за всем этим стоят батальоны рабочей службы, наших организаций, прежде всего организация Тодта и организаций нашего берлинца Шпеера, и все те, кто им помогает. На службе всего этого гигантского фронта стоит наш Красный Крест, стоят офицеры-врачи, медицинский персонал и сестры Красного Креста. Они все истинно жертвуют собой!
За этим фронтом уже строится новая администрация, которая будет присматривать за всей этой гигантской территорией.
Если эта война продлится еще долго, Германия и ее союзники воспользуются этим и извлекут пользу из этих огромных пространств, ибо нет сомнения, что мы знаем, как это организовать. Рисуя вам несколькими штрихами картину уникальных достижений наших солдат и всех тех, кто сегодня воюет или работает на Востоке, я хочу также передать Родине благодарность фронта!Благодарность наших солдат за оружие, которое создала Родина, за это превосходное и первоклассное оружие, благодарность за боеприпасы, которые в этот раз, в противоположность Первой мировой войне, поставляются в неограниченном количестве. Сегодня это только проблема транспорта.
У нас такие запасы, что в середине этой гигантской войны я могу на большой территории остановить дальнейшее производство оружия, поскольку знаю, что нет уже такого противника, которого мы бы не победили с уже имеющимся количеством боеприпасов.
Если вы иногда читаете в газетах что-то о гигантских планах других государств, что они думают сделать и что они желают начать, и если при этом вы слышите миллиардные суммы, тогда, мои соотечественники, вспомните о том, что я сейчас скажу: во-первых, мы ставим на службу нашей борьбы целый континент; во-вторых, мы говорим не о капитале, а о труде, и этот труд мы используем на все сто процентов; в-третьих, если мы не говорим об этом, то это не значит, что мы ничего не делаем.
Я знаю точно, что другие могут все лучше нас. Они строят несокрушимые танки, они быстрее наших, с более мощной броней, чем наши, их пушки лучше наших, и им вообще не нужен бензин. Но в бою пока что их всюду расстреливаем мы! И это имеет решающее значение!
Они строят чудо-самолеты. Они всегда делают удивительные вещи, невероятные, даже технически невероятные. Но нет у них пока машин, превосходящих наши. И машины, которые у нас сегодня ездят, стреляют или летают, - не те машины, которые будут ездить, летать и стрелять в следующем году.
Я считаю, что это удовлетворит каждого немца. Обо всем остальном позаботятся наши изобретатели, наши немецкие рабочие и работницы. За спиной у этого фронта, где идут на жертвы, презирают смерть и не щадят жизни, находится фронт Родины, фронт, образованный городом и деревней.
Миллионы немецких рабочих трудятся в городах и в деревне. В борьбе участвует целый народ.
Этот объединенный немецкий народ столкнулся с двумя крайностями во внешнем мире. Одна - это капиталистические государства, которые с помощью лжи и обмана отказывают своим народам в самых естественных человеческих правах, которые заняты исключительно своими финансовыми интересами, ради которых готовы принести в жертву миллионы людей. С другой стороны мы видим коммунистическую крайность, государство, принесшее невыразимую нищету миллионам и миллионам своих людей и желающее принести такие же страдания всему миру.
На мой взгляд, это налагает на нас только одну обязанность - как никогда стремиться к нашим Национал-Социалистическим идеалам. Ибо мы должны прояснить один момент. Когда эта война закончится, то ее выиграет немецкий солдат, немецкий солдат, который вышел из крестьян и с заводов, который в общем и целом действительно представляет массу нашего народа.
Ее выиграет немецкий тыл, с миллионами мужчин и женщин, рабочих и крестьян, людей, созидающих в конторах и на производстве. Все эти миллионы активных людей победят. Те, кто работает дома, имеют право знать, что это новое государство будет построено для них.
Опыт фронта породит еще более фанатичных Национал-Социалистов. Точно так же будет и с теми, которые призваны к руководству; потому что в нашем государстве царит не так называемый принцип равенства, как в Советской России, а принцип справедливости. Кто может быть руководителем, в политике ли, в армии или в экономике, тем мы всегда дорожим. Но так же ценен тот, без чьего содействия любое руководство останется бесполезным, всего лишь игрой мысли. И это решающее.
Немецкий народ сегодня может гордиться. У него лучшие политические лидеры, лучшие военачальники, лучшие инженеры и хозяйственники, а также лучшие рабочие, лучшие крестьяне и лучшие люди.
Объединить всех этих людей в одно неразрывное сообщество было задачей, которую мы поставили перед собой как Национал-Социалисты. Эта задача стоит перед Германией сегодня более четко, чем когда-либо прежде.
Однажды я снова выйду из этой войны со своей партийной программой, выполнение которой для меня сегодня важнее, чем в те первые дни. Я приехал сюда, чтобы сказать немецкому народу, что в компании Зимней Помощи у него есть возможность еще раз показать дух своей общности. Жертвы на фронте не могут быть оплачены ничем! Но и то, чего добился и еще добьется немецкий фронт навсегда войдет в историю.
Только когда весь немецкий народ станет единой жертвенной общиной, мы можем ожидать и надеяться, что Всемогущий Бог поможет нам. Всемогущий никогда не помогал ленивому человеку. Он не помогает трусу. Он не помогает людям, которые не могут помочь себе.
Здесь действует принцип: помогайте себе, и Всемогущий Бог не откажет тебе в своей помощи.