Экономические предпосылки и последствия Крымской войны
Решил опубликовать серию материалов по экономической истории России 19-20 вв. Начну с Крымской войны, которая некоторым образом повлияла на направления развития Российской империи во второй половине 19 века, а как и почему попробую разъяснить.
Крымская война стала одной из рубежных вех в истории России, положив начало масштабной модернизации страны в ходе реформ Александр II. Но каковы были истоки и подоплёка конфликта? Не приходится сомневаться, что дело было не только и не столько в «споре из-за ключей», геополитических противоречиях с Великобританией или в реваншистских амбициях Франции. Историки марксистского и неомарксистского толка давно и справедливо указывали, что за развязыванием конфликта между такими крупнейшими торговыми партнёрами как Великобритания и Россия стояли более прозаические причины [1]. Если втягивание в войну французской второй империи ещё объяснимо в категориях политических противоречий, учитывая явную склонность Наполеона III к всевозможным авантюрам на международной арене (успехи в которых позволяли ему урвать толику лавров великого дяди), то при анализе поведения такой державы как Великобритания нельзя забывать о значении для неё экономических интересов.
Не секрет, что на протяжении XVIII в. на долю Британии приходилась половина всей внешней торговли Российской Империи[2]. «Основными российскими экспортными статьями в этот момент времени были пенька и лён - «жизненно важное сырьё для британских мануфактурных отраслей промышленности», ещё одной «важной статьёй экспорта было российское железо <...>, поскольку Россия <...> обладала двумя принципиальными элементами для получения качественной продукции с использованием технологии, основанной на древесном угле, - большими лесами и богатыми рудниками», пишет Валлерстайн[3].
«К 40-м годам XIX столетия Англия получала в России две трети требовавшихся ей льна-сырца и пеньки, 80% семян льна и конопли», в то же время именно «английские купцы также являлись главными покупателями казенных товаров (железо, медь, поташ, ревень)»[4]. Если учесть что пенька и лён были сырьём для канатов и парусины (стратегически важных товаров для судостроения), а английская промышленная революция до начала XIX века в значительной степени обеспечивалась поставками русского железа, то трудно переоценить значение торговых отношений с Российской империей для «владычицы морей» и «мастерской мира».
Со времён Екатерины II год от года набирал обороты и экспорт хлеба из России, правда его масштаб до поры до времени сдерживался английскими «хлебными законами». Тем не менее, британцы прекрасно понимали значимость торговли с Россией для себя; агент Российской компании Фостер в 1774 г. свидетельствовал в Английском парламенте, что без российского импорта «нашему флоту, нашей торговле, нашему сельскому хозяйству настанет конец». В последствии, в период действия наполеоновской «континентальной блокады», британцы особенно остро ощущали недостаток русской пеньки[5].
С другой стороны, и для русской промышленности внешние рынки были критически важны. Ещё в XVIII веке две трети продукции государственных и треть продукции частных металлургических заводов шла на экспорт, что не удивительно, учитывая узость внутреннего рынка[6]. Подобная ситуация была и в производстве льняного полотна, где к середине XIX века 64% продукции отправлялась заграницу[7]. В то же время огромную роль в структуре потребления высших и средних классов российского общества того времени играл импорт, так в начале XIX века из заграницы ввозилась половина потребляемых тканей[8]. Наиболее кратко и образно характер русско-британской торговли выразил А.С. Пушкин:
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам …
Гребёнки, пилочки стальные
Прямые ножницы, кривые
И щётки тридцати родов
И для ногтей и для зубов
Таким образом, торговые контакты Российской и Британской империй имели широкий масштаб, взаимовыгодный и подчас стратегический характер для обеих сторон. Каковы же пути, которые привели две державы от тесного экономического сотрудничества к военному противостоянию?
Первая половина XIX века стала временем, когда модель взаимодействия Российской империи с Западной Европой в целом, и Британией в частности, претерпела коренные изменения. Одной из самых существенных перемен стала потеря российской металлургией своей доли мирового рынка. Внедрение новых технологий в британской металлургии коренным образом повысило производительность труда, снизив себестоимость до такой степени, что даже использование почти дарового труда посессионных крестьян и большая сырьевая база не смогли спасти уральскую металлургию от драматической потери конкурентоспособности. Уже к 1830-м годам экспорт металла из России снизился вдвое, а спрос внутри страны не смог компенсировать потерю внешних рынков[9]. Если с 1720 по 1798 годы цена полосного железа в Петербурге выросла с 0,45 до 1,16 руб. за пуд (лондонские цены увеличились за тот же период с 0,89 до 2,9 руб. за пуд)[10], то в первой половине XIX в. внутрироссийская цена, напротив, снизилась с 1,2 до 0,5 руб. за пуд[11]. Вследствие чего выплавка металла сократилась к 1830-м годам на 20%[12]. Хотя впоследствии политика правительства позволила прекратить спад и даже несколько нарастить производство металла, всё же к 1860 г. Россия сместилась с перового на 8-е место в мире по объёмам выплавки чугуна, уступив по этому показателю Англии в 13 раз[13]. Более того, к середине века империя Романовых вынуждена была начать закупку чугуна за границей[14].
Нечто подобное происходило и в других экспортных отраслях. «По мере развития парового флота в Англии падает спрос на русскую пеньку», как и на парусину, хотя это происходит далеко не сразу, поскольку к середине века новые технологии ещё уживаются бок о бок со старыми[15]. Тем не менее, темпы роста русской льняной промышленности в XIX веке явно снижались, отразив стагнацию спроса. С 1800 по 1860 годы производство льняных тканей в России выросло только на 50%, что весьма скромный показатель для столь длительного периода[16].
В результате всех этих перемен резко возрастает роль хлебного экспорта для России. Валлерстайн пишет: «когда в начале XIX столетия новая британская технология привела к коллапсу российской экспортной металлургии XVIII века, на смену железу пришёл другой основной экспортный продукт - пшеница. К 1850 году экспорт пшеницы достиг 20% от её урожая»[17]. За период «с 1778-1780 по 1851-1853 годы доля «первичного», а также «продовольственного» экспорта выросла с 71 до 95%, в то время как экспорт мануфактурных товаров снизился с 20 до 2,5%»[18].
Однако как раз в период правления Николая I международные цены на зерно также снизились. «Социальную историю николаевского царствования, - пишет Покровский, - нельзя понять, если мы упустим из виду этот прозаический, но необычайно важный по своим последствиям факт: двадцатые и тридцатые годы XIX столетия были периодом исключительно низких цен на хлеб»[19]. Столкнувшись из-за не благоприятной внешнеэкономической конъюнктуры с хроническим недостатком средств, но желая при этом сохранить привычный образ жизни, отечественное дворянство не нашло лучшего выхода из ситуации нежели увеличение изъятия ресурсов у собственных крепостных и заём средств. Объём крестьянских повинностей перед помещиком в первой половине XIX века вырос в 2-3 раза[20]. Индикатором чрезмерности «давления» на крестьянское хозяйство стал рост недоимок по оброкам, превысившим в 1820-1830-х годовую сумму оброка в 2-3 раза[21]. Задолженность помещиков с 1823 по 1859 гг. выросла с 90 до 425 млн. руб., а процент заложенных крестьянских «душ» с 20% до 66%.
Неблагоприятная конъюнктура не лучшим образом сказывалась и на государственном бюджете, так «в 1829 г. Государственное казначейство недосчиталось поступлений в казну на сумму свыше 178 млн. руб., к 1834 г. этот показатель возрос до 201 млн. руб., большую часть из которых составляли недоимки в податях. Испытывая затруднения в исправном поступлении податей правительство прибегло к карательным мерам. <...> Начальникам 35 губерний было предоставлено право «в страх прочих неплательщиков» вводить в недоимочные селения специально командированные военные отряды. <...> По официальным данным, в течении 1836 г. «экзекуция» проводилась в 11 губерниях, но тем не менее накопление недоимок с 1836 и 1837 гг. не только не уменьшилось, но увеличилось на 2 623 000 рублей»[22].
Всё больше проявлялось и недовольство населения: «В 1840-х годах общее число волнений было почти в 4 раза больше, чем в первое десятилетие XIX века. По данным В. А. Федорова, в Центральном районе 59% всех волнений были обусловлены ухудшением положения крестьян - увеличением оброка и барщины, переводом на смешанную повинность, отбиранием земли, недостатком продовольствия, жестокими наказаниями, стеснением в промыслах, самоуправством властей»[23].
Налицо был кризис самой модели «периферийного» развития в рамках капиталистической мир-экономики. Особенно уязвимым положение страны становилось в периоды капиталистических кризисов. Так, вслед за промышленным спадом 1847 г. в Англии последовало очередное снижение цен на сырьё - «Русский экспорт, по подсчётом Струмилина, разом снизился на 40%. <...> В 1848 году российский бюджет был сведён с дефицитом в 32 млн. рублей. Золотой запас, хранившийся в подвалах Петропавловской крепости, таял на глазах. Только за один год он сократился на 17%»[24].
Нельзя сказать, что правительство Николая I не предпринимало усилий для исправления ситуации. Одним из самых действенных методов стала политика протекционизма. Уже в 1826 г. был принят новый таможенный тариф, который повысил пошлины даже по сравнению с более ранним тарифом 1822 г., также выдержанном в протекционистских тонах. Сборы пошлин на импорт с 1824 по 1842 годы выросли с 11 до 26 млн. руб[25]. Результаты не замедлили сказаться на развитии промышленности.
Например, «одной из особенностей тарифа 1826 г. являлось обложение значительной пошлиной привозного сахара с целью поощрения русского свеклосахарного производства, что привело к быстрому росту этой отрасли»[26]. Первый свеклосахарный завод в России появился в 1802 г., а к 1850-м функционировало уже 400 фабрик, которые производили 1,5 млн. пудов сахара[27]. Такой рост напрямую коррелировал с принятием тарифа, поскольку до 1830-х производство российского сахара топталось на уровне 1-2 тыс. тонн, не смотря на то, что технология была известна. Только после того, как повышение пошлин удвоило внутрироссийскую цену на него и обеспечило сахарозаводчикам 50-60% прибыли, началось быстрое увеличение производства[28].
Подобная динамика наблюдалась и в других отраслях - «за первые 30 лет XIX в. производство бумаги в России выросло на 60%», а «за следующие 30 лет - в 3,3 раза. В перовой половине XIX века был введён вначале полный запрет, а затем высокие таможенные пошлины на ввоз стекла в Россию, как следствие норма прибыли в этой отрасли достигала 50-60%. За этим, разумеется, последовал быстрый рост производства стекольных изделий, которое увеличилось за полвека в 6,2 раза[29].
В 1800-1860 гг. производство хлопчатобумажных тканей в России увеличилось в 39 раз, а потребление хлопка в 66 раз. Особенно значительный рост наблюдался после повышения в 1842 году пошлины на импорт пряжи до 60% её стоимости. В результате, если в 1843 г. количество механических веретён в стране равнялось 350 тыс., то в 1849 г. уже 600 тыс[30]. Всего к «1850 году на хлопкопрядильных фабриках Англии имелось 21 млн. веретен, на фабриках Франции - 4,6 млн. веретен, в Австрии-1,4 млн., в России-1,1 млн., в Германии- 0,75 млн»[31]. Таким образом, Россия на тот момент по некоторым показателях индустриального развития обгоняла Германию.
За тот же период производство шерстяных тканей в России выросло в 13 раз. Причём в данном случае произошёл качественный перелом, так как было освоено производство тонких камвольных тканей (ранее производилось только «грубое» армейское сукно). Если в начале века Россия импортировала половину потребляемого текстиля, то уже к 1830-м годам этот показатель снизился до 5%[32]. Связь этого роста с таможенной политикой признают и западные исследователи. Валлерстайн указывает, что «русские начиная с 1830-х годов были в состоянии удержать внутренний рынок для своих тканей путём сочетания высокого протекционистского тарифа с импортом определённых технологий»[33].
Немало усилий было направлено на спасение металлургии, особенно пострадавшей от изменения внешнеэкономической конъюнктуры. Таможенные пошлины вдвое превышали цены на металл, а находящиеся в особо тяжёлом положении заводы получали государственную поддержку. В результате, в отрасли начался промышленный переворот, в частности, в 40-50-е годы XIX века происходит переход к пудлингованию при переработке чугуна в железо (правда в качестве топлива из-за недостатка каменного угля, продолжали использовать древесный). Как следствие выросла производительность труда и имевший место в 1830-е спад сменился ростом. Всего с 1800 по 1860 гг. выплавка чугуна увеличилась на 80% (с 10 до 18 млн. пудов)[34].
Главной проблемой развивающейся русской промышленности была узость внутреннего рынка. Абсолютное большинство населения империи составляли ведущие полунатуральное хозяйство крестьяне, часто обрабатывающие бедные почвы в суровом климате, использующие сравнительно отсталую агрикультуру и вынужденные отдавать значительную часть своего скудного прибавочного продукта помещику и государству. Элита же России традиционно предпочитала отечественному производителю импортную продукцию. Отсюда проистекала чрезвычайная заинтересованность в рынках внешних и, как следствие, всё более и более экспансионистская политика неизбежно чреватая конфликтами с соседями. При этом «вывозить русские промышленные товары в Европу не было серьезной возможности. Значит, рынки необходимо было обеспечить на Востоке - в Турции, Персии, Средней Азии.<...> Рост русской промышленности ставил под вопрос место России в международном разделении труда. Англо-русское взаимопонимание <...> было нарушено»[35].
Правда, в отношениях с Османской Турцией для царской империи камнем преткновения были не столько вопросы открытия рынков, сколько конкуренция на рынке хлебном, где происходил рост «экспорта пшеницы с оттоманских Балкан в Британию и Австрию»[36]. В то же время Турция в отличии от России воздерживалась от протекционизма, поэтому «покупала гораздо больше английских товаров, нежели Россия, хотя последняя была и богаче, и населеннее»[37]. Таким образом, любые территориальные потери Османской империи в пользу России означали для Англии сокращение рынков сбыта и расширение зоны действия царской таможни. «С точки зрения верхов викторианской Англии, Турция того времени - страна свободной торговли, открытая для британских товаров и влияния. Россия - страна протекционистская. Иными словами, потеря русского рынка в случае войны есть, конечно, несчастье, но из-за протекционизма поданные ее величества этот рынок и без войны рискуют потерять. А отступить по «восточному вопросу» значит потерять разом и Россию, и Турцию. Так рассуждали в Лондоне. В свою очередь, в Петербурге были уверены, что старые торговые связи между двумя странами столь важны и масштабны, что воевать англичане ни при каких обстоятельствах не будут»[38].
Не смотря на все успехи в развитии промышленности в 1830-1840-х годах, при столкновении сразу с несколькими ведущими индустриальными державами положение России стало крайне затруднительным. «Как утверждалось в записке, составленной генералом Д. А. Милютиным для Государственного совета, промышленность была не в состоянии снабдить армию необходимым количеством военного снаряжения и боеприпасов. Из 1 млн. ружей, имевшихся в арсеналах к началу войны, в 1856 году осталось только 90 тыс.; еще хуже обстояло дело с порохом и снарядами»[39].
В связи с войной в расстройство пришли и финансы империи. «В 1854-1855 годах на войну было истрачено 500 млн. руб. что было равно сумме трехлетнего дохода; в 1856 году дефицит бюджета достиг 300 млн. руб. <...> внутренний долг вырос с 400 до 525 млн. рублей серебром, а внешний долг с 300 до 430 млн. рублей. <...> Однако средств все равно не хватало, и главным способом финансирования военных расходов была эмиссия бумажных денег. Сумма кредитных билетов, находившихся в обращении возросла за 1853-1856 годы с 311 до 735 млн. руб. В результате этой эмиссии стал невозможен свободный размен билетов на серебро и курс рубля упал до 75 % номинала; цена ржи на Черноземье увеличилась почти в 2 раза, в стране началась мощная инфляция, которая при продолжении военных действий грозила развалом экономики»[40].
Недостаточное развитие железных дорог препятствовало эффективному снабжению армии на театре военных действий[41]. «Русские испытывали большие затруднения в доставке пороха и других необходимых грузов в Севастополь. <...> Не смотря на мобилизацию около 125 тыс. крестьянских телег, поставки так и не приблизились к удовлетворительному уровню. После того как запасы фуража по пути следования иссякали, прокорм для тягловых животных приходилось возить с собой - а это означало, что собственно полезный груз сокращался до ничтожных объёмов. В то же время объём снабжения французских и британских экспедиционных сил морским путём был огромным <…> в конце осады союзники были в состоянии выпустить 52 тыс. снарядов по укреплениям Севастополя в течении одного дня - тогда как русским, ввиду нехватки пороха и снарядов, приходилось ограничивать огонь своей артиллерии»[42]. На многократно озвученной и даже несколько преувеличенной проблеме превосходства союзников в количестве нарезных ружей, не стану и останавливаться.
Одним словом, результаты экономического курса, которым шла страна в течение нескольких десятилетий, оказались совершенно неудовлетворительными, а возможность преодолеть существующие проблемы, опираясь только на внутренние ресурсы страны, казалась невероятной. Например, для решения одной из самых острых проблем - развитие железнодорожной сети - не хватало ни финансовых возможностей, ни технологий, ни даже металла.
В то же время, значительно улучшилась конъюнктура на хлебном рынке. В 1836-1837 гг. пошлины на ввоз зерна в Англию были понижены, а в 1846 г. «хлебные законы» отменили окончательно, и богатый британский рынок открылся для иностранного продовольствия. Одновременно последовало распространение фитофторы, в течение нескольких лет подряд губившей урожаи картофеля, который играл роль «хлеба бедных». Как следствие, международные цены на зерно начали быстро расти. «Если считать цены 20-х годов XIX века за 100%, то к началу 60-х на берлинской бирже зерна рост цены на пшеницу составил 74%, а на рожь до 90%. В 1838 году вывезли из России 20 млн. пудов пшеницы, в 1851 - 22 млн. пудов, а в 1853 - уже 64,5 млн. пудов»[43]. Для страны открылись новые перспективы экономического роста, пусть и основанные на поставках продовольствия, но чтобы воспользоваться представившимся шансом, нужен был скорейший мир и нормализация отношений с Британией.
Одной из знаковых мер нового экономического курса, обозначившегося после окончания Крымской войны, стало последовательное снижение таможенных пошлин. «В 1857 г. пошлины в среднем на все товары были снижены с 24,9% к стоимости до 17,6%, а в 1868 г. были доведены до 12,8%»[44]. Таким образом, «Победа Англии в Крымской войне была закреплена не только Парижским миром, но и новым российским таможенным тарифом <...> Россия, наконец, приняла «фритредерскую систему».<...>Торговые отношения с Западом вновь начинают бурно развиваться. Внешнеторговый оборот России немедленно превысил довоенный уровень. <...> Среди европейских торговых партнеров Англии по ввозу продукции Россия сразу выходит на первое место <...> Английский ввоз в Россию также бурно растет. В 1867 году он достигает 4 млн. фунтов, в 1873 - уже 9 млн.»[45].
Новый тариф немедленно отразился на темпах роста промышленности, так прирост выплавки чугун в 1860-1870 гг. составил лишь 7%, а железа 21%, при том что за границей закупались рельсы для строящих железных дорог. Прирост потребления хлопка за тот же период составил всего 50%, а увеличение количества механических веретён в хлопчатобумажной промышленности за 17 лет (с 1843 по 1860 гг.) было в абсолютных числах почти таким же, как за последующие три десятилетия (1,43 млн. и 1,44 млн. соответственно)[46]. Таким образом, именно в период действия нового фритредерского тарифа, темпы промышленного роста в России пошли на спад и страна начала драматически отставать не только Англии и Франции, но и от бурно развивающейся Германии.
Зато хлебная торговля набирала обороты. «Если в 1850-х годах среднегодовой экспорт составляя 57 млн. пуд., то в 1875-1880 годах-257 млн. пуд.; вывоз хлеба давал 56 % всей стоимости экспорта. Россия стала крупнейшим в мире экспортером хлеба, в 1880-х годах вывозилось 23 % от чистого сбора зерновых»[47]. Этот рост, в первую очередь, стимулировался быстрым строительством железных дорог, благодаря которым себестоимость транспортировки зерна упала в 8 раз[48]. Получалось, что Россия вернулась к традиционной для себя роли поставщика товаров низких переделов[49], но если раньше в роли таких товаров выступали мануфактурные изделия (металл, пенька и льняное полотно), то теперь - зерно.
Подводя итоги констатируем, что 1820-1850-е годы стали для России временем кризиса сложившейся модели развития, вызванного падением цен на традиционные экспортные товары. Власти отреагировали на данный вызов протекционистской политикой, которая стимулировала, выражаясь в терминах нашего времени, импортозамещающую индустриализацию. Однако, несмотря на явные успехи (по некоторым отраслям промышленности Россия в какой-то период обгоняла Германию), ограничителем развития в этом направлении стала узость внутреннего рынка, которая породила особую заинтересованность в рынках внешних, а значит внешнеполитическую активность. При этом российское правительство, чересчур уверенное в своём военно-политическом превосходстве, явно недооценило возможности и решимость других держав противодействовать этой активности. Те же процессы снизили роль России для Британии в качестве рынка сбыта и источника сырья, а протекционистская внутренняя и экспансионистская внешняя политика Николая I (выглядевшая всё более и более опасно с точки зрения английских интересов в Турции, Иране и Средней Азии), посеяла семена конфликта. Всё это предопределило развязывание Крымской войны.
Закономерная неудача в конфликте сразу с двумя передовыми индустриальными державам, да ещё в условиях международной изоляции, дискредитировала прежний экономический курс. В то же время, рост цен на хлебном рынке сулил российскому правительству финансовую выгоду, и сравнительно лёгкий и быстрый выход из затруднительного положения, что склонило его к принятию политики «свободной торговли», и возвращению к привычной периферийной роли в рамках расширяющейся капиталистической мир-экономики.
[1] См. Кагарлицкий Б.Ю. Периферийная империя: Россия и миросистема. - М.: Ультра.Культура, 2004.
[2] Там же. С.291
[3] Валлерстайн И. Мир-система Модерна. Том III. Вторая эпоха великой экспансии капиталистического мира-экономики, 1730-1840-е годы. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. C.175
[4] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.245, 291
[5] Валлерстайн И. Указ. соч. С.175
[6] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.261
[7] Конотопов М.В., Сметанин С.И. История экономики России. М.: КНОРУС, 2008. С.150
[8] Там же. С.149
[9] Там же. С.147
[10] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.260
[11] Конотопов М.В. Указ. соч. С.148
[12] Там же. С.147
[13] Там же. С.146
[14] Нефёдов С.А. История России. Факторный анализ. Т.II От окончания Смуты до Февральской революции. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2011.С. 323
[15] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.292
[16] Конотопов М.В. Указ. соч. С.150
[17] Валлерстайн И. Указ. соч. С.175
[18] Там же. С.175
[19] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.288
[20] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.244
[21] Там же. С.246
[22] Захаров В.Н., Петров Ю.А., Шацилло М.К. История налогов России. IX - начало XX в. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006.С.165
[23] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.248
[24] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.295
[25] История налогов России. IX - начало XX в. С.161-162
[26] Там же. С.162
[27] Конотопов М.В. Указ. соч. С.151
[28] Там же. С.152
[29] Там же. С.153
[30] Крымин В.Н. Введение в экономическую историю. - М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. С.149
[31] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.283
[32] Конотопов М.В. Указ. соч. С.149
[33] Валлерстайн И. Указ. соч. С.188
[34] Конотопов М.В. Указ. соч. С.146
[35] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.290
[36] Валлерстайн И. Указ. соч. С.174
[37] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.308
[38] Там же. С.309
[39] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.301
[40] Там же. С.301
[41] В 1850 году Россия имела лишь 381 км железных дорог, в то время как Англия - более 10 тыс. км.
[42] Мак-Нил, Уильям. В погоне за мощью. Технология, вооружённая сила и общество в XI-XX веках. - М.: Издательский дом «Территория будущего», 2008. С.264
[43] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.301
[44] Крымин В.Н. Указ. соч. С.152
[45] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.316
[46] Крымин В.Н. Указ. соч. С.154
[47] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.327
[48] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.327
[49] Передел - это часть технологического процесса, заканчивающаяся получением готового полуфабриката, который может быть отправлен в следующий передел или реализован на сторону. В результате последовательного прохождения исходного материала через все переделы получают готовый продукт.
Крымская война стала одной из рубежных вех в истории России, положив начало масштабной модернизации страны в ходе реформ Александр II. Но каковы были истоки и подоплёка конфликта? Не приходится сомневаться, что дело было не только и не столько в «споре из-за ключей», геополитических противоречиях с Великобританией или в реваншистских амбициях Франции. Историки марксистского и неомарксистского толка давно и справедливо указывали, что за развязыванием конфликта между такими крупнейшими торговыми партнёрами как Великобритания и Россия стояли более прозаические причины [1]. Если втягивание в войну французской второй империи ещё объяснимо в категориях политических противоречий, учитывая явную склонность Наполеона III к всевозможным авантюрам на международной арене (успехи в которых позволяли ему урвать толику лавров великого дяди), то при анализе поведения такой державы как Великобритания нельзя забывать о значении для неё экономических интересов.
Не секрет, что на протяжении XVIII в. на долю Британии приходилась половина всей внешней торговли Российской Империи[2]. «Основными российскими экспортными статьями в этот момент времени были пенька и лён - «жизненно важное сырьё для британских мануфактурных отраслей промышленности», ещё одной «важной статьёй экспорта было российское железо <...>, поскольку Россия <...> обладала двумя принципиальными элементами для получения качественной продукции с использованием технологии, основанной на древесном угле, - большими лесами и богатыми рудниками», пишет Валлерстайн[3].
«К 40-м годам XIX столетия Англия получала в России две трети требовавшихся ей льна-сырца и пеньки, 80% семян льна и конопли», в то же время именно «английские купцы также являлись главными покупателями казенных товаров (железо, медь, поташ, ревень)»[4]. Если учесть что пенька и лён были сырьём для канатов и парусины (стратегически важных товаров для судостроения), а английская промышленная революция до начала XIX века в значительной степени обеспечивалась поставками русского железа, то трудно переоценить значение торговых отношений с Российской империей для «владычицы морей» и «мастерской мира».
Со времён Екатерины II год от года набирал обороты и экспорт хлеба из России, правда его масштаб до поры до времени сдерживался английскими «хлебными законами». Тем не менее, британцы прекрасно понимали значимость торговли с Россией для себя; агент Российской компании Фостер в 1774 г. свидетельствовал в Английском парламенте, что без российского импорта «нашему флоту, нашей торговле, нашему сельскому хозяйству настанет конец». В последствии, в период действия наполеоновской «континентальной блокады», британцы особенно остро ощущали недостаток русской пеньки[5].
С другой стороны, и для русской промышленности внешние рынки были критически важны. Ещё в XVIII веке две трети продукции государственных и треть продукции частных металлургических заводов шла на экспорт, что не удивительно, учитывая узость внутреннего рынка[6]. Подобная ситуация была и в производстве льняного полотна, где к середине XIX века 64% продукции отправлялась заграницу[7]. В то же время огромную роль в структуре потребления высших и средних классов российского общества того времени играл импорт, так в начале XIX века из заграницы ввозилась половина потребляемых тканей[8]. Наиболее кратко и образно характер русско-британской торговли выразил А.С. Пушкин:
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам …
Гребёнки, пилочки стальные
Прямые ножницы, кривые
И щётки тридцати родов
И для ногтей и для зубов
Таким образом, торговые контакты Российской и Британской империй имели широкий масштаб, взаимовыгодный и подчас стратегический характер для обеих сторон. Каковы же пути, которые привели две державы от тесного экономического сотрудничества к военному противостоянию?
Первая половина XIX века стала временем, когда модель взаимодействия Российской империи с Западной Европой в целом, и Британией в частности, претерпела коренные изменения. Одной из самых существенных перемен стала потеря российской металлургией своей доли мирового рынка. Внедрение новых технологий в британской металлургии коренным образом повысило производительность труда, снизив себестоимость до такой степени, что даже использование почти дарового труда посессионных крестьян и большая сырьевая база не смогли спасти уральскую металлургию от драматической потери конкурентоспособности. Уже к 1830-м годам экспорт металла из России снизился вдвое, а спрос внутри страны не смог компенсировать потерю внешних рынков[9]. Если с 1720 по 1798 годы цена полосного железа в Петербурге выросла с 0,45 до 1,16 руб. за пуд (лондонские цены увеличились за тот же период с 0,89 до 2,9 руб. за пуд)[10], то в первой половине XIX в. внутрироссийская цена, напротив, снизилась с 1,2 до 0,5 руб. за пуд[11]. Вследствие чего выплавка металла сократилась к 1830-м годам на 20%[12]. Хотя впоследствии политика правительства позволила прекратить спад и даже несколько нарастить производство металла, всё же к 1860 г. Россия сместилась с перового на 8-е место в мире по объёмам выплавки чугуна, уступив по этому показателю Англии в 13 раз[13]. Более того, к середине века империя Романовых вынуждена была начать закупку чугуна за границей[14].
Нечто подобное происходило и в других экспортных отраслях. «По мере развития парового флота в Англии падает спрос на русскую пеньку», как и на парусину, хотя это происходит далеко не сразу, поскольку к середине века новые технологии ещё уживаются бок о бок со старыми[15]. Тем не менее, темпы роста русской льняной промышленности в XIX веке явно снижались, отразив стагнацию спроса. С 1800 по 1860 годы производство льняных тканей в России выросло только на 50%, что весьма скромный показатель для столь длительного периода[16].
В результате всех этих перемен резко возрастает роль хлебного экспорта для России. Валлерстайн пишет: «когда в начале XIX столетия новая британская технология привела к коллапсу российской экспортной металлургии XVIII века, на смену железу пришёл другой основной экспортный продукт - пшеница. К 1850 году экспорт пшеницы достиг 20% от её урожая»[17]. За период «с 1778-1780 по 1851-1853 годы доля «первичного», а также «продовольственного» экспорта выросла с 71 до 95%, в то время как экспорт мануфактурных товаров снизился с 20 до 2,5%»[18].
Однако как раз в период правления Николая I международные цены на зерно также снизились. «Социальную историю николаевского царствования, - пишет Покровский, - нельзя понять, если мы упустим из виду этот прозаический, но необычайно важный по своим последствиям факт: двадцатые и тридцатые годы XIX столетия были периодом исключительно низких цен на хлеб»[19]. Столкнувшись из-за не благоприятной внешнеэкономической конъюнктуры с хроническим недостатком средств, но желая при этом сохранить привычный образ жизни, отечественное дворянство не нашло лучшего выхода из ситуации нежели увеличение изъятия ресурсов у собственных крепостных и заём средств. Объём крестьянских повинностей перед помещиком в первой половине XIX века вырос в 2-3 раза[20]. Индикатором чрезмерности «давления» на крестьянское хозяйство стал рост недоимок по оброкам, превысившим в 1820-1830-х годовую сумму оброка в 2-3 раза[21]. Задолженность помещиков с 1823 по 1859 гг. выросла с 90 до 425 млн. руб., а процент заложенных крестьянских «душ» с 20% до 66%.
Неблагоприятная конъюнктура не лучшим образом сказывалась и на государственном бюджете, так «в 1829 г. Государственное казначейство недосчиталось поступлений в казну на сумму свыше 178 млн. руб., к 1834 г. этот показатель возрос до 201 млн. руб., большую часть из которых составляли недоимки в податях. Испытывая затруднения в исправном поступлении податей правительство прибегло к карательным мерам. <...> Начальникам 35 губерний было предоставлено право «в страх прочих неплательщиков» вводить в недоимочные селения специально командированные военные отряды. <...> По официальным данным, в течении 1836 г. «экзекуция» проводилась в 11 губерниях, но тем не менее накопление недоимок с 1836 и 1837 гг. не только не уменьшилось, но увеличилось на 2 623 000 рублей»[22].
Всё больше проявлялось и недовольство населения: «В 1840-х годах общее число волнений было почти в 4 раза больше, чем в первое десятилетие XIX века. По данным В. А. Федорова, в Центральном районе 59% всех волнений были обусловлены ухудшением положения крестьян - увеличением оброка и барщины, переводом на смешанную повинность, отбиранием земли, недостатком продовольствия, жестокими наказаниями, стеснением в промыслах, самоуправством властей»[23].
Налицо был кризис самой модели «периферийного» развития в рамках капиталистической мир-экономики. Особенно уязвимым положение страны становилось в периоды капиталистических кризисов. Так, вслед за промышленным спадом 1847 г. в Англии последовало очередное снижение цен на сырьё - «Русский экспорт, по подсчётом Струмилина, разом снизился на 40%. <...> В 1848 году российский бюджет был сведён с дефицитом в 32 млн. рублей. Золотой запас, хранившийся в подвалах Петропавловской крепости, таял на глазах. Только за один год он сократился на 17%»[24].
Нельзя сказать, что правительство Николая I не предпринимало усилий для исправления ситуации. Одним из самых действенных методов стала политика протекционизма. Уже в 1826 г. был принят новый таможенный тариф, который повысил пошлины даже по сравнению с более ранним тарифом 1822 г., также выдержанном в протекционистских тонах. Сборы пошлин на импорт с 1824 по 1842 годы выросли с 11 до 26 млн. руб[25]. Результаты не замедлили сказаться на развитии промышленности.
Например, «одной из особенностей тарифа 1826 г. являлось обложение значительной пошлиной привозного сахара с целью поощрения русского свеклосахарного производства, что привело к быстрому росту этой отрасли»[26]. Первый свеклосахарный завод в России появился в 1802 г., а к 1850-м функционировало уже 400 фабрик, которые производили 1,5 млн. пудов сахара[27]. Такой рост напрямую коррелировал с принятием тарифа, поскольку до 1830-х производство российского сахара топталось на уровне 1-2 тыс. тонн, не смотря на то, что технология была известна. Только после того, как повышение пошлин удвоило внутрироссийскую цену на него и обеспечило сахарозаводчикам 50-60% прибыли, началось быстрое увеличение производства[28].
Подобная динамика наблюдалась и в других отраслях - «за первые 30 лет XIX в. производство бумаги в России выросло на 60%», а «за следующие 30 лет - в 3,3 раза. В перовой половине XIX века был введён вначале полный запрет, а затем высокие таможенные пошлины на ввоз стекла в Россию, как следствие норма прибыли в этой отрасли достигала 50-60%. За этим, разумеется, последовал быстрый рост производства стекольных изделий, которое увеличилось за полвека в 6,2 раза[29].
В 1800-1860 гг. производство хлопчатобумажных тканей в России увеличилось в 39 раз, а потребление хлопка в 66 раз. Особенно значительный рост наблюдался после повышения в 1842 году пошлины на импорт пряжи до 60% её стоимости. В результате, если в 1843 г. количество механических веретён в стране равнялось 350 тыс., то в 1849 г. уже 600 тыс[30]. Всего к «1850 году на хлопкопрядильных фабриках Англии имелось 21 млн. веретен, на фабриках Франции - 4,6 млн. веретен, в Австрии-1,4 млн., в России-1,1 млн., в Германии- 0,75 млн»[31]. Таким образом, Россия на тот момент по некоторым показателях индустриального развития обгоняла Германию.
За тот же период производство шерстяных тканей в России выросло в 13 раз. Причём в данном случае произошёл качественный перелом, так как было освоено производство тонких камвольных тканей (ранее производилось только «грубое» армейское сукно). Если в начале века Россия импортировала половину потребляемого текстиля, то уже к 1830-м годам этот показатель снизился до 5%[32]. Связь этого роста с таможенной политикой признают и западные исследователи. Валлерстайн указывает, что «русские начиная с 1830-х годов были в состоянии удержать внутренний рынок для своих тканей путём сочетания высокого протекционистского тарифа с импортом определённых технологий»[33].
Немало усилий было направлено на спасение металлургии, особенно пострадавшей от изменения внешнеэкономической конъюнктуры. Таможенные пошлины вдвое превышали цены на металл, а находящиеся в особо тяжёлом положении заводы получали государственную поддержку. В результате, в отрасли начался промышленный переворот, в частности, в 40-50-е годы XIX века происходит переход к пудлингованию при переработке чугуна в железо (правда в качестве топлива из-за недостатка каменного угля, продолжали использовать древесный). Как следствие выросла производительность труда и имевший место в 1830-е спад сменился ростом. Всего с 1800 по 1860 гг. выплавка чугуна увеличилась на 80% (с 10 до 18 млн. пудов)[34].
Главной проблемой развивающейся русской промышленности была узость внутреннего рынка. Абсолютное большинство населения империи составляли ведущие полунатуральное хозяйство крестьяне, часто обрабатывающие бедные почвы в суровом климате, использующие сравнительно отсталую агрикультуру и вынужденные отдавать значительную часть своего скудного прибавочного продукта помещику и государству. Элита же России традиционно предпочитала отечественному производителю импортную продукцию. Отсюда проистекала чрезвычайная заинтересованность в рынках внешних и, как следствие, всё более и более экспансионистская политика неизбежно чреватая конфликтами с соседями. При этом «вывозить русские промышленные товары в Европу не было серьезной возможности. Значит, рынки необходимо было обеспечить на Востоке - в Турции, Персии, Средней Азии.<...> Рост русской промышленности ставил под вопрос место России в международном разделении труда. Англо-русское взаимопонимание <...> было нарушено»[35].
Правда, в отношениях с Османской Турцией для царской империи камнем преткновения были не столько вопросы открытия рынков, сколько конкуренция на рынке хлебном, где происходил рост «экспорта пшеницы с оттоманских Балкан в Британию и Австрию»[36]. В то же время Турция в отличии от России воздерживалась от протекционизма, поэтому «покупала гораздо больше английских товаров, нежели Россия, хотя последняя была и богаче, и населеннее»[37]. Таким образом, любые территориальные потери Османской империи в пользу России означали для Англии сокращение рынков сбыта и расширение зоны действия царской таможни. «С точки зрения верхов викторианской Англии, Турция того времени - страна свободной торговли, открытая для британских товаров и влияния. Россия - страна протекционистская. Иными словами, потеря русского рынка в случае войны есть, конечно, несчастье, но из-за протекционизма поданные ее величества этот рынок и без войны рискуют потерять. А отступить по «восточному вопросу» значит потерять разом и Россию, и Турцию. Так рассуждали в Лондоне. В свою очередь, в Петербурге были уверены, что старые торговые связи между двумя странами столь важны и масштабны, что воевать англичане ни при каких обстоятельствах не будут»[38].
Не смотря на все успехи в развитии промышленности в 1830-1840-х годах, при столкновении сразу с несколькими ведущими индустриальными державами положение России стало крайне затруднительным. «Как утверждалось в записке, составленной генералом Д. А. Милютиным для Государственного совета, промышленность была не в состоянии снабдить армию необходимым количеством военного снаряжения и боеприпасов. Из 1 млн. ружей, имевшихся в арсеналах к началу войны, в 1856 году осталось только 90 тыс.; еще хуже обстояло дело с порохом и снарядами»[39].
В связи с войной в расстройство пришли и финансы империи. «В 1854-1855 годах на войну было истрачено 500 млн. руб. что было равно сумме трехлетнего дохода; в 1856 году дефицит бюджета достиг 300 млн. руб. <...> внутренний долг вырос с 400 до 525 млн. рублей серебром, а внешний долг с 300 до 430 млн. рублей. <...> Однако средств все равно не хватало, и главным способом финансирования военных расходов была эмиссия бумажных денег. Сумма кредитных билетов, находившихся в обращении возросла за 1853-1856 годы с 311 до 735 млн. руб. В результате этой эмиссии стал невозможен свободный размен билетов на серебро и курс рубля упал до 75 % номинала; цена ржи на Черноземье увеличилась почти в 2 раза, в стране началась мощная инфляция, которая при продолжении военных действий грозила развалом экономики»[40].
Недостаточное развитие железных дорог препятствовало эффективному снабжению армии на театре военных действий[41]. «Русские испытывали большие затруднения в доставке пороха и других необходимых грузов в Севастополь. <...> Не смотря на мобилизацию около 125 тыс. крестьянских телег, поставки так и не приблизились к удовлетворительному уровню. После того как запасы фуража по пути следования иссякали, прокорм для тягловых животных приходилось возить с собой - а это означало, что собственно полезный груз сокращался до ничтожных объёмов. В то же время объём снабжения французских и британских экспедиционных сил морским путём был огромным <…> в конце осады союзники были в состоянии выпустить 52 тыс. снарядов по укреплениям Севастополя в течении одного дня - тогда как русским, ввиду нехватки пороха и снарядов, приходилось ограничивать огонь своей артиллерии»[42]. На многократно озвученной и даже несколько преувеличенной проблеме превосходства союзников в количестве нарезных ружей, не стану и останавливаться.
Одним словом, результаты экономического курса, которым шла страна в течение нескольких десятилетий, оказались совершенно неудовлетворительными, а возможность преодолеть существующие проблемы, опираясь только на внутренние ресурсы страны, казалась невероятной. Например, для решения одной из самых острых проблем - развитие железнодорожной сети - не хватало ни финансовых возможностей, ни технологий, ни даже металла.
В то же время, значительно улучшилась конъюнктура на хлебном рынке. В 1836-1837 гг. пошлины на ввоз зерна в Англию были понижены, а в 1846 г. «хлебные законы» отменили окончательно, и богатый британский рынок открылся для иностранного продовольствия. Одновременно последовало распространение фитофторы, в течение нескольких лет подряд губившей урожаи картофеля, который играл роль «хлеба бедных». Как следствие, международные цены на зерно начали быстро расти. «Если считать цены 20-х годов XIX века за 100%, то к началу 60-х на берлинской бирже зерна рост цены на пшеницу составил 74%, а на рожь до 90%. В 1838 году вывезли из России 20 млн. пудов пшеницы, в 1851 - 22 млн. пудов, а в 1853 - уже 64,5 млн. пудов»[43]. Для страны открылись новые перспективы экономического роста, пусть и основанные на поставках продовольствия, но чтобы воспользоваться представившимся шансом, нужен был скорейший мир и нормализация отношений с Британией.
Одной из знаковых мер нового экономического курса, обозначившегося после окончания Крымской войны, стало последовательное снижение таможенных пошлин. «В 1857 г. пошлины в среднем на все товары были снижены с 24,9% к стоимости до 17,6%, а в 1868 г. были доведены до 12,8%»[44]. Таким образом, «Победа Англии в Крымской войне была закреплена не только Парижским миром, но и новым российским таможенным тарифом <...> Россия, наконец, приняла «фритредерскую систему».<...>Торговые отношения с Западом вновь начинают бурно развиваться. Внешнеторговый оборот России немедленно превысил довоенный уровень. <...> Среди европейских торговых партнеров Англии по ввозу продукции Россия сразу выходит на первое место <...> Английский ввоз в Россию также бурно растет. В 1867 году он достигает 4 млн. фунтов, в 1873 - уже 9 млн.»[45].
Новый тариф немедленно отразился на темпах роста промышленности, так прирост выплавки чугун в 1860-1870 гг. составил лишь 7%, а железа 21%, при том что за границей закупались рельсы для строящих железных дорог. Прирост потребления хлопка за тот же период составил всего 50%, а увеличение количества механических веретён в хлопчатобумажной промышленности за 17 лет (с 1843 по 1860 гг.) было в абсолютных числах почти таким же, как за последующие три десятилетия (1,43 млн. и 1,44 млн. соответственно)[46]. Таким образом, именно в период действия нового фритредерского тарифа, темпы промышленного роста в России пошли на спад и страна начала драматически отставать не только Англии и Франции, но и от бурно развивающейся Германии.
Зато хлебная торговля набирала обороты. «Если в 1850-х годах среднегодовой экспорт составляя 57 млн. пуд., то в 1875-1880 годах-257 млн. пуд.; вывоз хлеба давал 56 % всей стоимости экспорта. Россия стала крупнейшим в мире экспортером хлеба, в 1880-х годах вывозилось 23 % от чистого сбора зерновых»[47]. Этот рост, в первую очередь, стимулировался быстрым строительством железных дорог, благодаря которым себестоимость транспортировки зерна упала в 8 раз[48]. Получалось, что Россия вернулась к традиционной для себя роли поставщика товаров низких переделов[49], но если раньше в роли таких товаров выступали мануфактурные изделия (металл, пенька и льняное полотно), то теперь - зерно.
Подводя итоги констатируем, что 1820-1850-е годы стали для России временем кризиса сложившейся модели развития, вызванного падением цен на традиционные экспортные товары. Власти отреагировали на данный вызов протекционистской политикой, которая стимулировала, выражаясь в терминах нашего времени, импортозамещающую индустриализацию. Однако, несмотря на явные успехи (по некоторым отраслям промышленности Россия в какой-то период обгоняла Германию), ограничителем развития в этом направлении стала узость внутреннего рынка, которая породила особую заинтересованность в рынках внешних, а значит внешнеполитическую активность. При этом российское правительство, чересчур уверенное в своём военно-политическом превосходстве, явно недооценило возможности и решимость других держав противодействовать этой активности. Те же процессы снизили роль России для Британии в качестве рынка сбыта и источника сырья, а протекционистская внутренняя и экспансионистская внешняя политика Николая I (выглядевшая всё более и более опасно с точки зрения английских интересов в Турции, Иране и Средней Азии), посеяла семена конфликта. Всё это предопределило развязывание Крымской войны.
Закономерная неудача в конфликте сразу с двумя передовыми индустриальными державам, да ещё в условиях международной изоляции, дискредитировала прежний экономический курс. В то же время, рост цен на хлебном рынке сулил российскому правительству финансовую выгоду, и сравнительно лёгкий и быстрый выход из затруднительного положения, что склонило его к принятию политики «свободной торговли», и возвращению к привычной периферийной роли в рамках расширяющейся капиталистической мир-экономики.
[1] См. Кагарлицкий Б.Ю. Периферийная империя: Россия и миросистема. - М.: Ультра.Культура, 2004.
[2] Там же. С.291
[3] Валлерстайн И. Мир-система Модерна. Том III. Вторая эпоха великой экспансии капиталистического мира-экономики, 1730-1840-е годы. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. C.175
[4] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.245, 291
[5] Валлерстайн И. Указ. соч. С.175
[6] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.261
[7] Конотопов М.В., Сметанин С.И. История экономики России. М.: КНОРУС, 2008. С.150
[8] Там же. С.149
[9] Там же. С.147
[10] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.260
[11] Конотопов М.В. Указ. соч. С.148
[12] Там же. С.147
[13] Там же. С.146
[14] Нефёдов С.А. История России. Факторный анализ. Т.II От окончания Смуты до Февральской революции. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2011.С. 323
[15] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.292
[16] Конотопов М.В. Указ. соч. С.150
[17] Валлерстайн И. Указ. соч. С.175
[18] Там же. С.175
[19] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.288
[20] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.244
[21] Там же. С.246
[22] Захаров В.Н., Петров Ю.А., Шацилло М.К. История налогов России. IX - начало XX в. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006.С.165
[23] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.248
[24] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.295
[25] История налогов России. IX - начало XX в. С.161-162
[26] Там же. С.162
[27] Конотопов М.В. Указ. соч. С.151
[28] Там же. С.152
[29] Там же. С.153
[30] Крымин В.Н. Введение в экономическую историю. - М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. С.149
[31] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.283
[32] Конотопов М.В. Указ. соч. С.149
[33] Валлерстайн И. Указ. соч. С.188
[34] Конотопов М.В. Указ. соч. С.146
[35] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.290
[36] Валлерстайн И. Указ. соч. С.174
[37] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.308
[38] Там же. С.309
[39] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.301
[40] Там же. С.301
[41] В 1850 году Россия имела лишь 381 км железных дорог, в то время как Англия - более 10 тыс. км.
[42] Мак-Нил, Уильям. В погоне за мощью. Технология, вооружённая сила и общество в XI-XX веках. - М.: Издательский дом «Территория будущего», 2008. С.264
[43] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.301
[44] Крымин В.Н. Указ. соч. С.152
[45] Кагарлицкий Б.Ю. Указ. соч. С.316
[46] Крымин В.Н. Указ. соч. С.154
[47] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.327
[48] Нефёдов С.А. Указ. соч. С.327
[49] Передел - это часть технологического процесса, заканчивающаяся получением готового полуфабриката, который может быть отправлен в следующий передел или реализован на сторону. В результате последовательного прохождения исходного материала через все переделы получают готовый продукт.