Мифология Питера и Москвы: аполлоническое и дионисийское
Кто-то однажды сказал, что образа настоящего москвича не существует. Наверное, многие могли бы подписаться под этими словами, так и не выделив в своём сознании что-то конкретное. Поэтому в большинстве умов это расплывчатое понятие превращается в место, которое все ненавидят. Где, как не здесь применимо право очереди: ты презираешь любого, кто впереди тебя до тех пор, пока сам им не становишься. Словом, ненависти в златоглавой много, вот спуститесь в подземку и посмотрите, какими глазами смотрят друг на друга люди, и вам всё сразу станет ясно.
Но вот вопрос о том, существует ли московский миф до сих пор висит в воздухе: где-то между Пречистенкой и Остоженкой, залетая изредка за Садовое Кольцо.
С питерской мифологией всё понятно, она всегда была и есть. Питер умышлен, Москва хаотична и бесструктурна. В некотором смысле питерские сами придумали, какими им быть, и только потом такими стали.
К числу самых укорененных мифов относится, скажем, «культурная столица»: почему культурная?! Что, в Москве музеев меньше? Театров? Архитектура бедней, да, - но сады и парки не хуже, большая часть культурной элиты живет у нас, университеты и сравнивать трудно... Нет, просто когда от них уехала власть, они себе придумали: а мы тогда будем культура! Потом, когда у них постепенно и культура несколько обмельчала, они не успокоились и выдумали себе криминальную столицу, бандитский Петербург, - и тут же привычно слепили эту мифологию: сначала Бортко, потом Светозаров, сначала «Менты», потом «Убойная сила», и все это своими руками и без достаточных оснований; сейчас, кажется, они лепят из себя футбольную столицу. В общем, Питер - город, привыкший сначала проектировать, а потом строить, сначала изобрести, а потом по этим лекалам жить: типично петровское жизнетворчество. Не то Москва: она живет стихийно, роем, ульем, а осмысливает все это задним числом. Москва вообще больше живет, чем думает; с рефлексией у нее худо. И потому, говоря «питерец», мы представляем конкретное существо - худое, бледное, голодное, культурное, криминальное, теперь еще и в шарфике с надписью «Зенит». Но Москва размыла свой миф окончательно.
Москва себя не бережет, не относится к себе как к историческому памятнику - так в иных семьях не хранят старых фотографий, так йоги считают воспоминания только растравляющим душу занятием; так Москва сносит свои старые постройки, нимало над ними не сентиментальничая. Москва была грибоедовской, иногда толстовской, временами даже островской. Образ делался все тверже и тверже вычленялся из столичного небытия, но мифа по-прежнему не было. И тут приехал киевлянин Булгаков.
Булгаков гениально чувствовал важнейшую составляющую мифа - мистику, инфернальность: без нее любая московская история останется набором слов. В Питере старались Пушкин и Гоголь - оба большие любители страшного; поэтому бегала по Невскому шинель, и выходил из рамы портрет, и скакал Медный всадник. В Москве с призраками с самого начала было туго - то ли дальше была Европа с ее готикой, то ли сильней давило купечество с его трезвомыслием. Булгаков поселил в Москву дьявола со свитой и тем создал несколько китчевый, но полноценный миф, простоявший лет сорок, а то и пятьдесят; впоследствии его не без успеха реанимировал Владимир Орлов, у которого вместо демонов центра зарезвились домовые московских окраин: Останкина, Марьиной Рощи... Не забудем и московских уроженцев, изо всех сил поэтизировавших родные дворы: Окуджаву с его Арбатом, Анчарова с его Благушей, Трифонова с его Домом на набережной. Все эти названия были нанесены на карту литературы (постарался и Высоцкий с Большим Каретным и Таганкой, и Вероника Долина с гимнами Сретенке). Короче, жить стало можно, и к семидесятым годам у города завелось какое-никакое лицо, которое теперь уже трудно вспомнить, но старожилы представляют.
И вот тут произошло интересное: едва сложившись, едва оформившись в стихи, прозу и фильмы вроде «Москва слезам не верит», этот московский миф начал стремительно блекнуть и деградировать, пока не растаял вовсе. С питерским, как мы знаем, ничего не случилось - ну, сменили «культурную» на «криминальную», «делов-то», как любит говорить один питерец, когда его спрашивают о судьбе одной олимпиады; но Москва десакрализовалась окончательно. Сегодня при слове «москвич» мы не представляем себе ничего определенного. Миф снят с производства, как и одноименная машина, оказавшаяся неконкурентоспособной.
А всё из-за пресловутого дионисийства! Ведь, по сути, кто такой Дионис? - Олицетворение всего земного, бог виноградной лозы, урожая, радости и веселья. Москва празднует ровно полгода. А остальное время потихоньку отходит от празднования.
Не в пример златоглавой, Питер - начало аполлоническое - с присущим ему полным чувством меры и самоограничении диких порывов. Питер, словно, соткан из чего-то иллюзорно-оптимистического и бесконечно рационального (в данном случае от ratio - разум). И пока он тает в разлитой ещё Александром Сергеевичем неге и прохладном недвижимом спокойствии, Москва так и остаётся неудовлетворенна собой. Примечательно даже, что в самом классическом понимании дионисийского присутствует такой компонент, как «уничтожение всякой индивидуальности через мистическое единство». Словом, ну нет, героя у нас, все - серы как волки.
А вообще у обоих столиц есть что-то икаровское: с крылышками на сандалиях, вот только в Питере в них холодно, а в Москве - так, засмеют.
Но вот вопрос о том, существует ли московский миф до сих пор висит в воздухе: где-то между Пречистенкой и Остоженкой, залетая изредка за Садовое Кольцо.
С питерской мифологией всё понятно, она всегда была и есть. Питер умышлен, Москва хаотична и бесструктурна. В некотором смысле питерские сами придумали, какими им быть, и только потом такими стали.
К числу самых укорененных мифов относится, скажем, «культурная столица»: почему культурная?! Что, в Москве музеев меньше? Театров? Архитектура бедней, да, - но сады и парки не хуже, большая часть культурной элиты живет у нас, университеты и сравнивать трудно... Нет, просто когда от них уехала власть, они себе придумали: а мы тогда будем культура! Потом, когда у них постепенно и культура несколько обмельчала, они не успокоились и выдумали себе криминальную столицу, бандитский Петербург, - и тут же привычно слепили эту мифологию: сначала Бортко, потом Светозаров, сначала «Менты», потом «Убойная сила», и все это своими руками и без достаточных оснований; сейчас, кажется, они лепят из себя футбольную столицу. В общем, Питер - город, привыкший сначала проектировать, а потом строить, сначала изобрести, а потом по этим лекалам жить: типично петровское жизнетворчество. Не то Москва: она живет стихийно, роем, ульем, а осмысливает все это задним числом. Москва вообще больше живет, чем думает; с рефлексией у нее худо. И потому, говоря «питерец», мы представляем конкретное существо - худое, бледное, голодное, культурное, криминальное, теперь еще и в шарфике с надписью «Зенит». Но Москва размыла свой миф окончательно.
Москва себя не бережет, не относится к себе как к историческому памятнику - так в иных семьях не хранят старых фотографий, так йоги считают воспоминания только растравляющим душу занятием; так Москва сносит свои старые постройки, нимало над ними не сентиментальничая. Москва была грибоедовской, иногда толстовской, временами даже островской. Образ делался все тверже и тверже вычленялся из столичного небытия, но мифа по-прежнему не было. И тут приехал киевлянин Булгаков.
Булгаков гениально чувствовал важнейшую составляющую мифа - мистику, инфернальность: без нее любая московская история останется набором слов. В Питере старались Пушкин и Гоголь - оба большие любители страшного; поэтому бегала по Невскому шинель, и выходил из рамы портрет, и скакал Медный всадник. В Москве с призраками с самого начала было туго - то ли дальше была Европа с ее готикой, то ли сильней давило купечество с его трезвомыслием. Булгаков поселил в Москву дьявола со свитой и тем создал несколько китчевый, но полноценный миф, простоявший лет сорок, а то и пятьдесят; впоследствии его не без успеха реанимировал Владимир Орлов, у которого вместо демонов центра зарезвились домовые московских окраин: Останкина, Марьиной Рощи... Не забудем и московских уроженцев, изо всех сил поэтизировавших родные дворы: Окуджаву с его Арбатом, Анчарова с его Благушей, Трифонова с его Домом на набережной. Все эти названия были нанесены на карту литературы (постарался и Высоцкий с Большим Каретным и Таганкой, и Вероника Долина с гимнами Сретенке). Короче, жить стало можно, и к семидесятым годам у города завелось какое-никакое лицо, которое теперь уже трудно вспомнить, но старожилы представляют.
И вот тут произошло интересное: едва сложившись, едва оформившись в стихи, прозу и фильмы вроде «Москва слезам не верит», этот московский миф начал стремительно блекнуть и деградировать, пока не растаял вовсе. С питерским, как мы знаем, ничего не случилось - ну, сменили «культурную» на «криминальную», «делов-то», как любит говорить один питерец, когда его спрашивают о судьбе одной олимпиады; но Москва десакрализовалась окончательно. Сегодня при слове «москвич» мы не представляем себе ничего определенного. Миф снят с производства, как и одноименная машина, оказавшаяся неконкурентоспособной.
А всё из-за пресловутого дионисийства! Ведь, по сути, кто такой Дионис? - Олицетворение всего земного, бог виноградной лозы, урожая, радости и веселья. Москва празднует ровно полгода. А остальное время потихоньку отходит от празднования.
Не в пример златоглавой, Питер - начало аполлоническое - с присущим ему полным чувством меры и самоограничении диких порывов. Питер, словно, соткан из чего-то иллюзорно-оптимистического и бесконечно рационального (в данном случае от ratio - разум). И пока он тает в разлитой ещё Александром Сергеевичем неге и прохладном недвижимом спокойствии, Москва так и остаётся неудовлетворенна собой. Примечательно даже, что в самом классическом понимании дионисийского присутствует такой компонент, как «уничтожение всякой индивидуальности через мистическое единство». Словом, ну нет, героя у нас, все - серы как волки.
А вообще у обоих столиц есть что-то икаровское: с крылышками на сандалиях, вот только в Питере в них холодно, а в Москве - так, засмеют.