Мечтают ли андроиды о серебряной паутине?
Потому что век наш весь в черном,
Он носит цилиндр высокий,
И все-таки мы продолжаем бежать,
А затем когда бьет на часах
Бездействия час и час отстраненья
От дел повседневных,
Тогда приходит к нам раздвоенье
И мы ни о чем не мечтаем.
Иногда мне кажется, что это простая история про текущую экономическую ситуацию, когда расслоение ужасно и кто-то рискует жизнью и здоровьем, а кто-то, владея ресурсами, капиталом и информацией, зарабатывает на труде и риске этих других «кто-то». Когда два мира, которые не пересекаются между собой, один мир - выживания, второй мир - паразитизма.
Порой мне кажется, что это история про «Золотую лихорадку», когда люди убивали себя в тисках алчности, при этом больше всех заработали владельцы баров, борделей и вообще - инфраструктуры. И мы помним Леви Страусса, но мы не помним имена тысяч и тысяч, сложивших свои головы. Только Джек Лондон остался горьким певцом «цены жизни».
Возможно, что эта история про честного служаку, который так хотел пресечь скверну, что не видел ничего, что происходит у него под носом. И который так старался, так старался, но грязь так изобретательна, что нормальным людям, честно служащим, остается только мрачно напиваться в одиночестве.
А возможно, что эта история про женщину, которая любила по настоящему, и которая предпочла «лучше горькое счастье, чем... серая унылая жизнь». Любила, Б-же, как она любила, по настоящему, истово, жертвенно, вне рамок, ее любовь была как спасение, как… как…. Она просто была, она предпочла горькое счастье, хотя красотка - невероятная и вариантов было масса, таких ммммм сервых, унылых вариантов, по сути своей.
А может это история Нобелевского лауреата, который просто стоит на краю бездны, который смотрит в нее, которому давно нужно позвать священника, чтобы попытаться понять, а он все рисует и рисует формулы, прячется в них, сбегает в них, ему просто очень и очень страшно, он-то как раз прекрасно понимает, что происходит. Но формулы не дают ему ответа. «Земля ответов», «Земля вопросов».
Но больше всего я думаю, что это история о втором пришествии, когда богочеловек, пожертвовал собой, в очередной раз, вложив свои слова в безъязыкий чужой рот.
Безъязыкость. Б-же, конечно эта история про простого парня, который так хотел «прорваться», который так не хотел горбатиться всю жизнь как его отец, как отец отца, как все, как все. Но «прорваться» - выжить любой ценой, стать успешным, это все не дает языка, это только дарит удивительную немоту, при встрече с Б-гом, что ты ему скажешь? Чего ты попросишь? Если рот твой зашит простыми смыслами и сам ты лишен других устремлений кроме животных - выживания или «хорошей жизни»? Если век наш весь в черном? Если чернота в смыслах, потому что смыслов нет, если не к чему восходить? К чему? К хорошему дому и «уверенности в завтрашнем дне»? Мы это скажем? Ему? Да? Безъязыкость. Только про кривые, глухие, окольные тропы…? И наши бесконечные объяснения?
А возможно это банальная история паломничества? История Пути, про двух человек, которые идут, ведомые третьим, которые идут в Храм, по сути, на встречу, непосредственную с Ним, чье имя и так ясно и который видит все в душах людей. И один из них - все лихорадочно забалтывает, естественно, он же писатель, а второй не может понять и хочет уничтожить непонятное, естественно - он же ученый. И оба они - такие смешные, такие испуганные, такие велеречивые, и только третий - отрешен, он Жрец и он знает, что они не смогут встретиться с Ним, потому что это означает встретить самого себя, а на это иногда и целой жизни мало.
Это точно «Расемон», это точно «Расемон». И вокруг нас - «Расемон».
Это бесконечная история. Ее можно крутить как волшебный калейдоскоп.
Я прочитал ее много лет назад. Я не понял ничего. Я посмотрел ее. Да, на 2 часа 43 минуты история про то, что самая главная иллюзия это то, что мы есть сами у себя, иллюзия, что мы знаем сами себя. Длинные планы. Пустые разговоры. Сон. Сон. Настоящее кино - это как музыка во сне. Это кино - как музыка сна внутри сна. Сна о чем-то большем. Актеры, которые отчаянно плюсуют и их хочется придушить, так много пафоса, так много фальши. Так много театра, так мало жизни. По форме - история паломничества, и история Жреца, по сути - Юнг и про боязнь встречи со своим непознанным, неоткрытым Я. Трое после съемок умерли.
«Пикник на обочине». «Сталкер».
Перечитал и пересмотрел.
Стругацкие, конечно, в своих лучших проявлениях - это не литература. Это готовые сценарии. Просто готовые сценарии. «Пикник на обочине» - это готовый поэпизодник, он бесконечно кинематографичен, наполнен пластикой, точными описаниями, которые просто просятся на экран. Все остальное - лишнее. Минимум диалогов, неумолимая и очень логичная череда действий, герои через действия, прелесть книг Стругацких - в том самом внутреннем кино, которое помимо твоей воли разворачивается в твоем сознании по прочтению. И режиссеры скорее конкурировали, боролись с этим уже готовым кино.
Фильм «Сталкер» - лишен главного - контрапунктов. Мрачная «Зона», Мрачный же город вокруг «Зоны», черное на черном. Красное на красном, и обретение цвета в «Зоне» - не помогает, совсем. А ведь в книге - целые миры, миры, разные миры - жирующий на сталкерах город, дорогие отели, дорогие машины, дорогие женщины, шик, блеск, красота, и за всем этим, на контрапункте - чужая территория, где смерть реальна, где риск - обыденность. Контрапункт. Два бого-человека (по сути) - порождения «Зоны» - Жертвующий собой - отдающий свой язык Сталкеру, и сестра его, пустая и красивая - контрапункт. Русский ученый и напуганный Нобелевский лауреат - контрапункт. Безопасник под прикрытием и представители ВПК, для которых главное - как можно более эффективно убивать артефактами - контрапункт.
Эти контрапункты и дают собственно энергию и держат внимание, поэтому в тексте она есть, а в фильме ее нет, потому что произошла подмена смыслов - смысла трагедии жизни современного человека без языка, немого по сути, не умеющего не знающего себя, это было подменено мммммм какой-то (конечно) неизбывно красивой и бесконечно интеллигентской рефлексией на тему иллюзий себя и «нужны ли мы нам», «глухие, окольные тропы», а в тексте - мрачный «океан смерти» - просто мрачный и ежедневный выбор для каждого, бесконечный контрапункт. Это, конечно, было поймано Сокуровым, намного лучше, но у него форма тоже победила содержание.
И… над всем этим архетипичность, завораживающая архетипичность текста, где масса умолчаний, где мы вообще не понимаем, что происходит, что случилось, но что-то постоянно случается. И что-то постоянно происходит, внутри нас при прочтении. И нам не нужны подробности, потому что эта история все равно про встречу, про тотальную современную безъязыкость при самой главной встрече, и в «Бегущем по лезвию» тоже есть такая же архетипическая встреча с создателем, которая заканчивается смертью локального Б-га и его созданий, но вопросы звучат, все те же вопросы «зачем?, зачем?, Господи, зачем ты создал нас?, к чему это все?». Это архетип. Это вечная история. Поэтому подробности - лишние. Контуров - достаточно. Потому что движение к Вопрошающему и проблема языка - достаточны, потому что если нет смыслов, то нет слов на зыке человеческом.
Прекрасен будет тот, кто просто превратит это в сценарий и снимет все ровно, как оно и есть, буквально по тексту, где нет истерики Фрейндлих, когда она меньше всего похожа на женщину в жертвенной любви - в тексте - очень, а фильме - нет совсем - в книге Жена Сталкера - просто готовит ему еду, когда бы он не пришел и не упрекает его ни словом, не смотрит на него с презрением, а смотрит на него как на самого лучшего, она просто «выбрала», настоящая любовь - в ежедневных усилиях, а не в театральных сообщениях, и не нужны все эти слова «монолога», и поэтому сводит скулы от фальши. И в тексте эта жертвенная ежедневность - есть, а фильме есть только актриса, говорящая монолог. Так хочется увидеть кино, где нет места наигранному юродству Кайдановского, где просто будут смыслы, смыслы про потерю и обретение языка, перед лицом нечто такового, что превосходит любое воображение человеческое.
И сталкер, Шухарт, чорт - он такой достоверный в тексте, в чистой динамике Пути героя, просто по годам. Как жаль, что это не снято, просто через него - от подростка, который приволок первый артефакт, до взрослого мужчины, обретающего язык, благодаря жертве, «счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный» .
Пусть хотя бы так, но произнесено.
И каждому пусть воздастся по вере его.