____________- eins, zwei, drei
...а потом я подумал: почему бы и нет.
Таким образом я могу отпраздновать перемены, в конце концов.
Меня всегда привлекали открытые миры, куда может попасть... ну, не каждый конечно. Но себя там могут узнать настоящие люди.
Чтобы не было инсинуаций на тему очередности и значимости, предположим, что расположены они в хронологическом порядке, эти три истории. Тем более, что это так и есть.
Eins.
- О, Адела, привет.
Она вернулась в кабинет с пачкой бумаги - всего-то десять минут, как её не было - а Джемма уже сидела в кресле, только что подкрасила губы и убирала помаду в сумочку, и Фокс в соседнем кресле - вытянув ноги, расслабленно подпирая голову рукой.
- Слушай, Мейендорф, я не помню, я тебе говорил, как мы с Джеммой решили пожениться?
Адъютант громче, чем рассчитывала, брякнула пачку бумаги на стол.
Если так подумать, это и стало последней каплей. Именно в тот момент, именно от этих слов - кап! - и чаша её терпения переполнилась. Умом она понимала всё то, что они сказали позже, но в висках стучало - да как ты можешь, как ты посмел, как ты можешь, как ты … - и пальцы, пальцы сами по себе сминали конверты в руках.
- Сидели мы тут давеча…
- Второго дня, - подсказала, давясь смехом, Джемма.
- …в пирожковой…
- ..чебуречной, вообще-то, в русском квартале.
- В чебуречной, да, и подумали за стаканом морса…
- Ты пил сок.
- Да ну? Хорошо. Подумали мы, что как-то вот у Джеммы всё не складывается и не складывается, а у меня вообще … - он сделал неопределенный жест, и наигранно вздохнул. - Так почему бы и нет? И не надо будет ломать голову, как сообщить прессе, ха-ха!
- Это тебе не надо будет. Хотя, я, наверное, между делом так сообщу, промеж сообщений о новых назначениях. Краузе присвоено звание оберфюрера, мы с Фоксом женимся, Шмидт уходит в отставку. ..
Фердинанд покивал с таким серьезным видом, что Джемма расхохоталась.
- Ну и? - обернулась к ним Адела. - Мне-то это зачем сообщил? Чтобы я поискала подходящую бумагу для приглашений? Выделила пару вечеров и посворачивала вручную конверты? Побегала и нашла зал для торжества? Покрошить салаты, может?
- Адела? - нахмурясь, произнёс Фокс. - Мы вроде как… пошутили.
- Да? Отлично. Я тоже. - Она открыла пачку бумаги, разорвав обертку, скомкала торопливо и бросила под стол, не уверенная, что попала в ведро. - Бумага. Ты просил. Я принесла. Разрешите идти?
Выйдя во внутренний двор, она зажала рот рукой и кричала, кричала, кричала, спрятавшись за раскидистым дубом, зная, что штаб в это время пуст, а Фокс сидит за закрытыми окнами, топнула ногой от досады и обиды, зная, что каблук утонет в рыхлой земле.
Хватит! - подумала она, поправляя воротник и отряхивая юбку, но губы предательски дрожали. Черта с два я теперь буду мчаться очертя голову, когда ему что-то новенькое взбредёт в голову.
Хватит.
Служба службой, дружба дружбой. Никаких больше одолжений. Никаких ему больше массажей, чтобы потом узнавать, что он потянул спину, когда занимался сексом у стенки, и опереться, видите ли, чтобы подсадить, было не на что. Больше не станет покупать ему ничего, как бы срочно ни требовалось, на свои кровные - пусть сперва бухгалтерия выписывает, подписывает, высчитывает, и тогда пожалуйста, любой каприз, прямо сейчас. И уж точно не станет она разорять свой счет, потому что его ограбили в какой-нибудь тьму-таракани, пусть научится кошелёк охранять, потом страну. Никаких гонок по ночным дорогам, чтобы где-нибудь его подобрать, и никаких ночевок, чтобы спрятать от журналистов, и халат, специально заведенный для него, выкинуть к чертям. Холишь его, лелеешь, как дура, а на газетных фото он всё равно с Юргеном, а она подает им воду и не попадает в кадр. Везешь ему, пижону, утюжок для волос, потому что ему припичило немедленно явиться на банкет сразу после работы - а он при тебе звонит в службу эскорта, выбирая спутницу. И вот снова...
Адела медленно поднялась, опираясь на шершавый ствол, отряхнула юбку. На дураков и боссов не обижаются. Просто надо воспринимать его как дурака и как босса.
Она поправила волосы, выдохнула и направилась к двери.
Джемма, конечно, уже ушла к тому времени, получив заданий на целый день. Фокс был поглощен телефонным разговором. Её покрасневших глаз никто не заметил.
Звонок раздался в начале второго. Остывшая, перегоревшая, усталая Адела вспомнила о дневных зароках, лишь сев за руль своего маленького светлого "фолькцвагена", обреченно вздохнула и завела мотор.
- Научись уже водить, в самом деле, - пробурчала она, открывая Фоксу переднюю дверь. Он выглядел таким усталым и отрешенным, что она было обеспокоилась, но тут же нахмурилась. Нет уж, злиться так злиться.
- Я умею, - проигнорировав её жест, Фердинанд дернул вторую дверь, и Аделе пришлось тянуться, чтобы отпереть её. - Просто я слегка пьян.
- А, ну всё ясно. - Мейендорф наклонилась к рулю посмотрела по обе стороны улицы. Поодаль горела вывеска бара, напротив - отеля. - И где ты развлекался?
Фокс промычал что-то невнятно, и наконец выдал, что он решал проблемы будущего политического режима, а уж где это делать - не суть важно.
- На чем ты добрался в такую глушь?
- В Берлине ещё не перевелись такси.
Девушка проглотила замечание, что мог бы и обратно тем же способом, тяжело вздохнула и спросила:
- Так куда Вас доставить, мой фюрер?
- К тебе.
- А Юрген где?
- Спит, наверное... с кем-нибудь, - меланхолично ответил Фокс и, поморщившись, разлегся на пассажирском сидении, задрав ноги.
- А тебе не приходило в голову, что я тоже могла с кем-то спать в такой час? - Адела дернула рычаг передач и поспешила ударить по газам, не отпустив как следует сцепление. Послушная машинка взревела, утопив в шуме её резкий, срывающийся на крик голос, и замерла.
- Нет, - тихо сказал Фокс, - не приходило. - И, помолчав, добавил. - Высади меня у отеля.
Мейндорф плавно выжала сцепление снова, машина почти бесшумно тронулась.
- Я закурю? - спросил пассажир некоторое время спустя.
- Нет! - раздраженно бросила она через плечо, и шуршание по карманам затихло после сокрушенного вздоха. Фокс молчал до конца пути, кажется, дремал или глядел перед собой, даже не взглянув в окно ни разу.
- На месте, - всё ещё раздраженно объявила девушка, вышла, нарочно громко хлопнув дверью - на случай, если он действительно спал, и открыла заднюю, выпуская Фердинанда. - Душ? Есть? Спать?
- Душ и спать. Я думал, мы ехали в оте...
- А приехали куда просил. - Дверной замок немного заедало - как всегда не вовремя, и Адела обернулась, поддерживая «беседу». - Да! Да, ты прав, ты ничего не прервал. А теперь иди прямо в ванну, мне надо приготовить кровать и поесть.
- Я не голо...
- ...зато я - очень!
Фердинанд принимал душ так долго, что Адела успела порадоваться, что он дает ей время остыть, потом обеспокоиться, что он так долго, и снова взбеситься, потому что приготовленное остыло. Не дожидаясь его больше, она принялась за поздний ужин.
Фокс, на ходу завязывая халат, только глянул в её сторону, пожелав приятного аппетита, и удалился на заправленную для него кровать. Там она его и нашла - укутавшись в махровый халат, он сидел, поджав ноги.
- Поешь может?
- Нет, спасибо, - ответил он бесцветным голосом и тутже, словно спохватившись, усмехнулся. - А вот массажик бы...
- Да пошел ты! - взорвалась наконец адъютант, и указала на сторону ночного гостя вилкой строго. - Вот правду о тебе говорят, что ты как зад... жо... ааргх! Как попка младенца - с виду приятный, а ждать от тебя только и можно, что!... - Мейендорф задохнулась собственным возмущением и наглостью, и тут Фокс расхохотался.
- Так и говорят? Ха-ха-ха! А кто?
- Доносами я ещё не занималась, - изо всех сил продолжая хмуриться, сказала Адела. - Я так говорю, я, у меня самое авторитетное мнение.
- Ох. О-ох, -Фердинанд откинулся наконец на подушки, все ещё смеясь. - Аж живот свело. Нет, мне кажется, Я помню, кто говорил что-то вроде... Не знаю,что бы я без тебя делал… не знаю. Спасибо.
Девушка подбоченилась, но без особого энтузиазма. Фокс легко улыбнулся - вышло кривовато, слишком долго он ухмылялся, а не улыбался - но искренне.
Туше. Обезоруженная, она вздохнула и приняла более расслабленную позу.
- Правда, видишь ты от меня одни неприятности, наверное, стоит быть непредсказуемей.
- Ох уж нет. От тебя и ожидаешь когда - всё равно приключается… что- нибудь уж очень неожиданное. Не старайся уже удивить меня, побереги мне нервы. - И заметив.что он собирается сказать ещё что-то, подняла палец строго. - И никакого тебе массажа! Спи!
Не то чтобы он был совсем уж неблагодарен, подумала она, убирая со стола, и чертыхнулась, со злостью натирая моющим средством пятно на плите, но раздражение проходило даже быстрее, чем начиналась усталость. Она вдруг поймала себя на мысли, что придумывает меню на завтрак.
В конце концов, за её работу платят немало. И это всегда интересно. И новые знакомства, и путешествия, и…кажется, даже подарки.
Редко, конечно.
И, в конце концов, она не очень фотогенична, чтобы мелькать в газетах.
Фокс перегородил ей дорогу в коридоре и взмахнул перед лицом двумя хрустящими билетами.
- Что это? - обеспокоенно спросила Адела, предвидя новое задание с ночными переездами.
- Это пригласительные билеты на благотворительный бал, - сказал Фокс тоном, каким учителя разъясняют двоечникам только что пройденный всем классом материал. - Их два. Ты не хочешь пойти со мной? Завтра в восемь, коктейльное платье,
- Э… э… - изрекла Мейендорф и, помолчав мгновение, сказала уже твердо:
- Нет. У меня планы на вечер да и… одеть нечего.
- Можно взять платье напрокат. Или купить.
- На мою фигуру? За день? - и, предвидя новые аргументы, которых у начальника всегда было вдоволь, быстро добавила. - Нет, Фокс, просто нет. Я же сказала - планы, и опять менять их из-за тебя… не собираюсь. Ну правда, сколько же можно.
- Опять менять… - повторил Фокс задумчиво, но билеты убрал. - Но ты подумай.
- Ага, - сказала Адела, и тут сердце начало запоздало колотиться. Фердинанд отправился дальше, и когда она осмелилась оглянуться, он уже закрывал дверь, исчезая в кабинете.
Между прочим, это был шанс, подумала она, возобновляя прерванный путь, прибавляя шаг, чтобы успеть к отъезду машины с корреспонденцией. Кое-кто только что отказался пойти на прием, о которых вздыхал ещё вчера, продолжала накручивать себе она, перепрыгивая через ступеньку. Кое-кто не получит возможности мелькнуть на фото под ручку с Фоксом, добавила она себе в список, столкнувшись с офицером, и спешно извинилась. Интересно, этот кое-кто вообще понимает, что другого повода прикупить, а главное надеть красивое платье может и не быть ещё очень, очень долго?
- Черт. - Сказала она вслух, протягивая курьеру пачку писем. - Черт!
- Но успела же, - обворожительно улыбнулся тот, садясь за руль. Адела развернулась на каблуках, как будто и не заметив, и отчеканила шаг обратно в штаб.
- Фюрер Фокс! Deutsche Allgemeine Zeitung. Фотографию, пожалуйста.
- Вы тоже участвуете в этой благотворительной программе? Не считаете ли вы это циничным?
- Говорят, Ваш оппонент Либерт пригласил вас лично?
- Собираетесь ли вы выступить с речью?
- Вы сегодня один, без спутницы?
Фокс, уже почти минувший благополучно толпу журналистов, приостановился и усмехнулся под нос. Репортеры замерли вслед за ним, пока фотографы продолжали судорожно щелкать затворами.
- Видите ли, какое дело, - он выпрямился, глядя на собравшихся сверху вниз. - Я вообще-то пригласил даму, но она мне отказала.
- Кто это был?
- Кого вы желали видеть спутницей?
- Кто она?
- Кто решился сказать вам нет?
- Адела Мейендорф, мой берлинский адъютант, - усмехнулся Фокс и, вскинув руку, распрощался с толпой репортеров, скрывшись в зале.
Адела икнула и рассыпала бисер. Телевизор бормотал передачу о путешествиях. Телефон молчал.
- Вспомнил, что ли, кто-то… - пробормотала она и ссыпала бисер обратно в ладонь.
Zwei.
Рейхстаг наполнила хорошо организованная суета. Дождавшись второй волны штурмовиков он, как и было условлено, с двумя инженерами и помощником поднялся в кабинет президента. Тот сидел на своем кресле, но стол его был отодвинут в сторону, чтобы быть вне досягаемости снайперов.
- Шмайсер, - произнес президент слабым голосом, поднимая глаза. - Ты не можешь участвовать в этом… по своей воле. Ты же… разумный человек.
Темное пятно на его плече только начинало расползаться. Инженеры отсалютовали и оглянулись, ожидая приказа, куда устанавливать камеру. Фокс опрокинул стеллаж с документами и кивнул им, - сюда. Флаг, - сухо сказал он помощнику, оглядев интерьер ещё раз, и кивнул за спину президенту, где свисал на одном гвозде немецкий флаг,пробитый пулей.
- Вы ошибаетесь, господин президент, - сказал Юрген, снимая перчатки. - Это фюрер предпочитает быть человеком разума. Я рассуждаю иными понятиями.
С беспомощностью и отчаянием президент наблюдал, как Шмайсер перевел взгляд на командующего, мгновенно забывая о раненом. Инженеры вышли наладить электропитание.
- Распоряжения?
- Прежде всего… доставьте президента в хороший тыловой госпиталь, где-нибудь в Альпах. Вылечите ему все, - Фокс остановился у занавешенного окна, приоткрыл штору, наблюдая, как стягиваются черные отряды к Рейхстагу. - Вообще все. Год-полтора, и он должен стать совершенно здоровым человеком.
Они говорят обо мне так, как будто меня уже нет тут, подумал президент, но не смог ничего сказать. Голова кружилась, по плечу растекалась боль, он наконец начал её чувствовать - шок проходил.
- Говорят, в последнее время у всех в правительстве сдали нервы. Нервы нужно лечить… долго и тщательно. - Он наконец обернулся. - И тебе самому не помешает поправить здоровье.
Юрген кивнул помощнику. Тот помог президенту подняться и повел к машине.
- Я сейчас, - бросил через плечо Юрген, и дверь закрылась. Выдержав паузу, Шмайсер заговорил уже совсем другим тоном. - Мы… прощаемся тут?
- Выходит, так, - тихо ответил Фокс и протянул руку. - Спасибо и … прощай, Юрген. Пусть все закончится так.
Шмайсер замер, встретившись с непроницаемым, нечитаемым взглядом Фокса, опустил глаза, глядя на протянутую руку. Он все прекрасно понимал: иначе не будет, роль написана, сценарий приготовлен им самим. Но, переплетая нити этого заговора, он всегда представлял этот момент абстрактно далеким, гипотетическим, вероятным, но не реальным, всегда оставлял за собой возможность как-то его изменить.
Но вот Фокс стоит, его рука протянута для рукопожатия, и сам он уже снял перчатки, зная наперед, что это понадобится, и вот сейчас, прямо сейчас, у него все еще есть иллюзия выбора - можно уйти, пожав руку, можно просто уйти, но так или иначе придется поставить точку, завершить эту сцену, сказать финальную фразу…
Губы, словно чужие. Язык, словно не свой. Незнакомый, глухой голос.
- Прощайте, мой фюрер.
Рукопожатие Фокса сильно, как никогда, боль в стиснутой ладони заставляет тихо мычать сквозь зубы, когда Фердинанд притягивает его за руку и обнимает. Он чувствует свежий, горьковатый запах туалетной воды, и совсем немного - пороха и крови, возможно, это его воображение, и Фокс просто пахнет собой.
Его прижимают крепко и уверенно, он цепляется за шинель на пояснице, прижимая к себе в ответ, и думает, что впервые оказался так близко.
Вдох, выдох, вдох, выдох снова. Горячее дыхание щекочет ему висок. Фокс говорит прямо над его ухом, и интонации такие же нечитаемые, как взгляд:
- Надеюсь, я вижу тебя в последний раз.
Дверь щелкает и открывается, двое офицеров возвращаются с катушкой проводов и лампой, и Фокс отпускает его - не отстраняется, не спешит, не отшатывается - просто отпускает, разжимает руку, снимает шинель и садится за стол.
Начинает новый акт.
Шмайсер спускается к машине и садится рядом с водителем, держа правую руку левой бережно, как дитя.
- Вы ранены, унтерштурмфюрер? - обеспокоенно спрашивает тот, тянется к аптечке.
- Нет, - бесцветным голосом отвечает тот. - Нет. Все в порядке. Поехали.
Он прижимает к себе руку, сперва аккуратно, затем сильнее, стискивая пальцы, чтобы продлить, сберечь боль от рукопожатия. Он жалеет, что не поднял глаза, не посмотрел в окна рейхстага - но понимает, что не увидел бы там никого. Он жалеет, что промолчал в ответ, он жалеет, что не остался, он жалеет, жалеет, жалеет, но знает, что на все есть свои но.
Машина увозит их прочь от Берлина.
Drei.
Стены в захудалой больнице серые и жёлтые от старости, потолок весь в разводах - говорят, по весне не капает даже, а течёт. Пожалуй, ощущение чистоты было лишь в операционной - но и та для него осталась кровью, болью, душным ароматом наркоза, и снова - болью.
Радио работает плохо, но он слышал, фюрер отправился в госпиталь. Его сотоварищи возликовали было, а он подумал о том, как причудливо это совпадение, но оказалось, Фокс мчался к постели умирающего оберфюрера с главного фронта. Так он и подкупает, думал Франц, подставляя здоровую руку уколу. Каждый из них мечтает умереть у него на руках.
Он не хотел бы, чтобы Фердинанд оказался в госпитале по иной причине, но глядя на эти обшарпанные стены, не мог не думать о том, что в военном госпитале меняют бельё чаще,чем в гостинице, и на окнах стоят горшочки с цветами. И кормят, конечно, три раза в день, если не чаще - уж как положено диетой. Правда,мысли эти продержались недолго - и хотя казались мучительными, пришедшие им на смену были куда хуже.
Он прокручивал в голове один момент, который и не думал, что запомнит, настолько незначительным он казался когда-то.
Они выбрались в Мюнхен на выходной, бросили машину у моста, и Фокс повёл его к Нимфенбургу. Было людно, но мало кто обращал на них внимание, и, входя в толпу, Фердинанд взял его за руку. Бльшой палец Фокса так или иначе снова оказался поверх его - он снова доминировал, подавлял, подминал под себя, даже в такой мелочи. Франц шёл чуть позади, позволяя вести себя, и затаив дыхание глядел на их соединённые пальцы - не так часто Фокс на людях позволял себе что-то такое откровенное, как рука в руке.
Они прошли вдоль канала и свернули в арку, ведущую в парк, и тут на них вылетела толпа кадетов. Мальчишки замерли и вытянулись по струнке, отдавая честь, и Фокс выпустил его руку, чтобы махнуть им в ответ в своём привычном, фирменном жесте.
Франц закрыл глаза, стискивая несвежую простыню.
Они идут вдоль канала, сворачивают в арку, натыкаются на кадетов, и он выпускает его руку.
Он выпускает его руку из своей.
Выпускает руку из своей.
Выпускает руку.
Его левую руку.
Навсегда.
Франц стискивает пустой рукав, и шепчет в ответ медсестре, глотая слёзы:
- Нет, ничего, просто больно...
Таким образом я могу отпраздновать перемены, в конце концов.
Меня всегда привлекали открытые миры, куда может попасть... ну, не каждый конечно. Но себя там могут узнать настоящие люди.
Чтобы не было инсинуаций на тему очередности и значимости, предположим, что расположены они в хронологическом порядке, эти три истории. Тем более, что это так и есть.
Eins.
- О, Адела, привет.
Она вернулась в кабинет с пачкой бумаги - всего-то десять минут, как её не было - а Джемма уже сидела в кресле, только что подкрасила губы и убирала помаду в сумочку, и Фокс в соседнем кресле - вытянув ноги, расслабленно подпирая голову рукой.
- Слушай, Мейендорф, я не помню, я тебе говорил, как мы с Джеммой решили пожениться?
Адъютант громче, чем рассчитывала, брякнула пачку бумаги на стол.
Если так подумать, это и стало последней каплей. Именно в тот момент, именно от этих слов - кап! - и чаша её терпения переполнилась. Умом она понимала всё то, что они сказали позже, но в висках стучало - да как ты можешь, как ты посмел, как ты можешь, как ты … - и пальцы, пальцы сами по себе сминали конверты в руках.
- Сидели мы тут давеча…
- Второго дня, - подсказала, давясь смехом, Джемма.
- …в пирожковой…
- ..чебуречной, вообще-то, в русском квартале.
- В чебуречной, да, и подумали за стаканом морса…
- Ты пил сок.
- Да ну? Хорошо. Подумали мы, что как-то вот у Джеммы всё не складывается и не складывается, а у меня вообще … - он сделал неопределенный жест, и наигранно вздохнул. - Так почему бы и нет? И не надо будет ломать голову, как сообщить прессе, ха-ха!
- Это тебе не надо будет. Хотя, я, наверное, между делом так сообщу, промеж сообщений о новых назначениях. Краузе присвоено звание оберфюрера, мы с Фоксом женимся, Шмидт уходит в отставку. ..
Фердинанд покивал с таким серьезным видом, что Джемма расхохоталась.
- Ну и? - обернулась к ним Адела. - Мне-то это зачем сообщил? Чтобы я поискала подходящую бумагу для приглашений? Выделила пару вечеров и посворачивала вручную конверты? Побегала и нашла зал для торжества? Покрошить салаты, может?
- Адела? - нахмурясь, произнёс Фокс. - Мы вроде как… пошутили.
- Да? Отлично. Я тоже. - Она открыла пачку бумаги, разорвав обертку, скомкала торопливо и бросила под стол, не уверенная, что попала в ведро. - Бумага. Ты просил. Я принесла. Разрешите идти?
Выйдя во внутренний двор, она зажала рот рукой и кричала, кричала, кричала, спрятавшись за раскидистым дубом, зная, что штаб в это время пуст, а Фокс сидит за закрытыми окнами, топнула ногой от досады и обиды, зная, что каблук утонет в рыхлой земле.
Хватит! - подумала она, поправляя воротник и отряхивая юбку, но губы предательски дрожали. Черта с два я теперь буду мчаться очертя голову, когда ему что-то новенькое взбредёт в голову.
Хватит.
Служба службой, дружба дружбой. Никаких больше одолжений. Никаких ему больше массажей, чтобы потом узнавать, что он потянул спину, когда занимался сексом у стенки, и опереться, видите ли, чтобы подсадить, было не на что. Больше не станет покупать ему ничего, как бы срочно ни требовалось, на свои кровные - пусть сперва бухгалтерия выписывает, подписывает, высчитывает, и тогда пожалуйста, любой каприз, прямо сейчас. И уж точно не станет она разорять свой счет, потому что его ограбили в какой-нибудь тьму-таракани, пусть научится кошелёк охранять, потом страну. Никаких гонок по ночным дорогам, чтобы где-нибудь его подобрать, и никаких ночевок, чтобы спрятать от журналистов, и халат, специально заведенный для него, выкинуть к чертям. Холишь его, лелеешь, как дура, а на газетных фото он всё равно с Юргеном, а она подает им воду и не попадает в кадр. Везешь ему, пижону, утюжок для волос, потому что ему припичило немедленно явиться на банкет сразу после работы - а он при тебе звонит в службу эскорта, выбирая спутницу. И вот снова...
Адела медленно поднялась, опираясь на шершавый ствол, отряхнула юбку. На дураков и боссов не обижаются. Просто надо воспринимать его как дурака и как босса.
Она поправила волосы, выдохнула и направилась к двери.
Джемма, конечно, уже ушла к тому времени, получив заданий на целый день. Фокс был поглощен телефонным разговором. Её покрасневших глаз никто не заметил.
Звонок раздался в начале второго. Остывшая, перегоревшая, усталая Адела вспомнила о дневных зароках, лишь сев за руль своего маленького светлого "фолькцвагена", обреченно вздохнула и завела мотор.
- Научись уже водить, в самом деле, - пробурчала она, открывая Фоксу переднюю дверь. Он выглядел таким усталым и отрешенным, что она было обеспокоилась, но тут же нахмурилась. Нет уж, злиться так злиться.
- Я умею, - проигнорировав её жест, Фердинанд дернул вторую дверь, и Аделе пришлось тянуться, чтобы отпереть её. - Просто я слегка пьян.
- А, ну всё ясно. - Мейендорф наклонилась к рулю посмотрела по обе стороны улицы. Поодаль горела вывеска бара, напротив - отеля. - И где ты развлекался?
Фокс промычал что-то невнятно, и наконец выдал, что он решал проблемы будущего политического режима, а уж где это делать - не суть важно.
- На чем ты добрался в такую глушь?
- В Берлине ещё не перевелись такси.
Девушка проглотила замечание, что мог бы и обратно тем же способом, тяжело вздохнула и спросила:
- Так куда Вас доставить, мой фюрер?
- К тебе.
- А Юрген где?
- Спит, наверное... с кем-нибудь, - меланхолично ответил Фокс и, поморщившись, разлегся на пассажирском сидении, задрав ноги.
- А тебе не приходило в голову, что я тоже могла с кем-то спать в такой час? - Адела дернула рычаг передач и поспешила ударить по газам, не отпустив как следует сцепление. Послушная машинка взревела, утопив в шуме её резкий, срывающийся на крик голос, и замерла.
- Нет, - тихо сказал Фокс, - не приходило. - И, помолчав, добавил. - Высади меня у отеля.
Мейндорф плавно выжала сцепление снова, машина почти бесшумно тронулась.
- Я закурю? - спросил пассажир некоторое время спустя.
- Нет! - раздраженно бросила она через плечо, и шуршание по карманам затихло после сокрушенного вздоха. Фокс молчал до конца пути, кажется, дремал или глядел перед собой, даже не взглянув в окно ни разу.
- На месте, - всё ещё раздраженно объявила девушка, вышла, нарочно громко хлопнув дверью - на случай, если он действительно спал, и открыла заднюю, выпуская Фердинанда. - Душ? Есть? Спать?
- Душ и спать. Я думал, мы ехали в оте...
- А приехали куда просил. - Дверной замок немного заедало - как всегда не вовремя, и Адела обернулась, поддерживая «беседу». - Да! Да, ты прав, ты ничего не прервал. А теперь иди прямо в ванну, мне надо приготовить кровать и поесть.
- Я не голо...
- ...зато я - очень!
Фердинанд принимал душ так долго, что Адела успела порадоваться, что он дает ей время остыть, потом обеспокоиться, что он так долго, и снова взбеситься, потому что приготовленное остыло. Не дожидаясь его больше, она принялась за поздний ужин.
Фокс, на ходу завязывая халат, только глянул в её сторону, пожелав приятного аппетита, и удалился на заправленную для него кровать. Там она его и нашла - укутавшись в махровый халат, он сидел, поджав ноги.
- Поешь может?
- Нет, спасибо, - ответил он бесцветным голосом и тутже, словно спохватившись, усмехнулся. - А вот массажик бы...
- Да пошел ты! - взорвалась наконец адъютант, и указала на сторону ночного гостя вилкой строго. - Вот правду о тебе говорят, что ты как зад... жо... ааргх! Как попка младенца - с виду приятный, а ждать от тебя только и можно, что!... - Мейендорф задохнулась собственным возмущением и наглостью, и тут Фокс расхохотался.
- Так и говорят? Ха-ха-ха! А кто?
- Доносами я ещё не занималась, - изо всех сил продолжая хмуриться, сказала Адела. - Я так говорю, я, у меня самое авторитетное мнение.
- Ох. О-ох, -Фердинанд откинулся наконец на подушки, все ещё смеясь. - Аж живот свело. Нет, мне кажется, Я помню, кто говорил что-то вроде... Не знаю,что бы я без тебя делал… не знаю. Спасибо.
Девушка подбоченилась, но без особого энтузиазма. Фокс легко улыбнулся - вышло кривовато, слишком долго он ухмылялся, а не улыбался - но искренне.
Туше. Обезоруженная, она вздохнула и приняла более расслабленную позу.
- Правда, видишь ты от меня одни неприятности, наверное, стоит быть непредсказуемей.
- Ох уж нет. От тебя и ожидаешь когда - всё равно приключается… что- нибудь уж очень неожиданное. Не старайся уже удивить меня, побереги мне нервы. - И заметив.что он собирается сказать ещё что-то, подняла палец строго. - И никакого тебе массажа! Спи!
Не то чтобы он был совсем уж неблагодарен, подумала она, убирая со стола, и чертыхнулась, со злостью натирая моющим средством пятно на плите, но раздражение проходило даже быстрее, чем начиналась усталость. Она вдруг поймала себя на мысли, что придумывает меню на завтрак.
В конце концов, за её работу платят немало. И это всегда интересно. И новые знакомства, и путешествия, и…кажется, даже подарки.
Редко, конечно.
И, в конце концов, она не очень фотогенична, чтобы мелькать в газетах.
Фокс перегородил ей дорогу в коридоре и взмахнул перед лицом двумя хрустящими билетами.
- Что это? - обеспокоенно спросила Адела, предвидя новое задание с ночными переездами.
- Это пригласительные билеты на благотворительный бал, - сказал Фокс тоном, каким учителя разъясняют двоечникам только что пройденный всем классом материал. - Их два. Ты не хочешь пойти со мной? Завтра в восемь, коктейльное платье,
- Э… э… - изрекла Мейендорф и, помолчав мгновение, сказала уже твердо:
- Нет. У меня планы на вечер да и… одеть нечего.
- Можно взять платье напрокат. Или купить.
- На мою фигуру? За день? - и, предвидя новые аргументы, которых у начальника всегда было вдоволь, быстро добавила. - Нет, Фокс, просто нет. Я же сказала - планы, и опять менять их из-за тебя… не собираюсь. Ну правда, сколько же можно.
- Опять менять… - повторил Фокс задумчиво, но билеты убрал. - Но ты подумай.
- Ага, - сказала Адела, и тут сердце начало запоздало колотиться. Фердинанд отправился дальше, и когда она осмелилась оглянуться, он уже закрывал дверь, исчезая в кабинете.
Между прочим, это был шанс, подумала она, возобновляя прерванный путь, прибавляя шаг, чтобы успеть к отъезду машины с корреспонденцией. Кое-кто только что отказался пойти на прием, о которых вздыхал ещё вчера, продолжала накручивать себе она, перепрыгивая через ступеньку. Кое-кто не получит возможности мелькнуть на фото под ручку с Фоксом, добавила она себе в список, столкнувшись с офицером, и спешно извинилась. Интересно, этот кое-кто вообще понимает, что другого повода прикупить, а главное надеть красивое платье может и не быть ещё очень, очень долго?
- Черт. - Сказала она вслух, протягивая курьеру пачку писем. - Черт!
- Но успела же, - обворожительно улыбнулся тот, садясь за руль. Адела развернулась на каблуках, как будто и не заметив, и отчеканила шаг обратно в штаб.
- Фюрер Фокс! Deutsche Allgemeine Zeitung. Фотографию, пожалуйста.
- Вы тоже участвуете в этой благотворительной программе? Не считаете ли вы это циничным?
- Говорят, Ваш оппонент Либерт пригласил вас лично?
- Собираетесь ли вы выступить с речью?
- Вы сегодня один, без спутницы?
Фокс, уже почти минувший благополучно толпу журналистов, приостановился и усмехнулся под нос. Репортеры замерли вслед за ним, пока фотографы продолжали судорожно щелкать затворами.
- Видите ли, какое дело, - он выпрямился, глядя на собравшихся сверху вниз. - Я вообще-то пригласил даму, но она мне отказала.
- Кто это был?
- Кого вы желали видеть спутницей?
- Кто она?
- Кто решился сказать вам нет?
- Адела Мейендорф, мой берлинский адъютант, - усмехнулся Фокс и, вскинув руку, распрощался с толпой репортеров, скрывшись в зале.
Адела икнула и рассыпала бисер. Телевизор бормотал передачу о путешествиях. Телефон молчал.
- Вспомнил, что ли, кто-то… - пробормотала она и ссыпала бисер обратно в ладонь.
Zwei.
Рейхстаг наполнила хорошо организованная суета. Дождавшись второй волны штурмовиков он, как и было условлено, с двумя инженерами и помощником поднялся в кабинет президента. Тот сидел на своем кресле, но стол его был отодвинут в сторону, чтобы быть вне досягаемости снайперов.
- Шмайсер, - произнес президент слабым голосом, поднимая глаза. - Ты не можешь участвовать в этом… по своей воле. Ты же… разумный человек.
Темное пятно на его плече только начинало расползаться. Инженеры отсалютовали и оглянулись, ожидая приказа, куда устанавливать камеру. Фокс опрокинул стеллаж с документами и кивнул им, - сюда. Флаг, - сухо сказал он помощнику, оглядев интерьер ещё раз, и кивнул за спину президенту, где свисал на одном гвозде немецкий флаг,пробитый пулей.
- Вы ошибаетесь, господин президент, - сказал Юрген, снимая перчатки. - Это фюрер предпочитает быть человеком разума. Я рассуждаю иными понятиями.
С беспомощностью и отчаянием президент наблюдал, как Шмайсер перевел взгляд на командующего, мгновенно забывая о раненом. Инженеры вышли наладить электропитание.
- Распоряжения?
- Прежде всего… доставьте президента в хороший тыловой госпиталь, где-нибудь в Альпах. Вылечите ему все, - Фокс остановился у занавешенного окна, приоткрыл штору, наблюдая, как стягиваются черные отряды к Рейхстагу. - Вообще все. Год-полтора, и он должен стать совершенно здоровым человеком.
Они говорят обо мне так, как будто меня уже нет тут, подумал президент, но не смог ничего сказать. Голова кружилась, по плечу растекалась боль, он наконец начал её чувствовать - шок проходил.
- Говорят, в последнее время у всех в правительстве сдали нервы. Нервы нужно лечить… долго и тщательно. - Он наконец обернулся. - И тебе самому не помешает поправить здоровье.
Юрген кивнул помощнику. Тот помог президенту подняться и повел к машине.
- Я сейчас, - бросил через плечо Юрген, и дверь закрылась. Выдержав паузу, Шмайсер заговорил уже совсем другим тоном. - Мы… прощаемся тут?
- Выходит, так, - тихо ответил Фокс и протянул руку. - Спасибо и … прощай, Юрген. Пусть все закончится так.
Шмайсер замер, встретившись с непроницаемым, нечитаемым взглядом Фокса, опустил глаза, глядя на протянутую руку. Он все прекрасно понимал: иначе не будет, роль написана, сценарий приготовлен им самим. Но, переплетая нити этого заговора, он всегда представлял этот момент абстрактно далеким, гипотетическим, вероятным, но не реальным, всегда оставлял за собой возможность как-то его изменить.
Но вот Фокс стоит, его рука протянута для рукопожатия, и сам он уже снял перчатки, зная наперед, что это понадобится, и вот сейчас, прямо сейчас, у него все еще есть иллюзия выбора - можно уйти, пожав руку, можно просто уйти, но так или иначе придется поставить точку, завершить эту сцену, сказать финальную фразу…
Губы, словно чужие. Язык, словно не свой. Незнакомый, глухой голос.
- Прощайте, мой фюрер.
Рукопожатие Фокса сильно, как никогда, боль в стиснутой ладони заставляет тихо мычать сквозь зубы, когда Фердинанд притягивает его за руку и обнимает. Он чувствует свежий, горьковатый запах туалетной воды, и совсем немного - пороха и крови, возможно, это его воображение, и Фокс просто пахнет собой.
Его прижимают крепко и уверенно, он цепляется за шинель на пояснице, прижимая к себе в ответ, и думает, что впервые оказался так близко.
Вдох, выдох, вдох, выдох снова. Горячее дыхание щекочет ему висок. Фокс говорит прямо над его ухом, и интонации такие же нечитаемые, как взгляд:
- Надеюсь, я вижу тебя в последний раз.
Дверь щелкает и открывается, двое офицеров возвращаются с катушкой проводов и лампой, и Фокс отпускает его - не отстраняется, не спешит, не отшатывается - просто отпускает, разжимает руку, снимает шинель и садится за стол.
Начинает новый акт.
Шмайсер спускается к машине и садится рядом с водителем, держа правую руку левой бережно, как дитя.
- Вы ранены, унтерштурмфюрер? - обеспокоенно спрашивает тот, тянется к аптечке.
- Нет, - бесцветным голосом отвечает тот. - Нет. Все в порядке. Поехали.
Он прижимает к себе руку, сперва аккуратно, затем сильнее, стискивая пальцы, чтобы продлить, сберечь боль от рукопожатия. Он жалеет, что не поднял глаза, не посмотрел в окна рейхстага - но понимает, что не увидел бы там никого. Он жалеет, что промолчал в ответ, он жалеет, что не остался, он жалеет, жалеет, жалеет, но знает, что на все есть свои но.
Машина увозит их прочь от Берлина.
Drei.
Стены в захудалой больнице серые и жёлтые от старости, потолок весь в разводах - говорят, по весне не капает даже, а течёт. Пожалуй, ощущение чистоты было лишь в операционной - но и та для него осталась кровью, болью, душным ароматом наркоза, и снова - болью.
Радио работает плохо, но он слышал, фюрер отправился в госпиталь. Его сотоварищи возликовали было, а он подумал о том, как причудливо это совпадение, но оказалось, Фокс мчался к постели умирающего оберфюрера с главного фронта. Так он и подкупает, думал Франц, подставляя здоровую руку уколу. Каждый из них мечтает умереть у него на руках.
Он не хотел бы, чтобы Фердинанд оказался в госпитале по иной причине, но глядя на эти обшарпанные стены, не мог не думать о том, что в военном госпитале меняют бельё чаще,чем в гостинице, и на окнах стоят горшочки с цветами. И кормят, конечно, три раза в день, если не чаще - уж как положено диетой. Правда,мысли эти продержались недолго - и хотя казались мучительными, пришедшие им на смену были куда хуже.
Он прокручивал в голове один момент, который и не думал, что запомнит, настолько незначительным он казался когда-то.
Они выбрались в Мюнхен на выходной, бросили машину у моста, и Фокс повёл его к Нимфенбургу. Было людно, но мало кто обращал на них внимание, и, входя в толпу, Фердинанд взял его за руку. Бльшой палец Фокса так или иначе снова оказался поверх его - он снова доминировал, подавлял, подминал под себя, даже в такой мелочи. Франц шёл чуть позади, позволяя вести себя, и затаив дыхание глядел на их соединённые пальцы - не так часто Фокс на людях позволял себе что-то такое откровенное, как рука в руке.
Они прошли вдоль канала и свернули в арку, ведущую в парк, и тут на них вылетела толпа кадетов. Мальчишки замерли и вытянулись по струнке, отдавая честь, и Фокс выпустил его руку, чтобы махнуть им в ответ в своём привычном, фирменном жесте.
Франц закрыл глаза, стискивая несвежую простыню.
Они идут вдоль канала, сворачивают в арку, натыкаются на кадетов, и он выпускает его руку.
Он выпускает его руку из своей.
Выпускает руку из своей.
Выпускает руку.
Его левую руку.
Навсегда.
Франц стискивает пустой рукав, и шепчет в ответ медсестре, глотая слёзы:
- Нет, ничего, просто больно...