Two from the heart
Хэмметт якобы любил рассказывать историю о том, как он занимался сексом, одновременно разгадывая кроссворд за плечом партнерши. Будь то правда или вымысел, анекдот полностью дублирует отношение к женщинам, которое демонстрируют герои Мальтийского сокола и Стеклянного ключа: при всей демонической неотразимости Сэма Спейда, трудно допустить, что он дарит своим подругам незабываемые впечатления. Хэмметт в основном удовлетворял биологические потребности с проститутками; очевидно подразумеваемая этим фактом эмоциональная аутичность лежит за бесстрастной жесткостью его литературного стиля; современные критики благосклонно сравнивали его с Хэмингуэем, противопоставляя эту жесткость "хлипкости", скрытой за лаконизмом последнего. Вероятно, это интересный случай того, как изъян характера можно обернуть яркой стилистической характерностью. Мне кажется, что восторги в адрес Мальтийского сокола ударили Хэмметту в голову (есть свидетельства его очарованности критикой): он начал писать Стеклянный ключ в тот же год с эксплицитно, вроде бы, обозначенной целью создать "литературный", а не "детективный" роман; и, похоже, путь к цели увидел в затягивании гаек объективности: если текст Сокола местами завораживающе напоминает Роб-Грийе, то Ключ кое-где доходит до полной анти-литературности, с целыми абзацами из десятка предложений, начинающихся словом "он". И сам Хэмметт, и поклонники вроде Макларен-Росса считали Ключ его лучшим романом; по мне, рубленный текст плохо вяжется с мелодраматическими эксцессами сюжета, а пресловутая тема дружеской верности фатально (для меня) саботируется подчеркиванием того факта, что Бомонт и Мэдвиг знакомы только год; я бы предположил, что упертая преданность в рамках столь краткого союза с большей вероятностью денотирует психологическую фиксацию, чем позитивный аспект мужской дружбы (а Хэмметту ставят скорее в заслугу, чем в вину уклонение от глубинных психологических мотиваций). Занятно, что в романе есть один-два эпизода, где автор срывается в образность (лай собаки fills the night with clamour), подтверждая нарочитость выбранной в остальном манеры. Макларен-Росс выделяет как пример тонкости Хэмметта письмо, в котором Бомонт исправляет расщепленный инфинитив, обнаруживая таким образом свои чувства к адресату; Чандлер, дескать, был на такое неспособен; однако если это литературная тонкость, то только для баров Фицровии, где Макларен-Росс полировал свои критические суждения. В Мальтийском соколе экстравагантность сюжета и персонажей в сочетании с объективностью повествования образуют то художественное напряжение, которым живет литература; в Стеклянном ключе автор рационализирует поставленную перед собой задачу в неотшлифованный экзерсис.