WC (73): Ада Леверсон

[nemuri_neko]

Верность и остроумие были ее главными качествами по словам Осберта Ситвелла. Когда между двумя судебными процессами весь Лондон, включая бывших друзей, отвернулся от Оскара Уайлда, и ни один клуб, ни один отель не желали его принять (they flee from me that sometime did me seek), Ада Леверсон предложила ему свой дом; ее муж частично оплатил его защиту; она была в числе немногих, встретивших его у ворот тюрьмы в мае 1897-го. Уайлд называл ее Сфинксом и самой остроумной женщиной на свете. По рассказам современников, ее шутки передавались по Лондону из уст в уста, но мало что сохранилось. Еще одним из ее друзей был Макс Бирбом, влюбленный в нее в Оксфорде; для него ее губы были "как маленькая красная лодочка, и в ней - белые морячки". Она впервые увидела его мальчиком в танцевальной школе, и рассказывала позднее, "как очарователен он был в своем матросском костюмчике, оттягивая белые брючки, чтобы сделать книксен". Эта перекличка неслучайно навевает гомосексуальные ассоциации, потому что вокруг Ады постоянно вращалась гейская литературная тусовка, выбравшая ее матерью-исповедницей: она умела хранить секреты, и ее невозможно было шокировать. Она как-то попыталась соблазнить Бердсли, но в основном дружила платонически. Моэму она посвятила свой второй роман, а в третьем вывела его почти неотретушированный портрет под видом одного из персонажей ("женщины часто принимали за восхищение в его взгляде то, что было просто наблюдением"). Она верила в талисманы, любила черных кошек и подарила Моэму золотую подковку, которую он носил на цепочке от часов; его фотография стояла у Ады на каминной полке до конца жизни. Моэм мечтал через нее познакомиться с Альфредом Дугласом, но знакомство получилось скомканным. Сама Ада мечтала о встрече с обожаемым Генри Джеймсом. Когда встреча наконец состоялась, она заговорила о его книгах. Джеймс немного послушал, склонив ухо, затем повернулся к ней и сказал: "Возможно ли? Да, не иначе: вы и есть воплощение того бестелесного, неуловимого и неумолимого существа, к которому вечно обращают свои заклинания поколения романистов: Любезный Читатель. Я часто задавался вопросом, в каком образе вы явитесь." У нее был талант сводить короткие знакомства. Однажды в опере она упала в обморок; муж бросился за врачом, но, когда вернулся, Ады нигде не было. Он нашел ее в прихожей королевской ложи, беседующей с принцем Уэльским, который отпаивал ее коньяком. Ей самой эта история напоминала потом приключения принца Флоризеля. Когда много позже с ней доводилось встречаться Энтони Пауэллу, это была "маленькая старушка, всегда в черном, закутанная в шали и вуали, улыбающаяся своим мыслям, пробираясь сквозь толпы на оглушительно шумных вечеринках, где любой из присутствующих был как минимум на сорок лет ее младше". Ее романы - все написанные уже после смерти Оскара, может быть в качестве своего рода компенсации, - очаровательно остроумны и кажутся связующим звеном между декадентскими девяностыми (когда на своей последней премьере Оскар говорил, что пьеса обязана успехом ей и только ей) и заполошными тридцатыми, когда о том же салонном обществе начинали писать Во и Пауэлл. Если что-то мешало им стать нетленной классикой, это разве что чуть сентиментальные финалы, не самая дорогая цена, какую можно заплатить за удовольствие. Между тем талант писать легко, но избегая тривиальности - один из самых редких в литературе.

Great loyalty, great wit:
Each strives against the other;
Both win, both lose; both benefit
In laughter none can smother.
Essential wisdom shows.
Alone, you know it is not silly
To scent the tuberose
And gild the lily.