(no subject)
Возвращаться в Египет - путем продолжительно-трудным.
(Одиссея IV, 483)
Американка в двадцать лет
Должна добраться до Египта...
Так написал Мандельштам в одном из своих стихотворений 1913 г. после того, как он уже тесно общался с востоковедом Владимиром Шилейко и прочитал книгу Г. Масперо "Древняя история: Египет, Ассирия", несколько раз переиздававшуюся на русском языке в начале 20 века. Увлёкшись переводами текстов из египетских гробниц, надписей царей Куша, Осип Эмильевич, сам блестящий переводчик, не сдержался, чтобы не облечь эти тексты в поэтическую форму
Египтянин
(Надпись на камне 18-19 династии)
Я избежал суровой пени
И почестей достиг,
От радости мои колени
Дрожали, как тростник.
И прямо в полы балахона,
Большие, как луна,
На двор с высокого балкона
Бросали ордена.
То, что я сделал, превосходно -
И это сделал я!
И место новое доходно
И прочно для житья.
И, предвкушая счастья глянец,
Я танцевал не зря
Изящный и отличный танец
В присутствии царя.
По воздуху летает птица.
Бедняк идет пешком.
Вельможе ехать не годится
Дрянным сухим путем;
И, захватив с собой подарки
И с орденами тюк,
Как подобает мне, на барке
Я поплыву на юг.
Египтянин
Я выстроил себе благополучья дом:
Он весь из дерева, и ни куска гранита!
И царская его осматривала свита -
Там виноградники, цветник и водоем.
Чтоб воздух проникал в удобное жилье,
Я вынул три стены в преддверии легкой клети
И безошибочно я выбрал пальмы эти
Краеугольными - прямые, как копье.
Кто может описать чиновника доход?
Бессмертны высокопоставленные лица.
Где управляющий? Готова ли гробница?
В хозяйстве письменный я слушаю отчет.
Тяжелым жерновом мучнистое зерно
Приказано смолоть служанке низкорослой;
Священникам налог исправно будет послан;
Составлен протокол на хлеб и полотно.
В столовой на полу пес, растянувшись, лег,
И кресло прочное стоит на львиных лапах.
Я жареных гусей вдыхаю сладкий запах -
Загробных радостей вещественный залог!
Из стелы Тахарки.
Его величество, будь жив он и здоров,
Нашел, что этот храм засыпан безвозвратно.
Сказав, что это сердцу неприятно.
Он срочно вызвал лучших мастеров
Построить новый…
Прошли годы, но желание "добраться до Египта" осталось. Весной и летом 1933 года Мандельштам жил в Старом Крыму ("Холодная весна. Голодный Старый Крым, как был при Врангеле, - такой же виноватый") у Н.Н. Грин, вдовы писателя А. Грина. Имеются сведения об исчезновении Осипа Эмильевича более чем на месяц. Говорят, что он ушёл как-то по горной дороге к армянскому монастырю Сурб-Хач, находящемуся в живописном ущелье недалеко от города, и к вечеру не вернулся. Кто-то видел, как на следующий день татарская арба, громыхая, спускалась мимо виноградников по неровной каменистой дороге в Отузы и, не сделав остановки в селе, повезла нездешнего человека дальше к морю. А из маленькой скалистой бухты между отрогами Эчки-дага поздно вечером отчалила греческая шхуна, чтобы под прикрытием темноты избежать встречи с пограничными катерами ("Туда душа моя стремится, за мыс туманный Меганом…").
Осенью того же года уже в Москве, на квартире в Нащокинском переулке ("Квартира тиха, как бумага, пустая без всяких затей...") на основе этой поездки и посещений Музея Изящных искусств (а он - совсем рядом с домом: перейти бульвар и немного пройти по Волхонке) появляются записки, которые позднее исчезли, то ли оставленные в Твери (тогда - Калинине), где автор жил перед арестом, то ли конфискованные при обыске и до сих пор хранящиеся в бездонных архивах Лубянки. Сохранились фрагменты разных недописанных стихотворений:
Скажи мне, чертежник пустыни,
Арабских песков геометр,
Ужели безудержность линий
Сильнее, чем дующий ветр?
Стихийный лабиринт, колонн огромных лес,
Души Амона-Ра рассудочная пропасть,
Египетская мощь и азиатов робость,
Рельефы на стенáх, и всюду царь - Рамсес.
В хрустальном омуте какая крутизна!
За нас сиенские предстательствуют горы,
И сумасшедших скал колючие соборы
Повисли в воздухе, где шерсть и тишина.
Нашли также беспорядочные записи на коммунальных счетах за электричество из жилконторы, обрывков обоев и серой обёрточной бумаги, в кульки из которой насыпали отмеренную по карточной норме крупу, начертанные беглым почерком, видимо для того, чтобы не забыть внезапно пришедшие мысли:
"Профессор Юнкер, с лицом, обтянутым орлиной кожей, под которой все мускулы и связки выступали, перенумерованные и с латинскими названиями, - уже прохаживался в длинном черном сюртуке османского покроя. Не только археолог, но и педагог по призванию, большую часть своей деятельности он провел директором гимназии в Вене. Разговорившись кой-как по-немецки, мы двинулись мимо двух-трех десятков гробниц, посмотреть книги и материалы экспедиции..."
Уж не о том ли Юнкере идёт речь, который изучал в то время гробницы в Гизе и затем в течение многих лет, включая годы Второй мировой войны, издавал свой 12-ти томный труд: Gîza: Bericht über die von der Akademie der Wissenschaften in Wien auf gemeinsame Kosten mit Dr. Wilhelm Pelizaeus unternommenen Grabungen auf dem Friedhof des Alten Reiches bei den Pyramiden von Gîza?
И далее:
"Среди немецких готических книг с колючими шрифтами существовала также, как русская бабочка-капустница в библиотеке кактусов, белокурая девица. Мой любительский приход никого не порадовал. Просьба о помощи в изучении древнеегипетского языка не тронула сердца этих людей, из которых женщина к тому же и не владела ключом познания. В результате неправильной субъективной установки я привык смотреть на каждого археолога в Египте, как на филолога. Впрочем, отчасти это и верно. Вот люди, которые гремят ключами языка даже тогда, когда не отпирают никаких сокровищ. Разговор с молодым аспирантом не клеился и принял под конец дипломатически сдержанный характер"
"Глядя на эти пережившие тысячелетия знаки, я понял, какой же это могучий язык, на котором мы недостойны говорить, а должны лишь чураться в нашей немощи".
И, наконец, в одном из вариантов известной песни-обращения к вождю "Товарищ Сталин, вы большой учёный…" (а сколько раз её можно было услышать по электричкам, на вокзалах и рынках,- не счесть, и каждый пел по-своему, что добавляя или изменяя) были такие слова:
Для вас в Москве открыт музей подарков,
Сам Исаковский пишет песни вам.
А нам читает у костра Тахарку
Фартовый парень Осип Мандельштам.