Лёха
Было самое начало апреля. Бубнило приглушенное радио, мерно реяла комнатная пыль в холодных лучах солнца, я смотрел в окно на серые панельные дома-человечники и улыбался: «уволен». Несколькими минутами ранее эту потрясающую новость мне сообщили по телефону - так, мол, и так, с апреля не сможем предложить тебе работу, извини. «Сам понимаешь, какие сейчас обстоятельства».
Обстоятельства я понимал прекрасно, поэтому еще двумя неделями ранее написал увольнительную, но замешкался (она так и висит в черновиках гмайла) из-за стремительно закипающего информационного эфира: объемы работы возросли многократно, подумал, что уходить сейчас - сродни дезертирству. «Подожду пару недель, пока ситуация не нормализуется, там посмотрим» (ха-ха).
Ждать не пришлось. Настроение было хорошим.
Первым же, кому я позвонил, был Лёха.
- Лёх, здорово. Ну что, можешь меня поздравить: уволили.
- Ну, поздравляю (смеется).
- Зайду?
- Давай.
Лёха жил неподалёку от меня.
Ну как, «жил».
Лёха пил.
И все чаще говорил, что хочет умереть.
Вроде и в шутку, а вроде и всерьез. Из квартиры он уже практически не выходил - задолго до того, как это стало мейнстримом.
Квартира - заваленная вещами холостяцкая берлога: компьютеры, какие-то коробки, развешанные по стенам гитары, шкаф с книгами, военные реликвии, посуда, оружие, запылившийся спортивный инвентарь, кухня с липким полом и мокрые окурки в темнеющей чашке недопитого чая. Где-то среди этого прятался оставшийся от бабки огромный старый кот.
Лёха же был еще вполне молод - постарше меня лет на пять, айтишник-бэкендер с серьезным техническим образованием, музыкант и меломан, увлекался реставрацией инструментов (я часто носил ему свое барахло). Светлая голова, золотые руки.
И вот - депрессия.
На работу (финтэк сектор, обслуживание конторы «быстрых» кредитов, з/п от 2.5К, хорошие по рижским меркам деньги) ходить он просто перестал - «мне стыдно этим заниматься, я хочу другого» (как я его понимал). Из-за алкоголя дело с ремонтом инструментов тоже уже не шло: ерундовые процедуры растягивались на недели и месяцы.
Недавно ушла и девушка; много лет провстречались, решила, что хватит.
Дальше - хуже.
Запои, «скорая», капельница, реабилитационка, жесткие галоперидольные отходы, поиски психиатра, антидепрессанты, кратковременные просветы - «да, так нельзя, надо зашиваться» - и... все по-новой.
Помочь не мог никто - ни оставшиеся друзья (они служили уже как его личная «горячая» линия психологической поддержки 24/7, некоторые уже начали от этого уставать), ни теперь уже бывшая девушка, ни плачущая мать, ни врачи, ни препараты, ни реабилитационные застенки для «тяжелых пациентов» с полутюремным режимом.
Как только Лёха более-менее приходил в себя, он начинал все сначала.
- Ты же понимаешь, что это билет в один конец?
- Получается, так.
- Но зачем?
- А жить зачем?
На это «а зачем» я не знал, что сказать.
Тогда, в начале апреля, все уже было плохо. Мы выпили по рюмке, я продолжил цедить чай, он допивать очередной «Абсолют» (или какую-то другую мажористую «дорогую» водку, я не особо разбираюсь). Посмеялись, что оба теперь безработные, плавно перешли к гитарам и оборудованию (были идеи интересных проектов и девайсов), ну и мельком, походя - про смерть.
- Не боишься?
- Нет.
Покурили на балконе, послушали его древние неизданные демки (очень похожие на Ministry), напоследок я сфотографровался в советском гермошлеме - Лёха купил его за какие-то смешные деньги на аукционе; поболтали еще о чем-то и я ушел.
Больше мы уже не виделись.
Но созванивались.
Пару недель назад у нас был долгий разговор. Все уже было, в общем-то, понятно: пить он не прекращал (теперь это стало даже проще - доставка алкоголя на дом к вашим услугам), за жизнь уже не цеплялся, ложиться в больницу отказывался. «Лучше дома сдохну».
- Тебе нужно уехать. Полностью сменить обстановку, за город, в деревню или в монастырь, да хоть на азиатский остров - куда угодно. Медленно, но восстановишь здоровье, придешь в себя, дальше будет проще, начнем думать. Отвезти я могу. О коте я позабочусь.
- Точно кота пристроишь? Ладно, подумаю.
Я ждал от него решения (дурак), потом отвлекался на рутинные хлопоты, Лёха снова пропадал, не отвечал на звонки, потом неожиданно появлялся - и эти звонки уже были как «с того света».
- Ты представляешь. Она выходит замуж. На этих выходных. Ты понимаешь?! ЗА-МУЖ! За этого придурка...
Я что-то говорил, но уже отчетливо понимал, что это всё. Конец.
Последний раз мы говорили четвертого декабря. В тот день мы созванивались несколько раз, посдений разговор длился семь минут. Ни о чем особенном мы не говорили - обсуждали введенные ограничения, педали эффектов. Разговор закончил я.
- Слушай, Лёх, занят сейчас. Давай потом.
- Ну, давай.
Потом мы так и не созвонились, а через несколько дней он умер.
Если бы я мог ему сейчас позвонить, я бы, конечно, спросил - «Ну как, доволен?»
Но пока этот разговор придется отложить.
«Давай потом».
Благо, пока мне еще надолго хватит вопросов к самому себе.