(no subject)
Из Израиля. Кажется, впервые мне попалось нечто «культурологическое», объясняющее ситуацию. И вроде бы не только израильскую, но в целом - человеческую. Простое желание покомандовать легко сдвигает рамки отношений в сторону требования подчинения и дальше - в сторону пренебрежительного и даже презрительного отношения. И это закрепляется в культуре и, в свою очередь, облегчает новым поколениям этот путь к расчеловечиванию других. В одних культурах это закреплено эксплицитно, как свод правил, в других - это нечто маргинальное, не поддерживаемое ядром культуры. Но всё же это то, что лезет и лезет из человеческой натуры. Один Христос лишён этого начисто.
"...живя в восточном Иерусалиме, я завела себе кое-каких арабских знакомых. Ко мне лично они относились вполне дружелюбно, но из разговоров с ними становилось все более и более ясно, что никакого «мира» с Израилем они вовсе не хотят. Они хотят вещи гораздо более простой и, как им казалось, вполне достижимой: чтобы Израиля здесь не было вообще. Не место ему здесь. А евреи пусть уезжают, откуда приехали или куда хотят. А которые здесь всегда жили, тех гнать не обязательно, некоторое количество евреев даже полезно. Если захотят, могут тут остаться, жить среди арабов (они тогда только начинали называть себя «палестинцами») - на определенных, разумеется, условиях. И условия эти никаким переговорам не подлежат, на этот предмет в исламе имеется жесткий закон.
Обо всем этом и вообще о настроениях среди арабской молодежи рассказывала мне Ихсен, девушка из большой арабской семьи, жившей с нами по соседству. <...> Ихсен вроде бы искренне привязалась ко мне, называла меня своим другом, рассказывала мне свои секреты. Говорить она хотела исключительно по-английски, иврита почти не знала, но не только поэтому. По окончании школы она собиралась поступить в учительский колледж, а затем преподавать английский язык в школе, вот и упражнялась в разговорах со мной. Сперва это была живая, открытая, любознательная девочка, мне очень нравилась. Охотно ходила со мной в еврейскую часть Иерусалима, с любопытством расспрашивала, как живут израильтяне, что едят, какой мебелью обставляют свои квартиры, что читают, какие фильмы смотрят. Однажды сказала мне даже, что хотела бы быть как они. Через два-три года она бы уже не только не сказала такого, но была бы глубоко оскорблена, если бы я ей напомнила.
К концу школы Ихсен обмотала голову платком. Я спросила зачем.
- Так нас учат, - сказала она. - Арабская девушка должна выглядеть скромно и прилично.
- Где учат, в школе?
- Ну-у, какое там в школе. В школе за всем следят израильтяне. Нет, в кружке.
- В кружке?
Выяснилось, что после школы она ходит на групповое чтение Корана, которое проводит особый «наставник».
- Что ж, это хорошее занятие, - сказала я. - Свои священные книги надо знать.
<...>
- Итак, священная война. И вы победите. А со мной что ты сделаешь, Ихсен? Убьешь?
- С тобой? Но почему же - убьешь. Я тебя люблю и убивать не хочу.
- А я ведь ислам не приму.
- Жаль, конечно, но ничего. Может, еще и передумаешь. Ты ведь сражаться с нами не будешь, правда? Главное, чтобы ты не шла против нас с оружием в руках. Тогда останешься жить с нами, войдешь в Зимму. Будешь жить, почти как раньше.
И тут Ихсен растолковала мне это незнакомое понятие, «Зимма». Позже я переводила целую толстую книгу на эту тему и убедилась, что Ихсен четко разбиралась в тонкостях этой старинной системы. Их обучал этому «наставник». Вкратце, система состояла в следующем. Как диктовалось сводом коранических законов, Шари’а, мусульмане - в одностороннем порядке - заключали с живущими в их среде неверными, то есть с евреями и христианами, некий договор о покровительстве и защите их от внешних врагов. Этот договор и назывался «Зимма». Неверные становились подзащитными, покровительствуемыми, зимми. У зимми были известные права, в основном право на жизнь. Им оставлялось также право исповедовать свою религию. Дальше шли многочисленные ограничения и обязанности, в разные времена и в разных странах несколько различные, но все унизительные и болезненные. Неизменным и повсеместным было одно: подушная подать, джизья. И это не был просто денежный налог - уплата его должна была сопровождаться специальной ежегодной церемонией. Сборщик налогов сидел на возвышении, плательщик, униженно согнувшись, подползал к нему и протягивал положенные деньги. Сборщик отвешивал ему тупой стороной кинжала удар по голове - чтоб не забывал, кто он, - и милостиво принимал дань. Разнообразие унизительных ограничений и стеснений было бесконечное. Жить, понятное дело, положено было в особых кварталах. Одеваться особым образом, никогда не используя зеленых тканей. (Кое-где даже требовалось носить туфли разного цвета, да еще с колокольчиками, чтобы издали было слышно.) Не ездить на лошадях, а только на ослах, и не верхом, а боком, по-женски. Не строить жилищ и храмов выше мусульманских. Разумеется, не занимать никаких государственных и военных постов. И еще много, много всякого. С особенным удовлетворением моя добродушная подруга Ихсен упомянула такое небольшое правило: если путь лежит обок грязной лужи, то зимми, встретившись с мусульманином, обязан дать ему дорогу, ступив прямо в грязь.
- Значит, если мы с тобой встретимся подле лужи, ты меня в нее столкнешь?
- Ну зачем столкну, - серьезно возразила Ихсен. - Ты сама сойдешь с моего пути.
- В лужу?
- Да, если больше некуда.
История взаимоотношений ислама с немусульманами, оказавшимися под его владычеством - предмет сложный и запутанный, затемненный веками умолчаний и искажений. ...
Столько веков евреи (и христиане, но с ними ситуация радикально изменилась в XIX веке) принадлежали к презираемой, подчиненной, приниженной категории населения, слабо защищенной законом, ненужной и нежелательной, только что терпимой. Мусульманин-араб, любой, самый ничтожный, чувствовал себя неизмеримо выше любого, самого богатого и ученого зимми - и имел на то все основания, утвержденные в шариате. И вот теперь он вынужден не просто терпеть этих жалких зимми на своей земле, но и подчиняться их законам, сносить от них военные поражения, глотать оскорбления своей чести на каждом шагу. И завидовать им! Быть слабее их! Мир? Какой мир, кроме того, какой допускает и обуславливает Зимма, может быть с этими презренными гяурами, обманным путем завладевшими землей ислама в Палестине?
Разумеется, я намеренно заостряю и упрощаю арабский подход к делу. ... Но я говорю сейчас об арабских чувствах в целом, как я их наблюдала своими глазами. Чем дольше я общалась с моей подругой Ихсен, с ее братом Вошди и с подросшим Эйзо, и даже со старшим их братом Мохаммадом, совсем, казалось, вошедшим в израильскую жизнь, тем отчетливее я сознавала, что эти чувства живут в них, оживают, усиливаются с каждым годом. Зимма становилась для них не отмершей деталью прошлого, а живой программой на будущее. Параллельно шел процесс их «фундаментализации». Вот уже все семейство, включая мать, ходило на чтения Корана к «наставнику». Все семейство теперь строго постилось в Рамадан - а раньше Ихсен, приходя во время этого праздника ко мне в гости, спокойно пила и ела днем, когда запрещено. Все его женщины обмотали головы платками. Все мужчины начали ходить по пятницам молиться в мечеть Аль-Акса - раньше это делал только отец. И вот я дождалась - однажды, в разговоре со взрослым уже Вошди, на мое недоуменное восклицание: «Да чего же вы от нас хотите?» - парень ответил мне спокойно: «Ничего. Просто чтобы вас здесь не было. Совсем». ...
(Юлия Винер)
Погуглила. Юлия Винер родилась в Москве в 1935г, умерла в Израиле в 2022г. Окончила ВГИК. С 1971 года жила в Израиле. Прозаик, поэт и переводчик. «Я родилась и прожила полжизни в качестве еврейки в России. Вторые полжизни живу в качестве русской в Израиле». Выходит, автор не дожила до 7.10.2023 и это не реакция на нынешнюю ситуацию, когда израильтяне показали себя хорошими учениками палестинцев: «Просто чтобы вас здесь не было. Совсем».