Недавно у меня перегорела лампочка в люстре на кухне. Стоваттная. Порывшись в домашнем “бардачке” и выяснив, что больше таких лампочек в доме нет, я пошел в ближайший хозяйственный магазин, где продавец обрадовал меня новостью о том, что больше стоваттные лампочки у нас не производятся. Госдума, оказывается, запретила. А с будущего года перестанут производить и семидесятипятиваттные. Потом - шестидесятиваттные, ну, и дальше по графику. График у них расписан, как в бывшем госплане - на пятилетку.
На мой глупый вопрос “почему”, мне было сказано, что ввиду их неэкономичности. Чтобы переходили на энергосберегающие. То есть, это наша Госдума придумала для нас такой стимул. Мол, раз мы, несознательные, не понимаем сами, что энергосберегающие лампочки выгоднее, надо нам объяснить. Популярно. Тем единственным языком, которым только и владеет большинство её членов и название которому - “держать и не пущать”. Что ж, обогащенный этой важной информацией, я решил постепенно создавать у себя запас семидесятипяток - чтоб, когда и их запретят, мне хватило его на всю оставшуюся жизнь.
А ещё почему-то вспомнился командир нашей части в армии - полковник Панасюк. Любимой его забавой было приехать в часть в воскресенье утром, прямо к подъему, и производить осмотр своего хозяйства, на нашем, солдатском языке называемый “шмон”. Толстый и короткий полковник лазил по всем каптеркам, пыхтя и потея, залезал в свинарник и устраивал “секир-башка” нашему свинарю, туркмену Боре, который, бедняга, даже не понимал, чего от него хотят, так как из всех русских слов знал только матерные, а хорошо воспитанный полковник как раз их-то и не употреблял.
Панасюк требовал открывать для него все подсобки и склады, залезал в такие медвежьи углы, в которые за всё время их существования не ступал ни один сапог... Красный старшина, как последний черпак, бегал в поисках каких-то ключей от какого-то чердака, о существовании которого он только что узнал от полковника. Часть буквально стояла на ушах - Панасюк носком сапога выгребал из углов, из-под столов и скамеек какие-то банки, тряпки, мешки - и благим матом орал: “А это что такое”?! Я думаю, что, если бы вражеская разведка работала лучше и узнала об этой милой слабости нашего командира, то нагрянув на часть с утреца в воскресенье, нас можно было бы брать голыми руками. Потому что, о чем мы меньше всего в это время думали и к чему были меньше всего готовы - это к объявлению тревоги.
Неся домой семидесятипятиваттные лампочки, я подумал, что теперь гражданам придется вспомнить старинный советский обычай, который ещё в те годы Михаил Жванецкий описал так: “Лично у меня в доме давно уже всего по два, по четыре, по шесть, по восемь”. И, поразившись мудрости законов, принимаемых Думой и масштабом её мышления, я вспомнил о полковнике Панасюке...