Главное противоречие мэхэнианства
Теория и история.
В комментариях завязалась интересная беседа, возникшие соображения, пожалуй, стоит вынести. Соображения возникли по поводу "исторических примеров" и теории Мэхэна. Каковую сегодня я, не меняя аватарки, рискну покритиковать.
В основе работ Мэхэна - исторический метод. Мэхэн исходил из того, что история даёт нам примеры, разбирая которые, можно вывести принципы, прокладывающие дорогу к успеху, и руководствоваться этими принципами в будущем. Сегодня это может звучать банально, однако в конце XIX в. Мэхэн был радикальным "реакционером". Его работы были реакцией на "эксцессы техницизма" и помогли, по мнению Мортена Мотте, эти эксцессы преодолеть.
Очевидно, что качество исторического метода, ценность выведенных принципов и сама возможность выведения принципов зависит от размера "экспериментальной базы". Собственно, сам Мэхэн, цитируя Жомини, указал на это как минимум неявно. Воспроизведу процитированный Мэхэном фрагмент ещё раз:
When the application of a rule and the consequent maneuver have produced victory a hundred times for skillful generals, shall the occasional failure be a sufficient reason for entirely denying their value and for distrusting the effect of the study of the art? Shall a theory be pronounced absurd because it has only three-fourths of the whole number of chances in its favour?
[Примерный перевод перевода]
Если применение правила и соответствующего маневра сотню раз приводило умелых генералов к победе, станет ли случайная неудача достаточной причиной для полного отрицания их ценности и [поводом] для отрицания пользы изучения искусства? Должна ли теория быть объявлена абсурдной только потому, что в её пользу - только три четверти шансов?
В таком случае естественным образом возникает вопрос о достаточной величине экспериментальной базы. Математически точный ответ невозможен. Тем не менее, очевидно, что чем меньше примеров - тем ненадёжнее принципы, и наоборот. При кажущейся простоте этот ответ может быть полезен, и вообще, и в частном случае теории Мэхэна.
Дело в том, что, как мы установили, саму по себе эту теорию можно - по аналогии с теорией относительности - разделить на две. Не уверен, что использование аналогичных терминов - специальная и общая - в данном случае удобно. Проще назвать эти теории "малой" и "большой".
Малая касается вопросов, непосредственно связанных с применением флота, где-то на стыке стратегии и оперативного искусства Сам Мэхэн неплохо очертил круг:
определение истинной функции флота в войне и его истинного предмета действий; выбор пункта или пунктов, где он должен быть сосредоточен; устройство складов угля и припасов, обеспечение сообщений между этими складами и отечественной базой; определение военного значения уничтожения торговли как решительной или второстепенной операции войны и выбор системы, с помощью которой могут быть достигнуты цели этой операции - действием ли рассеянных крейсеров, или же завладением каким-либо жизненным центром, через который должны проходить коммерческие флоты неприятеля. Все это - стратегические вопросы, и по поводу каждого из них история имеет многое, что сказать.
"Многое" в последнем предложении - простая фигура речи, но в сегодняшнем контексте оно играет новыми красками.
Большая же теория Мэхэна - это теория геополитическая (в хорошем смысле слова). Теория того самого "влияния морской силы на историю", иными словами, теория, описывающая результаты применения флота и влияние флота на судьбы народов. Мэхэн написал два романа о том, как страны восходили к мировому могуществу. И в романах этих всего три персонажа - Великобритания, Франция, Нидерланды. Разумеется, три примера для исследования вопроса такой сложности - не просто мало, а смехотворно мало. Таким образом, избрав исторический метод для исследования глобальных вопросов, Мэхэн впал в противоречие.
Собственно, именно большая теория Мэхэна подвергалась и подвергается сильной - и обоснованной - критике. Ирония в том, что именно большая теория обсуловила успех Мэхэна - не идущий ни в какое сравнение с успехом любого другого морского теоретика, вплоть до Коломба и Корбетта. Позволив себе выйти за рамки вопроса о применении флота и указав на то, какие богатые плоды правильное применение приносит народам и правительствам, Мэхэн завоевывал умы не адмиралов и лейтенантов, но президентов и кайзеров. При том, что теория малая, вероятно, намного ближе к истине.
Сказанное выше позволяет нам так же обозначить известные рамки применимости исторического метода как такового. Коль скоро для успеха этого метода нужны примеры многочисленные, то и применять его стоит в первую очередь там, где история богата. Например - здесь мы опять вынуждены не согласиться с Мэхэном - можно сказать, что, коль скоро боёв и сражений было больше, чем войн, исторический метод с большим успехом может быть применён к тактике, а не к стратегии. Чем выше уровень организации (сложности явления) - тем меньше примеров, тем в большей степени теорию придётся строить не на опыте, а на логикеи мысленных экспериментах.