Ужасное дело чарующего хироманта Глава №17
Глава 17
Разоблачение
Очнулся я в темноте.
На какую-то ужасную минуту мне подумалось, что я ослеп, настолько непроглядной была эта кромешная тьма. Но беспокойство и тревогу вызывала не сама эта тьма, а полнейшее отсутствие света. Где бы я ни находился, мое узилище было отдаленным, заброшенным и надежно укрепленным.
Я был уже не в доме, это определенно. Кто бы ни нанес мне удар - и я ругал себя за то, что так легко позволил застать меня врасплох - он притащил меня в это место, с его невыносимым смрадом долго запертого помещения , липкими склизкими стенами, беспрерывно сочившейся водой и неописуемым холодом, который начал проникать сквозь мою совсем не подходящую для такого помещения одежду еще задолго до того, как я очнулся.
Я дрожал, и каждое содрогание напоминало мне о том, что где-то у меня на затылке гнездится самый эпицентр боли. Когда я сделал первую попытку осмотреться, горький опыт научил меня тому, что лишних движений лучше не делать. Когда я попробовал приподнять голову, это вызвало жуткий приступ боли, которая сжала мои виски своими тисками, по спине поползли мурашки, а мои зрачки будто бы пронзили раскаленные иглы. Ничего не видя, я не пытался вновь повторить этот маневр, и чудовищный монстр в моей голове несколько приутих, превратившись в тупую ноющую боль.
Я не мог исследовать местность зрительно, и кто-то позаботился о том, чтоб я не смог сделать этого и на ощупь. Спиной я чувствовал неровную поверхность и изгиб спинки стула. Шелковый шнур слишком крепко стягивающий мои запястья, крепко привязывал меня к его основанию и задним ножкам, от чего мои руки тянуло назад и вниз , чудом не выкручивая при этом суставы. Благодаря этому мои руки милосердно онемели и потеряли чувствительность задолго до того, как я пришел в себя. В рот мне был засунут кусок ткани, который слегка отдавал старыми розами и запахами минувшего лета. Очевидно, мой похититель не слишком задумывался о том , как связать меня, сочтя вполне достаточным воспользоваться поясом-шнуром от халата и носовым платком леди.
Вот в такие минуты и начинаешь понимать недостатки вечернего костюма. Для каждого случая подходит соответствующая для этого одежда - несомненно, Майлс мог бы дать прекрасный совет по этой части - и сейчас накрахмаленным сорочкам, туго застегнутым воротникам и начищенной до блеска обуви я предпочел бы что-то более практичное и желательно с запрятанным в рукаве перочинном ножом.
Я чувствовал себя крайне нелепо, хотя может и заслуживал того, чтобы в конечном итоге оказаться привязанным к стулу в темной, как смоль, комнате, и с опасением думал о том, чем закончится весь этот спектакль. Кто-то взял на себя немалый труд вытащить меня из дома и с какой-то целью, видимо, весьма зловещей, оставил здесь.
И, естественно, мысль о том, кто это мог быть, всецело завладела моим разумом, отодвинув на задний план сожаления о невозможности побега. По понятным причинам первым претендентом на эту роль был Риколлетти, хотя ударить меня по голове и утащить в какое-нибудь тихое место для совершения кровавого убийства было совсем не в его стиле. Этот человек был трусом; при малейшем намеке на опасность он спасовал и был готов к бегству.
При создавшемся положении вещей я не представлял для него угрозы. Мне нечего было предъявить суду, и если б я посмел высказать свои подозрения, это был бы для него прекрасный повод обвинить меня в клевете. У меня не было свидетелей, что могли бы выступить в мою защиту, ибо страх, который прежде заставлял их платить хироманту за молчание, теперь заставил бы их держать свой язык за зубами.
Так что, каким бы прекрасным кандидатом ни казался Риколетти, у меня все же были сомнения. С другой стороны, у лорда Уолтона были веские основания желать моего устранения. Сейчас, когда леди Агнес была мертва, а несуществующие документы, делающие меня ее наследником, еще не были подписаны стряпчим, он мог думать, что я смогу претендовать на ее поместье, опираясь на ее заявление, что было сделано накануне публично. Если так, то устранить меня было в его интересах. Риколетти назвал его мстительным. Если на меня напал именно он, то мне представится случай узнать, насколько непримиримым врагом может он быть.
Это мог быть и генерал Грэнджер, пожелавший отхлестать меня кнутом за то, что, по его мнению, я обманывал леди Агнес. Какой бы опасной ни была такая перспектива, я отбросил этот вариант на том основании, что генерал был стар и потому, по моему суждению, не способен был вытащить из дома человека моего роста и сложения так, чтобы не перебудить при этом весь дом. Можно было предположить, что другим об этом ничего не было известно. Хотя прошлым вечером я стал весьма непопулярен и не сомневался, что многие закроют глаза на то, что могло бы со мной приключиться.
С другой стороны, то, что, что мне заткнули рот, говорило о том, что злоумышленник не хотел, чтоб кто-нибудь услышал мои жалобные крики. Следовательно, мой противник действовал без чьего-либо одобрения, и если только Грэнджер не попросил жену помочь ему вытащить меня из дома, что казалось невероятным, я чувствовал, что спокойно могу исключить его из списка подозреваемых.
И потом еще Майлс. Сперва я совсем не принял его в расчет, но у меня затаилось опасение, что он мог поддаться вызванному мной враждебному чувству. Когда что-то идет не так, вы вдруг оказываетесь совершенно одиноким в этом мире, и отсюда проистекает недоверие к дружеским союзам. Майлс искал враждебности, так же, как другие ищут дружелюбия, и был доволен, когда его усилия приносили свои плоды.
Друзья его, которые на первый взгляд состояли из неудачников, журналистов и таких же, как он, чуждых условностям женщин , не принадлежали к тому сорту людей, к которым можно обратиться в кризисной ситуации. А данную ситуацию, несомненно, можно было считать кризисом, так сказал бы кто угодно. Я представлял, как утром он станет пытаться собрать какую-нибудь поисковую партию, чтобы найти меня и его отвлекут вдруг чары жеманной миссис Каннинг. Если я намерен спастись, то не могу ждать Майлса и должен рассчитывать только на себя.
Перво-наперво я должен был освободиться от своих пут. Это было легче сказать, чем сделать. Очень гладкие шнуры завязаны были туго и узлы выскальзывали из моих пальцев. Я вспомнил об одной из тех утомительных книг, полной невероятных совпадений, что предлагают почитать маленьким мальчикам, когда кашель и насморк уложит их в постель; там говорилось о человеке, который вышел из подобного положения благодаря тому, что опрокинул свой стул, который тут же развалился, и он освободился как раз во время, чтобы победить своего противника, хотя мог пронзить его разве что силой своего взгляда. Если память мне не изменяет, он вышел из этого поединка ,не замарав ни своего костюма, ни безупречного морального облика.
Не то чтобы я надеялся совершить нечто подобное. Подражание этому славному примеру могло бы привести к фиаско на нескольких фронтах; и не в последнюю очередь потому, что стул казался незыблемо прочным, и если я опрокинусь назад в том положении, в котором я находился, то , скорее всего, все кончится тем, что я переломаю все кости вместо этого стула. Даже если он и сломается, мне оставалось надеяться, что сломаются и ножки и все скобы, иначе я так и останусь лежать на спине, и мой вернувшийся противник застанет меня в еще более нелепой позе, чем прежде.
Однако, вопрос «что делать?» вскоре стал чисто риторическим, ибо пытаясь развязать неподдающиеся мне узлы, я услышал скрип старых петель и звук шагов по каменному полу. Я тут же склонил голову, невзирая на тянущую боль, и сделал вид, что все еще нахожусь в обмороке. Это мог быть либо спаситель , либо мой враг; в любом случае будет лучше, если они решат, что я в бессознательном состоянии.
Шаги приближались - как я понял, сюда шли двое, один, более плотный, прихрамывал, другой - более миниатюрный, обладал быстрой походкой - принеся с собой тонкую полоску света, появившуюся на некотором расстоянии от меня, отметив ярким контуром нижнюю часть двери. В замке заскрежетал ключ, дверные петли заскрипели , и дверь открылась, притащив за собой ворох шуршащих листьев и кучку мелких камешков, и небольшое помещение неожиданно осветилось. Этот свет, даже такой скудный, был достаточно ярким для того, чтоб заставить меня зажмуриться, и я был рад тому, что мое опущенное лицо находилось в тени.
Тем не менее, мне удалось разглядеть человека, державшего свечу, его личность уже не была сюрпризом после того, как я услышал его отдаленную поступь. Стало быть, я явно представлял из себя угрозу, и после того, как его попытки предостеречь меня ничего не дали, Риколетти был вынужден перейти к более решительным мерам. Я оказался прав, хоть и недооценил этого человека. Но что я точно не принял во внимание, так это то, что у него был сообщник.
Шаги приблизились и замерли возле меня, свет стал совсем ярким, ибо свеча была подле моего лица, согревая мне щеку.
- Он мертв? - произнес Риколетти, совсем рядом с моим ухом.
- Нет, - ответил другой голос. - Притворяется.
Чтобы доказать правоту этих слов, обжигающе горячий воск со свечи закапал на мои пораненные руки с вполне очевидным результатом. И я взглянул на них, на Риколетти и его сообщницу, Джейн, верную и непреклонную компаньонку леди Агнес, со всем гневом, что может чувствовать человек, который находится во власти своих похитителей.
- Я же сказала, - произнесла она. - Я не настолько сильно его ударила. Хотя, может, и зря. Это бы многое упростило. Ну, ничего, скоро мы это исправим.
- Джейн, дорогая моя, - сказал Риколетти, с сомнением поглядывая в мою сторону, - ты уверена в том, что это необходимо?
- Послушай-ка, что я скажу, Уильф Пиклс. Когда ты женился на мне, то клялся, что выполнишь свой долг по отношению ко мне. И если я говорю, что его надо убить, то так и будет. Я не хочу оказаться за решеткой за то, что я сделала. И если меня ждет петля, то и тебя тоже. Не забывай этого.
- Но, дорогая моя, что если нам сейчас уехать? У нас достаточно денег, а у тебя есть драгоценности ее светлости…
- И далеко ли мы так уйдем, по-твоему? Его будут искать. Этот старый погреб не использовался много лет, но если я подумала о нем, то другие тоже могут о нем вспомнить.
- Да, я знаю, - с горестным видом сказал ее муж. - И все же, убить…
- Разве я этого не стою? - ответила она. - Уильф, ради тебя я убила старую леди Энстед, ведь ты же не забыл об этом? Где бы ты был без меня, а? Угождала старухам: «Джейн, сделай то, Джейн, сделай это». Была достаточно хороша для того, чтоб выносить их ночной горшок, но недостаточно хороша, чтоб сидеть с ними за одним столом. Да если б я не подслушивала у них под дверью, тебе бы ни за что не заработать ту репутацию, что ты имеешь теперь. Бьюсь об заклад, что вы этого не знали, Мистер Частный Сыщик Холмс, - усмехнулась она, глядя мне в лицо. - Я слышала, как вы, вы и ее светлость, строите заговор против Уильфа. Вы считали себя такими умными, но нам было хорошо известно, что вы затеяли. Деньги есть и все отлично, но получили мы их не от вас.
- Нет, от лорда Уолтона, - сказал Риколетти. - Он пообещал мне десять тысяч фунтов, если я дурно отзовусь о вас перед леди Агнес.
- Вряд ли бы она поверила ему, после всего, что вы ей рассказали, - сказала его жена. - И мы не могли допустить, чтобы она заговорила об этом, не так ли? - На ее губах появилась зловещая улыбка. - Понадобилась лишь еще одна доза ее лекарства, она была больше, чем обычно, и леди просто заснула тихим, мирным сном. А затем я оставляю вам записку, в которой говорится, что ее светлость хочет вас видеть. Вы заглотили эту наживку. Вы даже не слышали моих шагов. Рухнули, как подкошенный, словно мешок картошки. Затем мы с Уильфом вытащили вас из дома, притащили сюда, потом вернулись и подняли тревогу.
Она захихикала.
- Забавно было бы сейчас вернуться в дом. Там говорят о том, как вы убили старую леди. Потому как Уильф сказал, что когда он поведал леди Агнес о том, что вы дурной человек, ум ее помутился, а затем я смогла сказать, что слышала , как вы с ней спорили. Ну и потом, драгоценности ее светлости пропали. Понимаете, они считают, что когда леди Агнес сказала вам о том, что не станет делать вас своим наследником, вы убили ее и сбежали, прихватив ее драгоценности.
Из сумочки, что висела у нее на плече, она извлекла увесистый мешочек. Бриллианты засверкали при свете свечи, когда она вытащила оттуда ожерелье и помахала им у меня перед глазами.
- Прелестное, не правда ли, - улыбнулась она. - И недурно смотрелось бы на мне, верно, Уильф? Жаль, конечно, что такая красота пропадет попусту, но полиция станет искать драгоценности и не должна найти их у меня. Мы отошлем их одному из приятелей Уильфа и он будет распродавать их в разных частях страны, заставив сыщиков побегать.
Если б я был свободен, этой ужасной женщине было бы не до смеха. В душе у меня бушевал такой гнев, что мне казалось, будто я смогу порвать свои путы одним движением рук. Однако, на самом деле, я был совершенно разбит душой и телом. Я предостерегал леди Агнес, что наш план таил в себе опасность, но я подвел ее, не ожидая, что Риколетти будет оповещен о каждом нашем шаге. То, что она сознательно шла на риск , было слабым утешением; я заплатил за ее доверие, лишив ее тех немногих дней жизни, что ей остались. Хуже всего было то, что ее убийца свободно покинет этот дом, правда, уже после того, как обременит свою совесть еще одним преступлением.
- Сидите спокойно, - сказала она, с презрением глядя на мои тщетные усилия освободиться. - Уильф, у нас мало времени. Лорд Уолтон послал за собаками, чтобы они взяли след мистера Холмса, и я не хочу, чтобы они нашли его. Вот возьми, я вытащила его из чемоданчика доктора. - Она протянула мужу зеленый пузырек с надписью «Хлороформ». - Ты усыпишь его этим, и мы опустим его в тот старый, заброшенный колодец, что находится на другой стороне сада. Им и в голову не придет туда заглянуть , поэтому пока они будут гоняться за ним по всей Англии, мы незаметно ускользнем, как и планировали. - Она бросила на него пронзительный взгляд. - Ну, за дело.
Она сунула пузырек и кусок ткани своему все еще сомневающемуся супругу.
- Джейн, мне это совсем не нравится, - произнес он.
- Ты же хотел, чтоб не было никакого насилия. Таким образом, твои руки останутся чистыми. Если ты меня любишь, Уильф, ты сделаешь это. И ты же ведь знаешь, что я люблю тебя.
Она взяла его за руку и нежно улыбнулась ему. В ответ он кивнул и с любовью похлопал ее по руке. Эта сцена подкупала своей трогательной сентиментальностью, но я не мог забыть, что эта пара собирается прикончить меня.
- Я знаю, любимая, - ответил он. - Что бы со мной было без моей Дженни?
- До сих пор за пенни предсказывал бы судьбу на базаре. Ну, же, приступай!
Он с сожалением взглянул на меня.
- Мне жаль, что дошло до этого, мистер Холмс, - сказал он, смачивая ткань жидкостью из флакона. - Вам следовало выйти из игры, как я вам и советовал. - У него вырвался смешок. - Я же предсказал вам смерть от воды, но никак не предполагал, что сам приложу к этому руку.
С этими словами он зажал пропитанной хлороформом тряпицей мой нос и рот. Я задержал дыхание, решив не вдыхать ядовитые пары. Но как ни старайся, конец все равно всегда один. Как бы сильны ни были наши легкие, в конечном итоге наши природные инстинкты неминуемо берут верх над любой решимостью.
- Оставьте борьбу, - убеждал меня Риколетти, когда я начал корчиться в его руках. - Мистер Холмс, вам будет легче, если вы не станете сопротивляться. Ну, вот, дышите, вдохните глубоко, будьте хорошим мальчиком и скоро все будет кончено.
И с такими наставлениями, звенящими у меня в ушах, я вновь погрузился в темноту.