Ночные почти заморозки, переходя в дневные плюс восемнадцать, рождают дымку. Она будто вобрала в себя недосмотренные сны, надежды и мысли и окутала всем этим городок. Сидишь в ближнем парке, идешь ли - чувствуешь себя шпионом, читающим секретные документы. Или вуайеристом, с упоением подглядывающим чужое нечто. Солнце без труда прорывает дымчатую кисею, греет щеку, ладони и колено. А рядом уже слышны голоса :
-- Мишка, нельзя бить человека поголове!
-- Если сверху, то можно, - сипло отвечает Мишка. Потом прокашливается и смеется. Кланяется, приподняв засаленную кепку. Потом подходит и норовит присесть рядом. От него несет немытым телом, перегаром и чем-то аптечным. Непроизвольно отодвигаюсь, стыдясь сама себя. Мишка все понимает. Он стоит у края подсыхающий лужи, похожий на огромную каплю, что катится вниз, набираясь грязи, и уже не может остановиться. Сила инерции велика. Мишка ( а его и в шестьдесят семь так и зовут) живет в соседнем подъезде . Дочь сражается с ним и за него из последних сил, но запои все чаще. Он продолжает бесконечную историю уже мне :
-- Что он знает? Вокзалы, гостиницы и рынки. А спроси, что в Волгограде есть, не ответит. Географию не осилил.- Смеется со злой иронией. - Еще и пьет на халяву. Он мастер спорта по боксу. А я - мастер ПТУ . И его - одной левой , - и протягивает мне эту самую левую, сжатую в кулак размером со среднюю тыкву. - Так что можно бить по голове. Там повредить ничего нельзя, пусто. - И через паузу . - Ты знаешь, что дураков надо учить ? И не жалеть! Никогда!
Он уходит, пока не сильно пошатываясь. Неуч ждет невдалеке. Получает от Мишки по уху, падает, кричит, жаждет сатисфакции. Всезнающие дворовые бабушки и матроны разнимают их, бесчестят словесно. а через час оба спешат мимо, придерживая оттопыренные звеняшими стаканами карманы ( пить из пластика - моветон), прикидывая, покупать ли закуску.