6 июня состоялся очередной - ежегодный - семинар "Метафизика искусства", уже-по-традиции проведенный в стенах культурного центра-гимназии им. С.П. Дягилева. В основном, это были выступления с последующими жаркими обсуждениями, осмысляющими язык современного искусства. Основная затравка, вброшенная ведущим семинара В.Н. Железняком, касалась того, что современное искусство демонстрирует собственную исчерпанность и смерть. Ниже - несколько мыслей-вслух по поводу услышанного.
I. В первую очередь,
здесь - полный текст моего выступления в форме эссе "Антиутопия и ужасное как Тень", в котором - более догадок, наметок и интуций, нежели полновесных и обоснованных суждений. Так что, может, и хорошо, что за экономией времени (и так прообщались за обсуждением до полдесятого вечера!) пришлось скомкать в один тезис, что и пообсуждали.
II. Как мне видится сейчас, я угадала с моей темой, ибо большинство выступлений касались либо осмысления утопий, их культурной практики, либо прямо указывали на методы производства антиутопий современным искусством, которое в конце концов может быть увидено как некий антиутопический проект, способный обновить художественные практики и дать слово теневым сторонам искусства.
1. Владимир Дмитриевич Береснев, недавно получивший - как куратор проекта Пермской художественной галерии "Море возможностей" - Государственную премию в области современного искусства "Инновация" в номинации «Региональный проект», сделал интерсное выступление, представив идею Бориса Гройса о том, что СССР был более не политическим проектом, а - художественным. Последний максимально выразил себя в художественной практике соцреализма, призванной не столько отражать реальность, сколько творить собой, через себя - новое, идеальное общество.
2. Александр Юрьевич Внутских и Наталья Ириковна Береснева осмыслили трилогию Николая Носова о Незнайке как социально-философский трактат для детей, в котром можно вычитать основы политэкономии и социальной практики справедливости, не только увидеть модель коммунизма и критику капитализма, но и задуматься о проблемах, которые могут быть внутри, кажется, совершенной модели. Например, такой: что человек создает технику, до которой еще морально не дорос.
Да и сам образ Незнайки, как мне видится, вполне красноречив: он - тот, кто не вписывается в идеальные модели, он, по сути - заговорившая тень, архетип Дурака (любимый персонаж русских сказок!), который содержит в себе все в еще не проявленном виде, но что, вызываемое обстоятельствами, выходит на свет, ломая стереотипы. Он - то неудобство, что грозит утопии заглянуть в себя и увидеть свою "ахиллесову пяту", чреватую антиутопией.
3. Юлия Викторовна Журавлева раскрыла суть концептуализма и его российской особенности на примере советской поэзии (В. Некрасов, И. Кабаков) с шикарными примерами, так что большинство присутствующих втянулось в подобное поэтическое выговаривание, или начало видеть его в простой речи обсуждения. Это выступление вызвало во мне следующую интерпретацию услышанного.
Гуссерлианское "назад к вещам" у Хайдеггера обернулось "назад к словам!" как чистым смыслам. Похоже, что концептуализм есть воплощение хайдеггеровского призыва в искусстве: воплощение чистоты смысла, не скрытого под художественной "шелухой". Концептуализм - это деконструкция искусства. Концептуализм - это высказывание, жест художника в логике Витгенштейна: "О чем нельзя сказать, лучше молчать", продолженной так: "А если уж и говорить, то предельно просто и ясно".
Концептуализм есть один из методов создания антиутопии в искусстве и поэзии. Основная черта антиутопии - разрушение границ прежнего идеала, вызывающего переживание ужасной истины реальности: ее несовершенства и нецельности (фрагментарности). Концептуализм есть разрушение культурных привычек восприятия посредством выведение тени чистого смысла на свет. [здесь тень - нечто невидимое, скрытое от глаз]
Концептуализм - это болтовня, но не описательная (это - не "акынство"), а - концептуальная: концепт призван разорвать цельную материю повседневного существования, ее круг, вызывая ощущение абсурда. Его задача не создавать мир "с ноля", а "обнулять", ничтожить в нем мишуру, вызывать проломы в толстой стене бесконечных репрезентаций и интерпретаций, прорываясь к тому, что за ней к - хоть и невысказанной и принципиально невысказываемой до конца, но - реальности.
В этих разрывах, образуемых рваным стилем линий и незаконченных фраз, или тавтологией как нанесением серии "точечных языковых ударов" по одному месту/смыслу, происходит натыкание на границы закостеневших форм. Они усиливают скуку, отчаяние, одиночество, бессилие - до переживания ужаса.
Рваностью и тавтологией обнажается весь ужас и бессилие существующих художественных приемов сказать или вообще донести хоть что-то здесь-и-сейчас о бытии до разучившейся вчитываться в игру символов и смыслов публики. Но вместе с этим ужасом - из разломов - входит еще один ужас - ужас разверзшегося зияния, который, однако, будучи пережитым в качестве метафизического способен вызвать и переживание "фаворского света".
4. Александр Александрович Тютюнников предложил посмотреть короткометражку
"Математик и черт" (1972, СССР), снятую по
рассказу А. Порджеса. А.А. поставил вопрос о возможности/необходимости эстетического переживания/отношения в науке. Обсуждение получилось очень заводным и интересным. Узнала для себя, что у Оригена была мысль, что даже Сатана будет преображен в конце времен. Я же, как это для меня обычно в последнее время, увидела моменты интеграции архетипа Дьявола/Тени.
В ходе обмена мнениями прозвучала мысль, что катарсис как переживание присутствия здесь-и-сейчас красоты, добра и истины, можно считать критерием того, что мы имеем дело с подлинным искусством. Другое дело, что катарсис во многом зависит от чувственности и душевной открытости человека.
Правда, прозвучало и новое для меня понимание, что катарсис - ненадежен, ибо, например, слушавшие когда-то Гитлера тоже его испытывали. Это стало для меня вызовом развести содержательно катарсис и одержимость/завороженность чем-либо. При первом приближении получилось
так.
_________________
И еще одно послемыслие к спорам вокруг современного искусства. Говорили, что оно нацелено, в том числе, на стирание грани между художником и теми, кто воспринимает произведение искусства, превращая вскякого в со-творца, в художника. Думается, что человек всегда был со-творцом художественного. Различие лишь в том, что раньше давалось законченное произведение, и только единицы могли стать подлинными со-творцами, создавая собственные смыслы в диалоге с автором. Ныне зрителю, слушателю, читателю дается простор: произведение - не закончено, оно - лишь художественный жест, приглашающий к со-творчеству, даже - вызов.
И вот не знаю. Не является ли это - просто прикрытием для неспособности художников создать что-то реально художественно-законченное? И - не являются ли пустые поля, разрывы более местом самолюбования потребителя, реализации его "художественных потугов", а не его высокого творчества? Думаю.