А КОМУ СЕГОДНЯ ПЛАКАТЬ В ГОРОДЕ ТАРУСЕ?
Есть кому в Тарусе плакать - девочке Натусе. Приехали мы туда с подружкой Олей, чтоб послушать тишину и всё такое, и сразу оказались в гуще народного гулянья: Таруса праздновала День города. Фольклорные коллективы излагали под баян что-то радостно-актуальное, на фольклор наползали мелодии и ритмы современной эстрады, моталась сахарная вата, велась стрельба по шарам, продавались плетёные корзины, лапти, берестяные чехлы для айфонов и прочие необходимые в хозяйстве вещи, дети катались среди припаркованных машин на кротких разукрашенных пони, женщины громоздились на обречённых лошадей, трещали аппараты, загоняющие воздух в трясущиеся батуты, - Тарусы за всем этим было не разглядеть и не расслышать. Говоря поэтически, равнодушно и спокойно руками я замкнула слух; говоря прозаически, я заткнула уши и с протяжным стоном пересекла центральную площадь, перешагивая через пони и детей. И глаза прикрыла, чтоб сократить обзор и получить как можно меньше впечатлений. Мы устремились в тарусские дали в поисках заведеньица с тарусской кухней и тарусским сортиром, потому что надо было, во-первых, пописать, а во-вторых, позавтракать. Моё беспрецедентное чутье привело нас к ресторанчику "Тарусское время"; завидев пушки на балконе, я как царь Пётр простёрла длань и провозгласила, что всё искомое мы обретём там.
"Тарусское время" нас быстро успокоило. Время, заявленное в названии, было представлено большим количеством более или менее старинных часов и часиков на стенах, с кукушками и без. Посетители интеллигентно поминали чью-то бабушку. Музыкальным фоном служили спокойные заджазованные вражеские голоса. Заодно мы попали в музей под полуоткрытым небом во внутреннем дворике ресторанчика. Он назывался "Музей неизвестного художника"; неизвестный художник вырезал из дерева портреты и фигурки и доводил до совершенства коряги, встретившиеся ему на жизненном пути. Портрет Пушкина - это (насколько я могу судить) синтез двух творческих методов неизвестного художника:
Пушкин правосторонний, Пушкин левосторонний:
Тоже немножко Пушкин (предок):
Суровые тарусские мужики:
Поглотитель информации (наверное):
Персонажи более или менее сказочные:
Тут художнику диктовала природа:
Фонтанирующий дизайн двора:
Во мне проснулся ресторанный критик. И как ресторанный критик я рекомендую "Тарусское время". Решившие выпить смогут закусить гренками с сельдью (я ими не закусывала, я их просто так умяла, из гастрономического интереса):
Слоёный салат с ананасом я заказала потому, что давно не слышала слово "ананас". Тут было многовато майонеза:
Ещё я поела рыбного супчика, потому что в рыбе фосфор. Оля чего-то скромно поклевала. К моим аппетитам она отнеслась с уважением и даже с состраданием: когда мы в прошлый раз выбирались в Замкадье, в Клин к Чайковскому, наш товарищ Стас затащил нас в фастфудное заведение, где я получила пролонгированную психогастротравму. Меня накормили острыми куриными запчастями. А от острого у меня болят уши. В уши будто напихивают ежей и они там взрываются. Мне нужна была реабилитация. Реабилитация заключалась в том, чтобы самолично выбирать - что есть, где есть, когда есть, сколько есть; это залечивало мои горящие от фастфудного перца раны, хотя и выходило боком, - своё право на подмосковную еду я реализовывала слишком активно.
Мне понравилась деревенская, деревянная Таруса, потому что меня обуяла рефлекторная ностальгия (если можно так выразиться); как с родными повидалась.
Оля всю дорогу намекала, что как фотограф я ничтожество и даже фотоаппарат держу неправильно; в знак протеста свой фотоаппарат она оставила в машине (чтобы иметь возможность издевательски приговаривать "у нас же есть фотограф", на меня опять же намекая). Но я верила в свой фотографический гений. Например, вот эти снимки в момент съёмки казались мне гиперсуперострохудожественными:
Эта фотография и сейчас кажется мне шедевром, потому что тут притаился котик:
Срывая цветы удовольствия - в виде плодов (кислых яблок, пыльной черноплодки, мелкой вишни и недозревшей малины), - я чуть не свалилась в овраг и чуть не получила люлей от местного жителя, который наблюдал за нами с пристрастием и уже готов был заявить о себе. Оля сказала, что меня пронесёт, но пронесло (в хорошем смысле то есть).
В музее семьи Цветаевых было очень печально. Почему - не знаю. Какой-то грустный воздух. Покажу пару интерьерчиков (музейные интерьерчики всегда хочется снять так, чтобы в кадре не было ни людей, ни бирок, ни верёвок, ни розеток; это проблема).
За фотографирование со вспышкой там штрафовали страшным штрафом, и я не рискнула нарушить закон.
С людьми и верёвкой в кадре меня примирила собачка:
Кто-нибудь подумает, что я сфотографировала эту фотографию из-за котика. Но нет. Из-за девушки. Это Галя Дьяконова, которая дружила с сёстрами Цветаевыми. Потом она стала Галой, женой Дали. Некоторые люди всю жизнь вращаются в кругах. (При рождении она звалась Еленой.)
В музее Паустовского воздух оказался весёлый. Наверное, из-за аутентичности (кстати, дом Цветаевых - условный дом Цветаевых: подлинный сгорел, и как-то чувствуется, что там не хозяева мебель расставляли).
По этой тропинке человек попадает в раёк.
Сад очень красивый, бродить бы там и бродить, поэтому мы бродили и бродили.
Представление городского человека об идеальном загородном времяпрепровождении:
Внизу речка бурлит (кажется, Таруска):
Молодые люди, симпатяги:
Пёсик взял наш след и ходил за нами по Тарусе:
Стильно одевается мелочь:
Лично меня вполне удовлетворил сад, но добрые музейные женщины сформировали группу из пяти человек (у них так положено), включая нас, и пустили в дом за 200 рублей с носа.
Справа печка:
Стол Паустовского:
Паустовский за столом:
В доме оказалось много церковной утвари. У нас тоже такая лампадка была, с такой проволочкой:
Давно я не видела пакли между брёвен. Да и собственно брёвен.
Чехов грустно смотрит на кровать:
Оригинальная рамочка:
В доме тоже много цветов.
Комната хозяина:
Комната жены хозяина:
Комната сына хозяина:
Вот опять окно:
Дождевая вода в полубочке:
Памятник Паустовскому на набережной:
Вокруг памятника крутились молодые люди и фотографировались; после фотосессии они спросили друг друга - "а кто это ваще?" и прочли: "Паустовский". Интересуются, значит. Приятно.
Там ещё стоит памятник Цветаевой, но в наш приезд его слишком полюбили птицы. Поэтому показываю чужую фотографию, задушевную. Здесь есть дитя и небо дышит осенью. Это когда-то снял коварный отравитель Стасик:
Мессерер подарил Тарусе Ахмадулину. Как настоящая:
На набережную мы притащились уже уставшими, я насилу спустилась к Оке. Мы обнаружили не только Оку, но и остатки праздника. Горожане налегали на шашлык. Я запечатлела налегание на шашлык, но оно оказалось слишком выразительно. Покажу только его изнанку - шашлычный дым отечества:
Лошадка объедает куст, пока её начальник объясняет прохожим, что они таки хотят на ней покататься:
Поговорим о странностях любви:
Девочка Лиза решила, что время разбрасывать камни:
Время копать:
Надувной зад:
Когда мы поднялись наверх, ударил церковный колокол, я испугалась - и с перепугу перекрестилась, глядя вот на это, нависшее надо мной:
Ещё одно дитя:
Местные жительницы:
Телевизионщики:
Нераспроданное божественное:
После праздника площадь была как поле битвы после битвы. Всюду были трупы.
Этих пытали:
Я шла и плакала. Вот портрет моей души:
Таруса - город симпатичный, но в его центральной части вы не обнаружите никакого архитектурно-пространственного единства, никакого, э-э-э, ансамбля (если только не иметь в виду последние три буквы). Провинциальное кокетство, рассчитанное на доброжелательного туриста, соседствует с обычной российской невнятицей.
Это ресторан "Якорь" (проснувшийся во мне ресторанный критик решил, что необходимо там отужинать); направо из ресторана пойдёшь - в МЧС попадёшь, налево - во что-то полицейское, с колючей проволокой. Ресторан - для туристов, места не слишком от него отдалённые - для местных. Так быть не должно. Дать людям всё! Не в том смысле, чтобы всех тащить в кутузку, а в том, чтобы она соответствовала. Товарищи архитекторы и дизайнеры, распространите якоря и цепи на полицию и МЧС. Обложите их декоративными каменьями! Добавьте шика или хотя бы китча! Пляшите от ваших якорей:
Так вот, про "Якорь", стало быть. На дизайн тут налегали серьёзно:
Очень солидный тубзик:
Верёвки мне понравились. Хорошо бы, чтобы по ним скакала маленькая обезьянка в матроске.
В ресторане был включён телевизор, который транслировал ретро для молокососов: молодой Дмитрий Маликов, молодая Земфира и т.п. Потом пришёл человек с ноутбуком и продемонстрировал хозяйке заведения ряд музыкальных произведений, которыми предполагалось скрасить отдых грядущих едоков. Это было мерзкое умца-умца, козлиный тембр и богопротивный текст. Я поняла, что Маликов и Земфира из телевизора были чем-то вроде мазурок Шопена, ибо всё познаётся в сравнении. "И все песни вот такие спокойные", - обнадёжил хозяйку музыкальный промоутер; устрашившись музыкальных перспектив, я попросила, чтобы эту музыку выключили. Устрашившись меня, эту музыку выключили. Почти.
Рекомендую ресторан "Якорь", если вы живёте рядом, в одноимённом пансионате: жить в "Якоре" и есть в "Якоре" - это логично, это судьба. К тому же - верёвки (это красиво). Но будьте готовы к музыке. Во-первых, у выбирающего музыку человека странный вкус. Во-вторых, тот угол, в который он втащил свой ноутбук, являет собой маленькую эстраду, то есть в "Якоре" явно возможен и живой звук, а это сулит всё что угодно, любые потрясения. Готовят там нормально, но долго не отдают еду. Оля съела какую-то "тарусскую лагуну" из уважения к месту, а я съела всё что смогла съесть.
Когда мы ехали обратно, разверзлись хляби небесные. Не надо было осенять себя крестным знамением, уставившись на надувного дракона.
Водители боялись за свои жизни и были аккуратны. Дорожные рабочие продолжали класть асфальт под проливным дождём. Асфальт шипел и дымился. Многие плакали.
Через боковое окно я сняла радугу. Оля сказала, что только дураки радугу со вспышкой снимают. Я не возражала, потому что она разрешила мне курить в машине (и даже купила пепельницу с крышечкой).
Зато вон какие внизу справа медные духовые:
Радуга без вспышки. Ну, не знаю, не знаю:
Надо будет съездить в Тарусу ещё раз, в не омрачённый никакими праздниками день. Стаса не возьмём, он наказан.
"Тарусское время" нас быстро успокоило. Время, заявленное в названии, было представлено большим количеством более или менее старинных часов и часиков на стенах, с кукушками и без. Посетители интеллигентно поминали чью-то бабушку. Музыкальным фоном служили спокойные заджазованные вражеские голоса. Заодно мы попали в музей под полуоткрытым небом во внутреннем дворике ресторанчика. Он назывался "Музей неизвестного художника"; неизвестный художник вырезал из дерева портреты и фигурки и доводил до совершенства коряги, встретившиеся ему на жизненном пути. Портрет Пушкина - это (насколько я могу судить) синтез двух творческих методов неизвестного художника:
Пушкин правосторонний, Пушкин левосторонний:
Тоже немножко Пушкин (предок):
Суровые тарусские мужики:
Поглотитель информации (наверное):
Персонажи более или менее сказочные:
Тут художнику диктовала природа:
Фонтанирующий дизайн двора:
Во мне проснулся ресторанный критик. И как ресторанный критик я рекомендую "Тарусское время". Решившие выпить смогут закусить гренками с сельдью (я ими не закусывала, я их просто так умяла, из гастрономического интереса):
Слоёный салат с ананасом я заказала потому, что давно не слышала слово "ананас". Тут было многовато майонеза:
Ещё я поела рыбного супчика, потому что в рыбе фосфор. Оля чего-то скромно поклевала. К моим аппетитам она отнеслась с уважением и даже с состраданием: когда мы в прошлый раз выбирались в Замкадье, в Клин к Чайковскому, наш товарищ Стас затащил нас в фастфудное заведение, где я получила пролонгированную психогастротравму. Меня накормили острыми куриными запчастями. А от острого у меня болят уши. В уши будто напихивают ежей и они там взрываются. Мне нужна была реабилитация. Реабилитация заключалась в том, чтобы самолично выбирать - что есть, где есть, когда есть, сколько есть; это залечивало мои горящие от фастфудного перца раны, хотя и выходило боком, - своё право на подмосковную еду я реализовывала слишком активно.
Мне понравилась деревенская, деревянная Таруса, потому что меня обуяла рефлекторная ностальгия (если можно так выразиться); как с родными повидалась.
Оля всю дорогу намекала, что как фотограф я ничтожество и даже фотоаппарат держу неправильно; в знак протеста свой фотоаппарат она оставила в машине (чтобы иметь возможность издевательски приговаривать "у нас же есть фотограф", на меня опять же намекая). Но я верила в свой фотографический гений. Например, вот эти снимки в момент съёмки казались мне гиперсуперострохудожественными:
Эта фотография и сейчас кажется мне шедевром, потому что тут притаился котик:
Срывая цветы удовольствия - в виде плодов (кислых яблок, пыльной черноплодки, мелкой вишни и недозревшей малины), - я чуть не свалилась в овраг и чуть не получила люлей от местного жителя, который наблюдал за нами с пристрастием и уже готов был заявить о себе. Оля сказала, что меня пронесёт, но пронесло (в хорошем смысле то есть).
В музее семьи Цветаевых было очень печально. Почему - не знаю. Какой-то грустный воздух. Покажу пару интерьерчиков (музейные интерьерчики всегда хочется снять так, чтобы в кадре не было ни людей, ни бирок, ни верёвок, ни розеток; это проблема).
За фотографирование со вспышкой там штрафовали страшным штрафом, и я не рискнула нарушить закон.
С людьми и верёвкой в кадре меня примирила собачка:
Кто-нибудь подумает, что я сфотографировала эту фотографию из-за котика. Но нет. Из-за девушки. Это Галя Дьяконова, которая дружила с сёстрами Цветаевыми. Потом она стала Галой, женой Дали. Некоторые люди всю жизнь вращаются в кругах. (При рождении она звалась Еленой.)
В музее Паустовского воздух оказался весёлый. Наверное, из-за аутентичности (кстати, дом Цветаевых - условный дом Цветаевых: подлинный сгорел, и как-то чувствуется, что там не хозяева мебель расставляли).
По этой тропинке человек попадает в раёк.
Сад очень красивый, бродить бы там и бродить, поэтому мы бродили и бродили.
Представление городского человека об идеальном загородном времяпрепровождении:
Внизу речка бурлит (кажется, Таруска):
Молодые люди, симпатяги:
Пёсик взял наш след и ходил за нами по Тарусе:
Стильно одевается мелочь:
Лично меня вполне удовлетворил сад, но добрые музейные женщины сформировали группу из пяти человек (у них так положено), включая нас, и пустили в дом за 200 рублей с носа.
Справа печка:
Стол Паустовского:
Паустовский за столом:
В доме оказалось много церковной утвари. У нас тоже такая лампадка была, с такой проволочкой:
Давно я не видела пакли между брёвен. Да и собственно брёвен.
Чехов грустно смотрит на кровать:
Оригинальная рамочка:
В доме тоже много цветов.
Комната хозяина:
Комната жены хозяина:
Комната сына хозяина:
Вот опять окно:
Дождевая вода в полубочке:
Памятник Паустовскому на набережной:
Вокруг памятника крутились молодые люди и фотографировались; после фотосессии они спросили друг друга - "а кто это ваще?" и прочли: "Паустовский". Интересуются, значит. Приятно.
Там ещё стоит памятник Цветаевой, но в наш приезд его слишком полюбили птицы. Поэтому показываю чужую фотографию, задушевную. Здесь есть дитя и небо дышит осенью. Это когда-то снял коварный отравитель Стасик:
Мессерер подарил Тарусе Ахмадулину. Как настоящая:
На набережную мы притащились уже уставшими, я насилу спустилась к Оке. Мы обнаружили не только Оку, но и остатки праздника. Горожане налегали на шашлык. Я запечатлела налегание на шашлык, но оно оказалось слишком выразительно. Покажу только его изнанку - шашлычный дым отечества:
Лошадка объедает куст, пока её начальник объясняет прохожим, что они таки хотят на ней покататься:
Поговорим о странностях любви:
Девочка Лиза решила, что время разбрасывать камни:
Время копать:
Надувной зад:
Когда мы поднялись наверх, ударил церковный колокол, я испугалась - и с перепугу перекрестилась, глядя вот на это, нависшее надо мной:
Ещё одно дитя:
Местные жительницы:
Телевизионщики:
Нераспроданное божественное:
После праздника площадь была как поле битвы после битвы. Всюду были трупы.
Этих пытали:
Я шла и плакала. Вот портрет моей души:
Таруса - город симпатичный, но в его центральной части вы не обнаружите никакого архитектурно-пространственного единства, никакого, э-э-э, ансамбля (если только не иметь в виду последние три буквы). Провинциальное кокетство, рассчитанное на доброжелательного туриста, соседствует с обычной российской невнятицей.
Это ресторан "Якорь" (проснувшийся во мне ресторанный критик решил, что необходимо там отужинать); направо из ресторана пойдёшь - в МЧС попадёшь, налево - во что-то полицейское, с колючей проволокой. Ресторан - для туристов, места не слишком от него отдалённые - для местных. Так быть не должно. Дать людям всё! Не в том смысле, чтобы всех тащить в кутузку, а в том, чтобы она соответствовала. Товарищи архитекторы и дизайнеры, распространите якоря и цепи на полицию и МЧС. Обложите их декоративными каменьями! Добавьте шика или хотя бы китча! Пляшите от ваших якорей:
Так вот, про "Якорь", стало быть. На дизайн тут налегали серьёзно:
Очень солидный тубзик:
Верёвки мне понравились. Хорошо бы, чтобы по ним скакала маленькая обезьянка в матроске.
В ресторане был включён телевизор, который транслировал ретро для молокососов: молодой Дмитрий Маликов, молодая Земфира и т.п. Потом пришёл человек с ноутбуком и продемонстрировал хозяйке заведения ряд музыкальных произведений, которыми предполагалось скрасить отдых грядущих едоков. Это было мерзкое умца-умца, козлиный тембр и богопротивный текст. Я поняла, что Маликов и Земфира из телевизора были чем-то вроде мазурок Шопена, ибо всё познаётся в сравнении. "И все песни вот такие спокойные", - обнадёжил хозяйку музыкальный промоутер; устрашившись музыкальных перспектив, я попросила, чтобы эту музыку выключили. Устрашившись меня, эту музыку выключили. Почти.
Рекомендую ресторан "Якорь", если вы живёте рядом, в одноимённом пансионате: жить в "Якоре" и есть в "Якоре" - это логично, это судьба. К тому же - верёвки (это красиво). Но будьте готовы к музыке. Во-первых, у выбирающего музыку человека странный вкус. Во-вторых, тот угол, в который он втащил свой ноутбук, являет собой маленькую эстраду, то есть в "Якоре" явно возможен и живой звук, а это сулит всё что угодно, любые потрясения. Готовят там нормально, но долго не отдают еду. Оля съела какую-то "тарусскую лагуну" из уважения к месту, а я съела всё что смогла съесть.
Когда мы ехали обратно, разверзлись хляби небесные. Не надо было осенять себя крестным знамением, уставившись на надувного дракона.
Водители боялись за свои жизни и были аккуратны. Дорожные рабочие продолжали класть асфальт под проливным дождём. Асфальт шипел и дымился. Многие плакали.
Через боковое окно я сняла радугу. Оля сказала, что только дураки радугу со вспышкой снимают. Я не возражала, потому что она разрешила мне курить в машине (и даже купила пепельницу с крышечкой).
Зато вон какие внизу справа медные духовые:
Радуга без вспышки. Ну, не знаю, не знаю:
Надо будет съездить в Тарусу ещё раз, в не омрачённый никакими праздниками день. Стаса не возьмём, он наказан.