Про любовь и спасибо
Я очень сильно задумываюсь о смене терапевта последнее время. Не то чтобы я не люблю Надю, не то чтобы у меня с ней было что-то не так. Но я с ней 8 лет и это как менять тренера чтобы стать олимпийским чемпионом. От этой мысли меня мучает жуткая вина и я каждый раз оттягиваю сказать ей об этом. Хотя и работа другая уже сейчас, и столько всего я с ней прожила, но захотелось, давно захотелось поработать с терапевтом мужчиной.
Я по осени думала о Нифонте, но Нифонт заболел. Наверное клиентов больше не берет. Инстинктивно я смотрела на терапевтов, не кликает, не идет - хорошо все, но не знаю как-то странно.
И вот читаю Славу Вето и каждый раз рыдаю.
Только я собралась написать про мать про себя и вот пишет Слава.
Сейчас у меня какое-то изменение мира, и я не в состоянии это все переваривать. Пепса вовремя отвалилась - мне нужно время на проживание всего, мой рейсурс нужен только мне. Здоровье на всем поехало. Физически все не плохо, но страшно. На осмотре подруга диагностировала "проблемы сепарации" так толком и не поняв вместе с притащенным ею профессором - проблема или таково просто строение организма. "Иди доделывай ремонт, потом разберемся". А мне страшно.
И вот я звоню и хлюпаю матери. Она мужественно звонит отцу и они наконец-то разговаривают - сумбурно и скудно, но говорят первый раз за 25 лет. А потом вся эта ерунда с ремонтом, и совершенно обессиленная мать то плачит мне в трубку, то кричит обвиняя и я рвусь на куски. И тоже то пытаюсь жалеть, то пытаюсь объяснить все, то поддержать и в конце концов опять срываюсь и ору. А потом она меня обнимает, целует, плачет, говорит прости, наконец-то начиная слышать про мою боль. Я обнимаю её, сажусь в машину смотрю, как она всегда крестит отъезжающую машину вслед, смотрю на неё и меня раздирают слезы - я ведь тоже была с ней жестока, только что, так же как и она какой-то момент назад.
Я звоню и говорю
"мам, я не сказала тебе - я люблю тебя"
Она радуется " Я знаю что ты меня любишь!"
А потом я продолжаю "но иногда мне бывает больно, и я защищаюсь и нападаю, прости меня, но я правда не в состоянии нести ответственность ещё и за твой страх, для меня это невыносимо".
"Но я переживаю за тебя, ты же понимаешь. Я же ничего не могу сделать. Ну за что тебе так все"
"Мам, ничего страшного не произошло! Ты же сама сказала - если я выжила тогда, когда родилась, когда большинство детей умирает в такой ситуации, а я выжила здоровая и даже очень упитанная, то остальное все ерунда и на это стоит наплевать"
Она смеется - "Ну а кому мне сказать-то?"
"Мам, в этом мире есть ещё один человек, которому я так же небезразлична как тебе, и он может понять твои слезы, несмотря на то, что когда-то он обошелся с тобой как козел конкретный - мой отец. Я больше не могу, понимаешь"
А вопрос "ЗА ЧТО?" - я столько раз задала его себе последнее время.
Потом она произнесла ещё кое-что, а я я обалдела. Но это уже история другая.
Слава Вето написал то, что тронуло до глубины души. Я расплакалась, потому что это оказалось таким понятным близким и задевающим столько ран. Я даже вспомнила мужчину, в которого влюбилась, ещё раз убедившись что так сильно можно полюбить только "зеркало" - история про маму сильно напомнила то что я слышала (дай бог тебе здоровья, несмотря на то что меня разрывает то нежность то злость)
Спасибо
by Вячеслав Вето (Заметки) on 13 мая 2013 г. в 17:06
Когда я проснулся, солнце уже вовсю светило, но не прямо в окно, а откуда-то с другой стороны дома, так что я, приподнявшись в постели и подоткнув себе по спину подушку, не спеша, словно подарком, наслаждался нашим прямо-таки огромным парком вдалеке за дорогой, который я еще в детстве изучил как свои пять пальцев, выгуливая в нем нашу собаку и просиживая часами у этого же самого окна, в этой же самой комнате, когда было грустно и одиноко.
Вопреки детской традиции, на этот раз на душе было просто замечательно.
За окном был долгожданный теплый апрель, который я так надеялся увидеть. Я не знаю отчего, но всю зиму мне казалось, что если я доживу до апреля, то дальше умирать уже будет просто глупо, и я обязательно выкарабкаюсь. Так оно, собственно говоря, в итоге и вышло, но в тот момент я этого еще не знал, и поэтому я лежал в постели, глядел в окно, говорил сам себе, какой же я молодец, улыбался и праздновал.
У меня был еще один повод порадоваться: вчера закончилась очередная химиотерапия. Вспомнив об этом, я осторожно попробовал подумать о еде и вдруг с удовольствием заметил, что меня не тошнит. И в тот же момент, какой-то ураганный пятидневный аппетит решительно овладел мной, скинул с меня оделяло и, вдруг в изумлении и почти с сочувствием остановился, увидав все то, что было под одеялом, а именно: кожу, кости и кальсоны, которые за эти пять дней стали на пару размеров больше.
Я хотел было вскочить и срочно на кухню, но вскочить не получилось, и я с кряхтеньем поднялся.
На кухне кто-то уже суетился, слегка гремя посудой, и я с благодарность подумал, что это, наверное, мама готовит мне завтрак.
Последние два дня, с того момента как отец эвакуировал меня с моей съемной квартиры, где я чуть было не загнулся по собственной глупости, когда под вечер третьего дня не в силах был даже приготовить себе чаю, мои родители были просто душки.
Отец каждое утро спрашивал, что мне купить на вкусненькое, а я очень довольный его вниманием, и опасаясь, как бы меня не стошнило в ответ, придумывал что-нибудь экзотическое, чтобы ему было не просто в соседний магазин зайти и купить, а пришлось бы еще и поискать, и я знал, что ему это очень приятно.
Каждый вечер они оба заходили меня поцеловать, правда, по-очереди.
А еще вчера мама готовила сырнички, а я закапризничал и попросил блинчики, и она приготовила блинчика, а потом мне вдруг показалось, что я хочу борщичек, и она с радостью сварила борщичек.
Но самым большим счастьем было то, что они на эти два дня как будто объявили между собой большое водяное перемирие, и даже ни разу не поругались, и, чем черт не шутит, может быть они даже сказали друг другу на ночь "спокойной ночи".
Впрочем, это было бы уже слишком расчудесно, и так не бывает.
Одним словом, вы понимаете с какими чувствами я шел на кухню.
Но как только я туда зашел, улыбка моя вдруг исчезла. По каким-то еще неясным, еле угадываемым признакам, я своим отточенным за первые двадцать лет моей жизни в этой семье чутьем, безошибочно почувствовал, что почему-то все изменилось, что любовь куда ушла, словно ее выплеснули в песок.
Мама даже не обернулась. И продолжала как ни в чем не бывало мыть посуду.
Я знал, что она знает, что я тут, я заметил это по еле заметному движению ее волос, когда она каким-то боковым зрением, мельком, на четверть мгновения посмотрела на меня, но так и не обернулась.
И как в детстве, я вдруг весь сжался.
ЗА ЧТО???
Я постоял секунд пять, глядя в пол и сдерживая свой гнев, и еще надеясь, что все это ошибка, что я ошибся, и, совершая над собой невероятное усилие, я, насколько это было для меня возможно, спокойно спросил ее: мама, как твои дела, что-то не так?
Вы знаете, я бы в тот момент многое бы отдал, если бы это оказалось моей ошибкой, каким-нибудь просто туманом из моего прошлого, и чтобы она обернулась ко мне в удивлении, мол, как это она не заметила, как я вошел, улыбнулась бы, обрадовалась бы мне, увидела бы, какой я весь исхудавший, обняла бы, поцеловала, усадила за стол, накормила, напоила…
Но всего этого не произошло, она лишь сухо и по-прежнему не оборачиваясь сказала: ни-че-го.
И тут со мной произошло что-то удивительное, и я думаю, именно в этот самый момент я перестал умирать, и пошел на поправку.
В первые пол-мгновения я подумал: ну вот, сейчас опять мне придется орать, а иначе она не услышит!
Но каким-то чудом, вдруг, интуитивно и не обдумывая (и спасибо тебе, Господи, что это произошло), с моих губ слетело нечто совсем другое:
Мам, посмотри, пожалуйста, на меня, мне нужно тебе что-то сказать.
Она недовольная обернулась: что еще?
Мам, я не знаю, что у тебя произошло, и почему ты на меня сердишься, ты только знай, что мне очень больно, когда ты так себя со мной ведешь.
Сегодня мне уже полегче и я сейчас поеду к себе, мне было очень хорошо у вас эти два дня, и я был почти счастлив.
Мне очень жаль, что приходится тебе это говорить, но получается, что у вас тут хорошо умирать, а жить почему-то хочется подальше отсюда.
И если ты и дальше будешь себя так со мной вести, то так оно и будет.
Она стояла молча, как будто не решаясь на что-то, и в глазах было что-то неуловимо новое, то ли какое-то сомнение, то ли страх. Глаза ее бегали.
Но через пару секунд "прежняя" мама все-таки взяла верх над "новой" и сказала равнодушно, поворачиваясь обратно к раковине: ладно.
Ну я и пошел себе жить дальше.
Я умылся, переоделся, кушать не стал, и перед уходом заглянул на кухню и сказал ей до свидания.
Я ничего не ждал, ничего от нее не хотел, я просто зашел попрощаться.
Я вдруг стал свободен.
Я и мое счастье каким-то чудесным образом перестало зависеть от ее настроения.
Она ничего не ответила, я улыбнулся, развернулся и пошел к двери.
Но когда я открыл дверь, произошло еще кое-что.
Она вдруг выскочила из кухни и в рыданиях и с мольбой бросилась ко мне в ноги и умоляла, умоляла, умоляла, умоляла, рыдала и умоляла меня ее простить.
Она умоляла меня не переставая, схватив меня за брюки, за куртку, пытаясь схватить меня за руки и целуя их, она обещала, она клялась, что она все поняла, что она никогда больше так не будет, она не выпускала меня, в страхе, что я ее не простил, что я ее не прощу…
А я стоял, чуть не плача, и не знал как мне быть, что делать...
С тех пор прошло уже много лет и она свое слово сдержала.
Спасибо.
Я по осени думала о Нифонте, но Нифонт заболел. Наверное клиентов больше не берет. Инстинктивно я смотрела на терапевтов, не кликает, не идет - хорошо все, но не знаю как-то странно.
И вот читаю Славу Вето и каждый раз рыдаю.
Только я собралась написать про мать про себя и вот пишет Слава.
Сейчас у меня какое-то изменение мира, и я не в состоянии это все переваривать. Пепса вовремя отвалилась - мне нужно время на проживание всего, мой рейсурс нужен только мне. Здоровье на всем поехало. Физически все не плохо, но страшно. На осмотре подруга диагностировала "проблемы сепарации" так толком и не поняв вместе с притащенным ею профессором - проблема или таково просто строение организма. "Иди доделывай ремонт, потом разберемся". А мне страшно.
И вот я звоню и хлюпаю матери. Она мужественно звонит отцу и они наконец-то разговаривают - сумбурно и скудно, но говорят первый раз за 25 лет. А потом вся эта ерунда с ремонтом, и совершенно обессиленная мать то плачит мне в трубку, то кричит обвиняя и я рвусь на куски. И тоже то пытаюсь жалеть, то пытаюсь объяснить все, то поддержать и в конце концов опять срываюсь и ору. А потом она меня обнимает, целует, плачет, говорит прости, наконец-то начиная слышать про мою боль. Я обнимаю её, сажусь в машину смотрю, как она всегда крестит отъезжающую машину вслед, смотрю на неё и меня раздирают слезы - я ведь тоже была с ней жестока, только что, так же как и она какой-то момент назад.
Я звоню и говорю
"мам, я не сказала тебе - я люблю тебя"
Она радуется " Я знаю что ты меня любишь!"
А потом я продолжаю "но иногда мне бывает больно, и я защищаюсь и нападаю, прости меня, но я правда не в состоянии нести ответственность ещё и за твой страх, для меня это невыносимо".
"Но я переживаю за тебя, ты же понимаешь. Я же ничего не могу сделать. Ну за что тебе так все"
"Мам, ничего страшного не произошло! Ты же сама сказала - если я выжила тогда, когда родилась, когда большинство детей умирает в такой ситуации, а я выжила здоровая и даже очень упитанная, то остальное все ерунда и на это стоит наплевать"
Она смеется - "Ну а кому мне сказать-то?"
"Мам, в этом мире есть ещё один человек, которому я так же небезразлична как тебе, и он может понять твои слезы, несмотря на то, что когда-то он обошелся с тобой как козел конкретный - мой отец. Я больше не могу, понимаешь"
А вопрос "ЗА ЧТО?" - я столько раз задала его себе последнее время.
Потом она произнесла ещё кое-что, а я я обалдела. Но это уже история другая.
Слава Вето написал то, что тронуло до глубины души. Я расплакалась, потому что это оказалось таким понятным близким и задевающим столько ран. Я даже вспомнила мужчину, в которого влюбилась, ещё раз убедившись что так сильно можно полюбить только "зеркало" - история про маму сильно напомнила то что я слышала (дай бог тебе здоровья, несмотря на то что меня разрывает то нежность то злость)
Спасибо
by Вячеслав Вето (Заметки) on 13 мая 2013 г. в 17:06
Когда я проснулся, солнце уже вовсю светило, но не прямо в окно, а откуда-то с другой стороны дома, так что я, приподнявшись в постели и подоткнув себе по спину подушку, не спеша, словно подарком, наслаждался нашим прямо-таки огромным парком вдалеке за дорогой, который я еще в детстве изучил как свои пять пальцев, выгуливая в нем нашу собаку и просиживая часами у этого же самого окна, в этой же самой комнате, когда было грустно и одиноко.
Вопреки детской традиции, на этот раз на душе было просто замечательно.
За окном был долгожданный теплый апрель, который я так надеялся увидеть. Я не знаю отчего, но всю зиму мне казалось, что если я доживу до апреля, то дальше умирать уже будет просто глупо, и я обязательно выкарабкаюсь. Так оно, собственно говоря, в итоге и вышло, но в тот момент я этого еще не знал, и поэтому я лежал в постели, глядел в окно, говорил сам себе, какой же я молодец, улыбался и праздновал.
У меня был еще один повод порадоваться: вчера закончилась очередная химиотерапия. Вспомнив об этом, я осторожно попробовал подумать о еде и вдруг с удовольствием заметил, что меня не тошнит. И в тот же момент, какой-то ураганный пятидневный аппетит решительно овладел мной, скинул с меня оделяло и, вдруг в изумлении и почти с сочувствием остановился, увидав все то, что было под одеялом, а именно: кожу, кости и кальсоны, которые за эти пять дней стали на пару размеров больше.
Я хотел было вскочить и срочно на кухню, но вскочить не получилось, и я с кряхтеньем поднялся.
На кухне кто-то уже суетился, слегка гремя посудой, и я с благодарность подумал, что это, наверное, мама готовит мне завтрак.
Последние два дня, с того момента как отец эвакуировал меня с моей съемной квартиры, где я чуть было не загнулся по собственной глупости, когда под вечер третьего дня не в силах был даже приготовить себе чаю, мои родители были просто душки.
Отец каждое утро спрашивал, что мне купить на вкусненькое, а я очень довольный его вниманием, и опасаясь, как бы меня не стошнило в ответ, придумывал что-нибудь экзотическое, чтобы ему было не просто в соседний магазин зайти и купить, а пришлось бы еще и поискать, и я знал, что ему это очень приятно.
Каждый вечер они оба заходили меня поцеловать, правда, по-очереди.
А еще вчера мама готовила сырнички, а я закапризничал и попросил блинчики, и она приготовила блинчика, а потом мне вдруг показалось, что я хочу борщичек, и она с радостью сварила борщичек.
Но самым большим счастьем было то, что они на эти два дня как будто объявили между собой большое водяное перемирие, и даже ни разу не поругались, и, чем черт не шутит, может быть они даже сказали друг другу на ночь "спокойной ночи".
Впрочем, это было бы уже слишком расчудесно, и так не бывает.
Одним словом, вы понимаете с какими чувствами я шел на кухню.
Но как только я туда зашел, улыбка моя вдруг исчезла. По каким-то еще неясным, еле угадываемым признакам, я своим отточенным за первые двадцать лет моей жизни в этой семье чутьем, безошибочно почувствовал, что почему-то все изменилось, что любовь куда ушла, словно ее выплеснули в песок.
Мама даже не обернулась. И продолжала как ни в чем не бывало мыть посуду.
Я знал, что она знает, что я тут, я заметил это по еле заметному движению ее волос, когда она каким-то боковым зрением, мельком, на четверть мгновения посмотрела на меня, но так и не обернулась.
И как в детстве, я вдруг весь сжался.
ЗА ЧТО???
Я постоял секунд пять, глядя в пол и сдерживая свой гнев, и еще надеясь, что все это ошибка, что я ошибся, и, совершая над собой невероятное усилие, я, насколько это было для меня возможно, спокойно спросил ее: мама, как твои дела, что-то не так?
Вы знаете, я бы в тот момент многое бы отдал, если бы это оказалось моей ошибкой, каким-нибудь просто туманом из моего прошлого, и чтобы она обернулась ко мне в удивлении, мол, как это она не заметила, как я вошел, улыбнулась бы, обрадовалась бы мне, увидела бы, какой я весь исхудавший, обняла бы, поцеловала, усадила за стол, накормила, напоила…
Но всего этого не произошло, она лишь сухо и по-прежнему не оборачиваясь сказала: ни-че-го.
И тут со мной произошло что-то удивительное, и я думаю, именно в этот самый момент я перестал умирать, и пошел на поправку.
В первые пол-мгновения я подумал: ну вот, сейчас опять мне придется орать, а иначе она не услышит!
Но каким-то чудом, вдруг, интуитивно и не обдумывая (и спасибо тебе, Господи, что это произошло), с моих губ слетело нечто совсем другое:
Мам, посмотри, пожалуйста, на меня, мне нужно тебе что-то сказать.
Она недовольная обернулась: что еще?
Мам, я не знаю, что у тебя произошло, и почему ты на меня сердишься, ты только знай, что мне очень больно, когда ты так себя со мной ведешь.
Сегодня мне уже полегче и я сейчас поеду к себе, мне было очень хорошо у вас эти два дня, и я был почти счастлив.
Мне очень жаль, что приходится тебе это говорить, но получается, что у вас тут хорошо умирать, а жить почему-то хочется подальше отсюда.
И если ты и дальше будешь себя так со мной вести, то так оно и будет.
Она стояла молча, как будто не решаясь на что-то, и в глазах было что-то неуловимо новое, то ли какое-то сомнение, то ли страх. Глаза ее бегали.
Но через пару секунд "прежняя" мама все-таки взяла верх над "новой" и сказала равнодушно, поворачиваясь обратно к раковине: ладно.
Ну я и пошел себе жить дальше.
Я умылся, переоделся, кушать не стал, и перед уходом заглянул на кухню и сказал ей до свидания.
Я ничего не ждал, ничего от нее не хотел, я просто зашел попрощаться.
Я вдруг стал свободен.
Я и мое счастье каким-то чудесным образом перестало зависеть от ее настроения.
Она ничего не ответила, я улыбнулся, развернулся и пошел к двери.
Но когда я открыл дверь, произошло еще кое-что.
Она вдруг выскочила из кухни и в рыданиях и с мольбой бросилась ко мне в ноги и умоляла, умоляла, умоляла, умоляла, рыдала и умоляла меня ее простить.
Она умоляла меня не переставая, схватив меня за брюки, за куртку, пытаясь схватить меня за руки и целуя их, она обещала, она клялась, что она все поняла, что она никогда больше так не будет, она не выпускала меня, в страхе, что я ее не простил, что я ее не прощу…
А я стоял, чуть не плача, и не знал как мне быть, что делать...
С тех пор прошло уже много лет и она свое слово сдержала.
Спасибо.