Клоунада
И концепт народа
Когда кончится вся эта клоунада? - этот вопрос блуждает в недрах нашего общества, в самых разных его сегментах. Два года назад считалось, что, как только телевизор изменит вектор, вся клоунада рассеется, как марево, в одночасье. Сейчас так уже мало кто думает.
Публичная сцена российской общественной жизни заполнена странными спикерами: телеведущими, депутатами, церковными чинами, военными экспертами, министрами, - которые в совокупности образуют огромный пул, ежедневно производящий заявления, образы, символические действия. В целом все это представляет собой как бы гигантское сатирическое ток-шоу, своего рода Куклы. Но куклы теперь не гуттаперчевые, как это было во времена старого НТВ, - в виде кукол выступают сами люди.
Сатирический аспект настолько силен, что зрители годами не могут привыкнуть к тому, что условные Милонов, Васильева из Министерства обороны или министр культуры - это люди, которые действительно могут так думать. Постоянно преследует чувство, что это актеры, которые играют, являются новым коллективным Жириновским, некоей умышленно конструируемой ролью.
До каких-то зрителей постоянно доходят слухи о том, что Дмитрий Киселев - это просто роль, а как только он выходит из эфира, то оказывается совершенно другим человеком. И спикеры, истерически кричащие друг на друга в эфире, покинув студию, усаживаются пить чай и приятельски обсуждают реальные текущие дела. Другие зрители, более встревоженные, развивают в себе стокгольмский синдром, т. е. думают: Хорошо, что это просто клоуны, ведь могло быть и хуже.
Скажем, в отношении Всеволода Чаплина часто говорили: Уж лучше пусть эти клоунские радикальные высказывания, явно анекдотичные, чем те реально страшные мракобесы, которые там у них есть. Или: Ну что уж там Кургинян, он явно ненормальный, а ведь может прийти Гиркин, у которого руки по локоть в крови.
Третьи зрители стараются оградить себя от этой сцены, заявляя - я просто стремлюсь создавать сам себе хорошие новости каждый день. Или - надо устремиться в реальное благоустройство на муниципальном уровне. При этом, когда очередной телевизионный клоун ломится в помещение Мемориала со съемочной группой, они тоже не могут оставаться в стороне и оказываются вовлечены в производство реакции на клоунаду.
Иначе говоря, общество обживает сложившуюся ситуацию разными способами, зачастую даже радикальными. Например, многие высказывали мнение, что всё, что теперь говорит и делает Венедиктов, включая приглашения в эфир лидеров движения клоунады, - это не разложение, а, наоборот, форма сознательного юродства...
Тем не менее встает вопрос: репрезентацией чего является клоунада? Ведь всё, что происходит на сцене, - политика, общественная жизнь - является в широком смысле представительством, которое устроено сложнее, чем простое делегирование полномочий. В древности власть родилась из простого факта выборов военного вождя членами дружины - вождь становился репрезентацией, представительством своего племени. Но с ростом сообществ менялся характер этой репрезентации.
Наступила эпоха медиа - и теперь перед нами мир персонажей, каждый из которых представительствует примерно так же, как работает метафора в научном и художественном языке. Метафора отсылает к чему-то (т. е. является репрезентацией), но одновременно она содержит и новизну. Метафора, как социальное понятие, содержит в себе и прошлый опыт, и яркость сегодняшней констатации какого-то феномена. Одновременно она устремлена в будущее, носит проектный, предсказательный характер. И вот перед нами сегодня огромный диверсифицированный мир персонажей политической сцены, образующих коллективного клоуна.
Есть три известных объяснения этой девиации. Социологическое объяснение представлено прежде всего Левада-центром, ныне объявленным иностранным агентом. Оно сводится к тому, что российское общество уже в 90-е годы и далее было поражено безволием, у него подорваны жизненные силы. Оно не смогло пережить тяжелый транзит от советской системы к иной и впало в аномию. Клоунада является неизбежной плесенью, которая быстро и органично заполняет собой поверхность аномичного общества, как ряска - заболоченный пруд.
Второе объяснение - политическое, т. е. конструктивное. Клоунада как способ манипуляции обществом в системе управляемой демократии была сконструирована в лабораториях Владислава Суркова. Она прошла апробацию в молодежных движениях, в сетевой травле либералов, в телепрограммах еще середины нулевых. И в дальнейшем стала не просто одним из инструментов манипуляции, а разрослась до центрального элемента при переходе от управляемой демократии к персоналистскому режиму.
Третье объяснение - онтологическое. Самой значимой фигурой этой онтологии является писатель Владимир Сорокин, которого широко читают в России с тех пор, как он написал День опричника, Сахарный Кремль и Теллурию. На стороне гипотезы Сорокина в качестве объяснительной схемы в глазах зрителя выстраивается и значительная часть русской литературы, от Гоголя до Булгакова. Суть этой гипотезы сводится к тому, что клоунада - это не девиация, а норма.
Можно даже легко соединить все три объяснительные схемы, так что получится одна, очень мрачная. Обессиленное общество при участии политических инженеров приведено к норме. А эти безвкусно одетые, плохо говорящие, манерные, откровенно глупые люди, лишенные всякой респектабельности и достоинства, - это и есть репрезентация самого общества.
Благодаря чему эта клоунада однажды кончится? Простирающийся от одного края до другого и уже кажущийся бесконечным мир милоновых и ямпольских, ряженых казаков, постоянных участников политических ток-шоу. И многочисленных партсъездов или патриотических конференций, новых когорт молодых лдпровцев, заслуженных ветеранов публицистики. Экспертов по всем вопросам, сетевых самодеятельных и нанятых борцов с внешним и внутренним врагом, министров культуры и спорта, и проч., и проч. Куда все это денется?
Очевидно, что оно не исчезнет в результате воображаемой революции, дворцового переворота, честных выборов, поскольку все это совершенно убежденные люди, построившие свою жизнь и мышление вокруг этой игры. Даже если помыслить себе политическую ситуацию, при которой возможна люстрация, все эти люди будут продолжать жить, творить и наполнять книжные магазины своими сочинениями на тему Россия в войне третьего тысячелетия.
Клоунада может уйти, вновь понизиться до своего естественного маргинального статуса только в результате того, что немецкие романтики называли kulturkampf - культурная борьба. Это не просто просвещение или создание жанрового разнообразия внутри национальной литературы. Это создание такого народа, который и является владельцем, потребителем и создателем того культурного разнообразия, за которое идет борьба. Иначе говоря, мы теперь находимся в ситуации, когда вся перспектива связана с разрушением культурной связи между клоунской сценой и народом.
Неизвестно, возможна ли такая культурная борьба как некое большое, сетевое движение. Неясно, кто и как должны стать его спикерами. Но когда смотришь на некоторые возникающие сегодня узлы и хабы, вокруг которых стягиваются сторонники культурного разнообразия, видно, что борьба за народ еще не кончена. И еще можно попробовать выйти за контур любит наш народ всякое говно и строить поведение не на встречной клоунаде, а на классической респектабельности.
Наивно? Да. Любые элементы социального понятия, направленные в будущее, всегда выглядят наивно по сравнению с хорошо налаженной, спекшейся и непобедимой картиной повседневности.