Судьба Диссидента
ДИССИДЕНТ. Заимств. в конце XVIII в. из франц. яз., где dissident < лат. dissidens, род. п. dissidentis, причастия от dissidēre «не соглашаться» < «отстоять, находиться вдали» (исходное слово sedēre «сидеть; находиться»). Диссидент буквально - «несогласный, инакомыслящий». (Школьный этимологический словарь русского языка)
В 82-ом умер Леонид Ильич Брежнев. Я пришёл в школу, уроки отменили, но дети и учителя шатались по коридорам, как потерянные. Многие взрослые плакали, настроение детей тоже было не ахти, ведь с детского сада все знали - когда умрёт Брежнев, начнётся ядерная война.
В холле нашей, современной, просторной школы - 56 возвышался трёхметровый портрет Леонида Ильича, его по диагонали пересекали чёрные ленты, по краям изображения человека с густыми бровями, в торжественной позе застыли два старших пионера, мальчик и девочка. В руках они сжимали деревянные макеты автомата Калашникова.
Всё произошло внезапно и абсолютно неожиданно. Мы с одноклассниками молча шли мимо, когда от нашей небольшой группы отделился Максим Сметанин. Уже в четвёртом классе он прослыл троечником и хулиганом, в пионеры Макса приняли последним. И вот мы идём, вокруг погребальный вой учителей, хмурые октябрята, растерянные пионеры и благородные, в своей скорби, комсомольцы. И неожиданно для всех Макс быстрым шагом подходит прямо к портрету, вздымает руку в нацистском приветствии и громко, как это можно выкрикнуть в гробовой тишине орёт: «ЗИГ ХАЙЛЬ!».
На какое-то мгновенье всё замирает. Но пауза очень не долгая. Нет, тишина так и остаётся основным фоном, но отовсюду к Максу спешат шуршащие направленные шаги учителей и старших ребят. На наших глазах (а мы всё ещё не осознаём что случилось) постовые пионеры, продолжая сжимать в одной руке деревянные автоматы, хватают нашего друга за лацканы школьной формы и валят на бетонную плитку. На Макса наваливается целая толпа и, кишащим клубком окружая Сметанина, вся эта композиция, в такой же зловещей тишине, уползает в сторону кабинета директора.
Следующая сцена - узкий коридор перед директорским кабинетом. Все четыреста учеников и пятьдесят учителей молча стоят, тесно прижавшись друг к другу. Так, в абсолютной тишине, проходит ДВА С ПОЛОВИНОЙ ЧАСА. Внезапно белая дверь распахивается, толпа отступает на полметра и, на освободившийся пятачок паркета вылетает и падает навзничь Макс. В каждой его руке по куску алого пионерского галстука. И по характеру разрыва, по тому, что узел цел понятно, его сорвали. Шёлковый крепкий галстук, о который затягивая посильнее, можно порезать руки. Сорвали прямо с шеи четвероклассника.
Двадцать секунд Макс лежит на полу и рыдает, затем вскакивает и бежит. Ему даже не приходится прорываться через толпу, дети и учителя расступаются, словно мальчик может их покалечить или испачкать.
Мы, конечно, оставались одноклассниками и через какое-то время кошмар забылся. Но никто из нас не спросил его, зачем он это сделал. В пионеры Макса так и не приняли, о комсомоле, соответственно, тоже можно было не мечтать, Макс окончательно скатился на двойки. Я потом перешёл в другую школу, и про Макса забыл.
А лет десять назад мне рассказали, что он уже третий раз сел в тюрьму, вроде за мелкую кражу… Что с ним сейчас, не знаю.