Поражение Барнима - эпическая песнь лютичей.
Удивительно, насколько в жизни иногда самые замечательные вещи годами могут оставаться незамеченными под самым носом. Взяв недавно с полки, пролежавшую там несколько лет книгу о славянской топонимике Германии и ища в ней одно, совершенно неожиданно для себя нашёл совсемо другое, намного более интересное!
Автор исследования ( O. Jannermann: Slawische Orts- und Gewässernamen in Deutschland) размещает в своей книге, ни много ни мало, «народную песнь лютичей», сообщая, что нашёл её в исследовании видного краеведа Александра Гирца (A. Giertz: Bausteine zur Geschichte Barnim, 1901-1905). Песня эта, если она подлинная, имеет немалое значение для изучения славянской истории Германии. Чтобы не ходить вокруг да около привожу её текст:
Текст песни, записанный латиницей Русскaя транскрипция(приблизительная)
Barnima eupad Барнима эупад
Nossi poni s wüjny jedong Носси пони з вюйны едонг
Wüjewüdy künja wedong Вюевюды кюня ведонг
Wüjewüdy Banimera Вюевюды Банимера
Banimera Wulkütolka Банимера Вулкютолка
Barnim lisi püd Diewainam Барним лизи пюд Диеваинам
Pongti pant so Barnibörem Понгти пант со Барнибёрем
Glawka lisi no komine Главка лизи но комине
Ronka lisi prai matzaitze Ронка лизи праи матчаиче
No rontaitzi slatny partin Но ронтаитчи златны партин
Krai mu s grondai tepla tetze Край му с грондай тепла тетче
Barno baistrew ützai gossong Барно баистрев ютцай госсонг
Mare Barnim so swübüdong Маре Барним со свюбюдонг
Swüjich bodrych Lutytzanow. Свюих бодрых Лутытчанов
Ссылка на текст песни в электронной версии книги.
Примерный перевод на русский (частично с немецкого перевода):
Падение Барнима.
Наши паны с войны едут
Воеводы коня ведут
Воеводы Барнимира
Барнимира Волкодлака(в немецком переводе: «Банимера, убийцы волка»)
Барним лежит под Девином
За пять миль от Бранибора
Голова лежит на камне
Рука лежит на мече
На руке золотой перстень
Тёплая кровь течёт из груди
Барно быстры очи гаснут (в немецком варианте «сверкающие» очи)
Барним умер за свободу
Своих бодрых лутичан.
Что можно сказать об этой песне? Прежде всего то, что она практически один в один повторяет форму и детали героической песни лужицких сербов. Тут вам и полностью идентичное начало:
Сербская песнь Песнь лютичей
Наши гольцы з войны еду Носси пони з вюйны едонг
Нашог пана коня веду Вюевюды коня ведонг
Описание князя также практически идентичное:
Сербская песнь Песнь лютичей
Ваш пан ляже на Дунаву Барним лизи пюд Диеваинам
Штыре миле за Мураву Понгти пант со Барнибёрем (понгти пант - пять миль!)
Гловка ляже на камушку Главка лизи но комине
На тей гловче бела ручка Ронка лизи праи матчаиче
На тей руце злоты першчень Но ронтаитчи златны партин
И что же всё это значит? Вот тут уже высказывалось интересное мнение, что сербские песни на самом деле не героические, а свадебные и героическими они стали уже лишь в глазах исследователей (сербов) из патриотических чуств. Однако, наличие идентичной песни у лютичей явно говорит за эпос - никакой свадебной символики тут и в помине нет. К сожалению у меня пока нет возможности посмотреть в оригинальном исследовании, откуда именно А. Гирц взял эту песню, потому исходить пока придётся только из логики.
Итак, я вижу 2 варианта:
1.Обе песни восходят по меньшей мере к средневековью, если не к глубокой славянской древности.
2.Гирц сам сочинил эту песнь, по образцу сербских песен.
Для начала рассмотрим второй вариант. Сербские варианты песни начинают впервые записывать с 1840-х годов, в частности они есть в двухтомнике «Сербских народных песен» Яна Смолера и Леопольда Хаупта ( L. Haupt, J. Smoler: Volkslieder der Sorben in der Ober- und Niederlausitz), 1841 г. Вот версии этой песни из книги Смолера:
Другой вариант:
Стоит отметить, что у Смолера эти песни размещены в разделе "полевых песен", а не свадебных или героических, хотя некоторый намёк на свадебную символику здесь присутсвует. Хотя, свадебную ли? Скорее на мой взгляд описание какого-то быть может древнего обычая, для разных частей которого были использованы разные архаичные формы и образы: для описания воинов - образы из эпической песенной традиции; для описания "любовных" сцен - образы из свадебной песенной традиции.
Но, как бы там ни было, стоит отметить, что второй вариант ( точнее его часть) сербской песни из книги Смолера практически идентичен песни лютичей из книги Гирца. Могло ли это в таком случае быть заимствованием?
Как образованный человек своего времени, выдающийся краевед и историк, А. Гирц вполне мог быть знаком с работой Смолера, это нужно признать. Вот только на каком основании он должен был выделить именно эту песнь как эпическую? Проаннализировав лишь обе песни из книги Смолера, к такому выводу придти крайне сложно, даже наверное невозможно; да и их классификация, как полевых песен, к тому не распологает.
Вроде бы первым на большую архаичность и эпический характер сербских песен «наши гольцы з войны едут» указал в 1893 году Евальд Мюллер в книге «Das Wendentum in der Lausitz». По крайней мере, более ранние упоминания её в этом плане мне неизвестны. Между 1893 годом и датой выхода книги Гирца в 1905 - 12 лет. Мог ли он сочинить «народную песнь лютичей», основываясь на сербских песнях в это время? Ну...в принципе, это не исключено.
Наиболее основательное и детальное исследование сербских песен, с доказательством их эпического характера было сделано в 1957 году, в научном журнале лужицких сербов, но оттуда Гирц свою песнь заимствовать не мог, по той простой причине, что до этой даты он не дожил.
Итак, гипотетическая возможность, хоть и небольшая, для заимствования у него была, теперь попробуем установить, так сказать, мотив. Действительно, если у сербов расхваливать свои песни, как самый древний славянский эпос, в период пробуждающихся в обществе патриотических чуств и интереса к родной культуре несомненно был, то с лютичами не совсем ясно. Никаких лютичей к 1905 году уже и в помине не было. Гирц себя лютичем не считал явно. Песнь лютичей он называет «народной» и относит (хотя, возможно, не он, а уже автор топографического исследования) к 12 веку. Что вообщем-то логично. Описываемые в песне события позже 12 века произойти и не могли. И вот ещё какой момент. Лужицкие сербы, доказывая древность своей песни, сравнивают их и с русскими былинами, и с украинскими думами и с пенями сербских гусляров. И ни словом при этом не упоминают совершенно идентичную песнь соседних лютичей, восходящюю к 12 веку! Более чем странно! Объяснить это я могу лишь тем, что никой заимственной связи между ними и не было - обе песни были просто записаны краеведами совершенно независимо друг от друга в разных местах.
Далее, самый пожалуй важный аспект. Язык песни. Невооружённым глазом видно, что хоть содержание и одно, языки песен разные. Если бы это было простое заимствование, то логично было бы предположить, что автор попросту возьмёт текст как есть. Мог ли немецкий краевед настолько хорошо разбираться в славянских языках, чтобы реконструировать(!) несохранившийся полабский диалект? Да ещё и не допустить при этом ошибок? Заметьте, песнь лютичей написана явно на северо-лехитском диалекте, близкому к дравено-полабскому (уже мёртвому тогда) языку. Все особенности учтены. И пресловутый рефлекс Тоrt, причём не работающий как раз там где надо ( «златы», «главка» - вспомним Триглава гаволян, живших как раз в тех местах, где записали песню) и работающим в остальных случаях, носовое произнощение некоторых гласных (ведонг, едонг - ср. полаб. «Свантевит», дравено-полаб. «борзанг» - поросёнок ), закономерные переходы «а» в «о» («носси»-«наши»; «пони»-«пани»; «коминь»-«камень» и т.д.) и «о» в «ю» (ср.«вюйна»-«война»; «вюевюда»-«воевода»; «ютчаи»-«очи»; «свюбюдонг»-«свобода»), "у" в "он" или "онг" ("грондаи" - "груди"; "ронка"-"рука"; "свюбюдонг"-"свободу"; "едонг"-"еду"), "и" в "аи" ("праи" - "при"; "грондаи"- "груди";"ронтаитце" - "рутице"-всмысле руке). Как справедливо замечает О. Яннерманн, одну из этих оссобенностей, переход исходной "о" в "ю" у лютичей мы видим и в гидронимах, как раз там же, в их южных землях - озеро «мюриц» (т.е. морич - маленькое море). Возможно к таким же особенностям следует отнести и переход исходной «ч» в «ц» (tetze -тетце, вместо «тече», ютцы - вместо очи), хотя возможно тут дело и просто в немецкой записи и транскрипции.
Но вопрос не в этом, а в том, мог ли немецкий краевед знать все эти тонкости? Если да - то он по праву может считаться высококлассным славистом, интернета ведь тогда не было, впрочем и исследований на эту тему приктически тоже. Ситуация похоже такая же как и со Словом о Полку Игореве, который некоторые считают подделкой. Если это подделка, то рук гения, проделавшего огромную работу и пожелавшего навеки остаться анонимом. Можно ли предположить, что Гирц потратил годы жизни на изучение славянских языков и истории лишь для того чтобы применить эти знания в «подделке» нескольких строк своей работы в полторы тысячи листов? Причём, работы по истории вообще, а не о конкретно о балтийских славянах. Ответ очевиден.
Можно отметить также и само имя князя. В песне оно упоминается в трёх вариантах. Барнимер-Барним-Барно. Сама форма Барнимeр (а не Бранимир) характерна как раз для полабских славян, носителей сехеро-лехитских наречий. Тут и рефлект ТorT и характерый переход - мир в -мeр, запечатлённый в частности в заимствованным германцами полабским именем Вальдемер ( вместо Владимир). Не менее естественно выглядят и сокращения от Барнимера : Барним и Барно. Имя Барним было распространено у Поморских князей в позднее средневековье. Упоминается оно и у поляков. Но то, чтобы восстановить от этой формы полное имя Бранимир, да ещё и второе сокращение Барно по всем правилам славянских языков - для этого надо опять же обладать незаурядными знаниями в этой области. Не стоит забывать, что автор хроники - немец и для него эти вещи отнюдь не очевидны. А речь идёт о неизвестной до этого в истории и нигде более не упомянутой личности.
А личность князя на самом деле более чем интересна! Особенно вот этот оборот - Banimera Wulkütolka. Немецкий исследовалель переводит это как «Wölfetöter», что означает «убийца волка», или «убивший волка». Мне правда подобный слову «толка» славянский глагол со смыслом «убивать» не вспомнился. Возможно, виной тому моё невежество, а может, автор исследования имел ввиду немецкое «Töter» - «убийца». Да и само звание «убивший волка» вроде как не особо-то героическое для тех времён? Большой ли подвиг в те времена князю на охоте убить обычного волка? Единственное объяснение такому странному титулу может быть в каких-то преданиях самих лютичей-вильцев, в названии которых многие исследователи видят слово «волк». Хочу предложить и свой вариант. Известно, что слово «волколак» или «вулколак» происходит от слов «волк»(вулк) и «длака». С учётом рефлекта TorT в северо-лехитских, «длака» могло звучать у лютичей и как «далка». К тому же, как можно заметить из текста песни, везде славянское «а» в корне у лютичей сменяется на «о» (ср. «носси пони» - «наши паны»), «о» в свою очередь на «ю» (ср. вюйна-война, Вюевюда-воевода), а «у» переходит в «о» (ср. «грондаи» - «груди»). Так что «длак» вполне могло у них (если не должно было!) звучать как «долк», и «вулкютолк», таким образом может быть просто северо-лехистким произношением слова «волкодлак». Как известно, слово «волкодлак» имеется во всех славянских языках ( в отличии от «волкотолк»), оно восходит к праславянской мифологии. К тому же пример русского князя-волкодлака Всеслава наглядно показывает, что такое прозвище вполне мог носить и князь. Князь же волколак у язычников лютичей в 12 веке вполне вписывается в исторический фон.
Интересна песня и упоминаниями древних славянских городов Диевина ( Магдебурга), ставшего к 12 веку одним из опорных пунктов немцев для войн и христианизации местных славян: лючитей и гаволян, а также Бранибора(Бранденбурга) - столицы племени гаволян. Князь лютичей Барним неизвестен по хроникам, но можно предлоложить, что в песне воспроизводятся события не позднее 12 века.
Впрочем, как показывает сравнительный анализ сербских песен и песни лютичей, обе они, хоть и основаны на исторических событиях, несут в себе характерные архаичные обороты и формы, которые возможно не стоит прямо относить к историческим событиям. Видимо, мы имеем дело с древней формой западно-славянской эпической песенной традиции, имевшей уже чётко сложившиеся формы, если не каноны. На архаичный костяк добавляются только некоторые современные песне данные. Ничего удивительного в этом нет, также и в русских былинах с разными сюжетами мы через строку найдём одинаковые, характерные для жанра обороты и образы.
Можно так же отметить замечание Яннерманна о том, что расстояние от Бранибора (Бранденбурга) до Диевена (Магдебурга) в 5 миль соответствует действительности, только если принять, что это были кур-саксонские мили 1570 года, состовлявшие 16,2 км ( расстояние от Магдебурга до Бранденбурга = 80км). Говорит ли это о том, что песня восходит в 16 веку или же это простое совпадение - тут сказать сложно. Нужно искать первоисточник.
UPD: Сверил с источником. "Песнь лютичей" оказалась подделкой. Более подробная информация здесь