Rutheni у Герборда и Эббо. IV. Источники баварских монахов в 1128 году.
Итак, Эббо сообщает, что нападение rutheni на Щецин произошло после того, как щецинцы приняли решения помириться с Вартиславом. Отто был участником посольства щецинцев к Вартиславу, собственно, он был даже его инициатором, и просил у Вартислава за щецинцев, убеждая его таким образом в преданности последних епископу и христианству. Вместе со щецинскими послами он находился у Вартислава в Камине и не был свидетелем нападения на Щецин, которое произошло в его отсутствие (точнее, его отсутствие - посольство с миром к Вартиславу - и стало причиной нападения). О нападении, как и о нахождении rutheni в юрисдикции датского епископа, как и о их географическом месте нахождения (что было необходимо для планов их христианизации и датского посольства), Отто должен был узнать по возвращению в Щецин, следовательно - от кого из живших в Щецине и бывших прямыми свидетелями. Были ли это оставшиеся в Щецине монахи, или кто-то из перешедших на сторону Отто, уже принявших христианство щецинцев, из текста Эббо не ясно.
Более подробно о том, от кого получил Отто информацию о рутенах и датском епископе сообщает Герборд - это христианские жители Щецина:
Некоторые же щецинцы, добрые и мудрые мужи, были в Волине, в окружении епископа. Они знали места и обычаи каждого племени. Им задавал епископ вопросы и хотел узнать, не согласятся ли они как-нибудь сопроводить его туда. Они рассказали ему многое о происхождении народа rutheni, о жестокости их сердец, о непостоянстве их веры и их зверином образе жизни. Также не скрыли они от него, что должны они [rutheni] быть подчинены архиепископу данов.
В силу указанного выше обстоятельства - зависимости Щецина от Рюгена и «советов идола» Арконы в это время, «добрым и мудрым» жителям этого города самоназвание жителей соседнего острова должно было быть хорошо известно. И Эббо и Герборд подчёркивают важность Рюгена в щецинской торговле, составлявшей основу экономики города: после «ссоры» rutheni, как бы сейчас выразились, ввели против столицы Поморья «экономические санкции» - перестали вести с ними торговые дела и подпускать их корабли к своим берегам. Однако должного эффекта это не принесло и потому дело кончилось войной. Нам же более интересны слова о том, что жители Щецина рассказали Отто «о происхождении народа rutheni». Что бы могла значить такая загадочная и интригующая формулировка?
Эх, ведь если бы Отто удосужился записать хоть несколько предложений о рассказанном ему происхождении народа рутенов, можно было бы сэкономить тысячи исписанных листов и бесчисленное число потраченных учёными на изучение этого вопроса часов жизни. Но он не сказал…
Или всё же сказал? Быть может ответ на вопрос о происхождении народа rutheni уже заложен в этом словосочетании?:))) В самом деле, почему вдруг так много (сравнительно с другими немецкими хронистами) узнавший о рюгенских славянах из самого достоверного источника Отто или его окружение, называли их тем же словом, что и русских? Называли вполне намеренно, нисколько не путаясь в географии, зная славянский и ничего не зная об античных рутенах?
Узнав от жителей Щецина о происхождении рутенов, о их нравах и религии и о том, что крестить их остров было прерогативой датского епископа, Отто посылает к этому епископу своего посла с замечательно говорящим именем ИВАН. Уважаемые лингвисты, всегда так строго настаивающие на том, что могут определить по имени этническую или религиозную принадлежность человека об имени Иван сообщают следующее:
Ива́н
имя собств. (с ХIV в.; см. Соболевский, Лекции 142). Из др.-русск., ст.-слав. Иоаннъ от греч. ᾽Ιωάννης; см. Бернекер 1, 438 и сл. Написание Иваннъ сохраняется до ХVI в. (см., напр., Жит. Алекс. Невск. 115; Повесть о Щиле; Пам. стар. лит. 1, 21). Притяж. прилаг. - др.-русск. Ивань, откуда Ива́нгород у Нарвы, др.-русск. Иваньгородъ. Ива́н Купа́ла - калька греч. ᾽Ιωάννης ὁ βαπτιστής "Иоанн креститель" (день 24 июня).
Таким образом, согласно Фасмеру, Иван - славянская форма заимствованного из греческого библейского имени. К сожалению, сколько не искал, но нигде мне не удалось найти иной или более подробной этимологии русского имени Иван. Всюду лишь коротко замечается о его христианском происхождении, из библейского семитского имени через греческое Ιωάννης. Часто к этому сообщается, что имя Иван имело у южных славян самостоятельное происхождение из греческого, но нигде не сообщается о параллелях с западноевропейскими средневековыми Иванами.
Само распространение имени Иван почти исключительно у православных славян, южных и восточных, действительно должно указывать на славянское происхождение такой формы. Само по себе библейское имя одного из апостолов было, конечно, чрезвычайно популярно в христианском мире, но вот в странах исповедовавших христианство латинской традиции, оно принимало совсем иные формы. Немецкое Iohann, в западнославянских языках давшее Ян, Яник и прочие. Потому, не имея других, опровергающих эти положения данных, я, рискуя пойти неверным путём, тем не менее осознанно иду на этот риск. Если мне станут известны противоречащие этому данные о самостоятельном происхождении имени Иван в западной Европе, это положение я уберу из своей аргументации.
Пока же мне не остаётся ничего иного, чем констатировать, что имя Иван - славянская православная форма, для западной Европы бывшая экзотикой. Следовательно, есть все основания предполагать восточноевропейское, русское происхождение этого Ивана или, по крайней мере, принятие им христианства православного толка в славянских землях. Но что мог делать православный славянин в католической миссии Отто? Сравним его имя с другими упоминающимися в Житиях персонажами:
Отто (бамбергский епископ), его спутники Удальрик, Вернер, Адальберт, Сефрид (Эббо II-2), «сотрудник» Хилтан (Эббо II-8), переводчик Альбуин (Герборд III-5), клерик Дитрих (Герборд III-6), во время первой поездки Отто сопровождал также диакон Херрманн, утонувший в Перзанте на обратном пути (Прюф. 2-19).
Побывавших в Волине незадолго до первой поездки Отто священников звали: епископ Бернхард и капеллан Петер. Их жизнеописание оставил монах Хеимо (Эббо II-1). В Житиях приводиться и множество других имён бамбергских и баварских монахов того времени, например сами хронисты Вольфгер, Эббо, Герборд, аббат Вольфрам (Эббо II-1), Герхард фон Вальдек, регенсбургский епископ Хартвиг, пражский епископ Мегинхард…список можно продолжать ещё долго, однако, кажется и так ясно видно, что все имена как на подбор даже не христианские, а в большинстве случаев самые что ни на есть германские, немецкие.
Имена польских и поморских жителей тоже вполне показательны: они либо традиционно-славянские без следов христианства: Владислав (чешский князь), Болеслав (польский князь), Вартислав (герцог Поморский), Домислав (знатный житель Щецина), Мислав (князь Гютцкова), Вирчак (знатный житель Щецина);либо немецкие: Пауль (граф Цантоха), Виттукинд (градоначальник Гавельберга), Мегинхард (епископ Праги).
Настолько экзотично появление на фоне такого именослова священника Ивана, наглядно показывает отрывок Герборда III-6, в котором говориться, что во время второй поездки Отто оставил в городе Вольгасте священника по имени Iohann. Ничего странного в самом его имени, конечно, нет - священники с такими именами были известны в здешних славянских землях и раньше. К примеру, Адам Бременский сообщает об убийстве Мекленбургского епископа с таким же именем Iohann в городе лютичей Ретре - как раз где-то не подалёку от чрезпенянских земель, в которых Отто побывал во время второй поездки. Странно другое - в миссии Отто упоминается два человека с именами Iohann и Iwan, чему я вижу два возможных объяснения.
Во второй половине XI века Адам Бременский сообщал, что в поморском городе Юмне в устье Одры живут, славяне, варвары и греки. Киев же он при этом называл «лучшим украшением Греции», из чего, собственно, уже давно исследователями был сделан вполне обоснованный вывод, что «греки» в Поморье были православными русскими купцами. Любопытно, что весь отрывок Адама о морском торговом путе и поморском городе Юмне изобилует "греками". В коротком отрывке дважды названы "греки и варвары" и тут же, также в связи с Юмной - греческий огонь. Далее речь идёт о продолжении птуи на Русь, в Киев, бывший соперником Константинополя, лучшим украшением Греции.
In cuius ostio, qua Scyticas alluit paludes, nobilissima civitas Iumne celeberrimam praestat stacionem barbaris et Graecis, qui sunt in circuitu. De cuius praeconio urbis, quia magna quaedam et vix credibilia recitantur, volupe arbitror pauca inserere digna relatu. Est sane maxima omnium quas Europa claudit civitatum, quam incolunt Sclavi cum aliis gentibus, Graecis et barbaris. Nam et advenae Saxones parem cohabitandi legem acceperunt, si tamen christianitatis titulum ibi morantes non publicaverint. Omnes enim adhuc paganicis ritibus oberrant, ceterum moribus et hospitalitate nulla gens honestior aut benignior poterit inveniri. Urbs illa mercibus omnium septentrionalium nationum locuples, nichil non habet iocundi aut rari. Ibi est Olla Vulcani, quod incolae Graecum ignem vocant, de quo etiam meminit Solinus. Ibi cernitur Neptunus triplicis naturae: tribus enim fretis alluitur illa insula, quorum aiunt unum esse viridissimae speciei, alterum subalbidae, tertium motu furibundo perpetuis saevit tempestatibus. Ab illa civitate brevi remigio traiicitur, hinc ad Dyminem urbem quae sita est in hostio Peanis fluvii, ubi et Runi habitant; inde ad Semland provinciam, quam possident Pruzi. Iter eiusmodi est, ut ab Hammaburc vel ab Albia flumine septimo die pervenias ad Iumne civitatem per terram; nam per mare navim ingrederis ab Sliaswig vel Aldinburc, ut pervenias ad Iumne. Ab ipsa urbe vela tendens quartodecimo die ascendes ad Ostrogard Ruzziae. Cuius metropolis civitas est Chive, aemula sceptri Constantinopolitani, clarissimum decus Graeciae.
Археологически торговые связи Поморья, как и Рюгена, просматриваются очень хорошо - это и покрытые глазурью керамические яйца-писанки, и карнеоловые бусины, и пряслица из овручского шифера и другие восточные, византийские или арабские предметы роскоши, попадавшие, как предполагается, через территории Киевской Руси. К ним можно разве что добавить найденный в 2012 году деревне Мюссентин, у южного берега Пены, между Деммином и Менцлином, православный крест предположительно изготовленный в новгородской мастерской в XI-XII вв. Возможно, в этом же контексте стоит рассматривать и найденный рядом прессовальный шаблон с изображением «епископа».
Крест и прессовальный шаблон из Мюссентина (Bodendenkmalpflege in Mecklenburg-Vorpommern, Jahrbuch 60, 2012, S.426)
Торговый путь, связывающий Западную Европу с Русью, Адам Бременский описывает как хорошо известный и отлаженный. Он начинался в портовых городах Шлезвиге - столице англов и Старигарде - столице вагров и шёл далее с остановкой в устье Одры, через «населённый рунами» город Деммин, к городу Юмне, где проживали в том числе и «греки», и оттуда, минуя Земландию, следовал в некий «Остроград Руси».
Так вот и Иван, ставший священником у Отто, вполне мог происходить из христианских жителей Поморья, выходцев или купцов из Киевской Руси. Сложно представить себе, чтобы православный священник был принят в католическую миссию и вообще постоянно находился бы в баварском монастыре, так, чтобы он прибыл вместе с Отто. Однако недостаток в христианских помощниках в насквозь языческом и враждебном Отто Поморье вполне мог склонить его к «сотрудничеству» с лояльным христианам местному населению, хоть и не католическому, но всё же христианскому.
Тем более, что судя по сообщениям того времени - к примеру, Гельмольда и Адама, православные русские воспринимались в то время как чужие, но всё же не враги, а скорее, в той ситуации, когда вокруг большинство славян было язычниками, воспринимавшиеся как союзники. Помощь христианских купцов действительно немало полезной миссии Отто - эти люди должны были хорошо знать регион и свободно по нему передвигаться, знать местные обычаи и сколько-нибудь сносно кроме славянского знать и языки главных торговых партнёров, какими были немцы и скандинавы. Так, известно, что успехом своей миссии в Щецине Отто был обязан двум знатным поморским купцам-христианам, Домиславу и Вирчаку, предоставлявшим епископу гарантии безопасности и своим авторитетом (они представляли наиболее крупные и влиятельные роды города и окрестностей) способствовавшим принятию христианства в Щецине. Волин был подчинён Щецину и его жители приняли христианство, последовав за знатнейшими родами Щецина. В то же время, поморские купцы в ХII веке были тесно связаны с данами. В Волине Отто помогал некий знатный горожанин Недамир, также уже бывший христианином, правда, латинского толка (сообщается, что он принял христианство в Саксонии). О Вирчаке сообщается, что он занимался пиратством в Дании, после чего попал к данам в плен, но смог в итоге бежать. Вартислав во время второй поездки Отто держал в заточении в одной из крепостей в чрезпенянских землях не много не мало, сына датского короля, с умилительным объяснением о том, что отец последнего, то есть датский король, задолжал Вартиславу солидную сумму и сын был оставлен в залог. Отто удалось освободить знатного пленника, однако, сам факт говорит об очень тесных «деловых», то есть - экономических связях Поморья и Дании в то время. Потому, обращая ещё раз внимание на описание Герборда:
Некоторые же щецинцы, добрые и мудрые мужи, были в Волине, в окружении епископа. Они знали места и обычаи каждого племени. Им задавал епископ вопросы и хотел узнать, не согласятся ли они как-нибудь сопроводить его туда. Они рассказали ему многое о происхождении народа rutheni, о жестокости их сердец, о непостоянстве их веры и их зверином образе жизни. Также не скрыли они от него, что должны они [rutheni] быть подчинены архиепископу данов.
Подозрение относительно «добрых и мудрых щецинских мужей» (едва ли бы такую характеристику дали язычникам) падает в первую очередь на уже принявших христианство и поддерживавших Отто щецинских купцов. А среди щецинских христиан того времени были и русские, «греческие» христианские купцы. Поморяне и лютичи были известны уже Нестору, польский археолог В. Филиповяк упоминал, что жители Щецина упоминаются в русских летописях. Впрочем, не являясь в специалистом в русском летописании, к какому времени относится это упоминание мне неизвестно. Потому, независимо от происхождения конкретно священника Ивана, можно принять, что Отто во время своих миссий опирался на поддержку местных христианских купцов, в том числе и русских. Они же, согласно Герборду, и представляются наиболее вероятным источником информации Отто и всей его миссии о Рюгене и Дании.
Возможно, из-за знания местных балтийских обстоятельств, морских путей и языков, именно этот Иван и был послан Отто к датскому епископу. На купеческую принадлежность Ивана может указывать и сообщение о его богатой одежде, которая оказалась даже роскошнее одежды самого датского епископа, а также об умении им вести дипломатические переговоры, «говорить по закону». Любопытно, что русские купцы могли подходить для датского посольства ещё и по другой причине.
Как известно, за 15 лет до рюгенско-щецинской войны, в 1113 году за Кнуда Лаварда была выдана дочь Мстислава Владимировича, Ингеборга. На момент описанного эпизода, в 1128 году Киев и Шлезвиг скреплял династический союз. С киевской княжной в Данию должна была прибыть и какая-то свита. Теоретически, возможно даже, что русский купец, проживавший в 1128 году в Щецине, мог иметь и ещё более не простую историю и прибыть туда не прямо из Руси, но уже из Шлезвига, из свиты Ингеборги, представляя там датские торговые интересы в силу знания славянского. В таком случае выбор такого человека как посла к датскому епископу, как и само хорошее знание им датских обстоятельств и границ датских диоцезов, объяснялось бы ещё лучше. Иными словами, послание богатого русского купца послом к датскому епископу куда более вписывалось бы в исторический фон, чем возможное нахождение в миссии Отто православного славянского монаха изначально, уже в Бамберге.
Другим возможным вариантом было бы, что Iohann, оставленный священником в Вольгасте, и Iwan, посланный в Данию, были одним и тем же историческим персонажем. В таком случае, настоящим именем священника должно было быть Iohann, форма же Iwan, известная исключительно по отрывку с рюгенскими рутенами, может иметь только то объяснение, что рассказ обо всех этих связанных с Рюгеном событиях, был услышан бамбергскими монахами из уст православного славянина, каким-то образом, лично знавшего Iohanna, но называвшего его более привычным Иваном. В таком случае, появление обоих «экзотических» форм в рассказе - Iwan и Rutheni - будет объясняться русским «православным» происхождением и «акцентом» самого источника.
Не смотря на то, что такой вариант прямо указывал бы на то, что в близкие к Нестору времена православные русские Киевской Руси, бывавшие на Балтике, называли рюгенских славян словом фонетически очень близким к «русинам», мне этот вариант кажется слишком сложным и куда менее естественным, чем если бы Иван был «завербованным» Отто уже в Щецине русским купцом, имевшим связи как на Рюгене, как и в Дании, знавший в некоторой степени немецкий и датский и морские пути, и согласившемся помогать Отто в христианизации Поморья и Рюгена. Гипотетически, эта начатая Отто христианизация Поморья должна была стать для проживавших здесь христианских купцов - как местных, так и русских, датских и саксонских - событием радостным и долгожданным, так как по сообщению Адама Бременского, в торговых городах Поморья хотя и разрешалось проживание и торговля христиан, но последним запрещалось открытое исповедание своей религии. Не говоря уже о том, что приближённость к епископу сулила и вполне осязаемые материальные блага.
Так или иначе, но очень возможной кажется связь появления уникальных «русских рюгенцев» с «русским» же Иваном, принимавшем во всей этой истории самое деятельное участие. Вопрос о происхождении Ивана в миссии Отто потребует дополнительного изучения и, возможно, окажется, что я пошёл совсем неверным путём, так, что Иван, не смотря на экзотическое имя, был немцем. Пока же могу предложить читателям лишь небольшие результаты поисков по этому имени в ободритских землях. Любопытно, что Иваном в 1200 году звали аббата даргунского монастыря.
Даргунский монастырь был основан датскими монахами из монастыря Эсром (Зееланд) в 1172 году и к 1200 году вместе с другими чрезпенянскими землями отошёл рюгенскому князю Яромару. Именно ему принадлежит грамота, в которой упомянут «достопочтенный Иван». Стоит отметить, что в религиозном плане Яромар был связан с Роскильдским епископством, то есть как раз островом Зееланд, потому достопочтенный Иван в этом случае может оказаться связан не только с Рюгеном, но и Данией.
Некий Иван жил в 1240-х в пределах Зверинского епископства и владел местечком Бильдесторп. В 1244 году он свидетельствовал в Зверине при улаживании территориальных споров между зверинским князем Гунцелином и городом Любеком. В списке подписей этот Ywanus, milites nostri, указан по соседству с Johannes de Molendino
В 1248 году некий Иван из Билдерсторпа подписал в Штральзунде грамоту рюгенского князя Вицлава, разрешающую основание бранденбургским маркграфом Йоханном города Лихен. Судя по тому, что этот Иван упоминается лишь среди свидетелей Вицлава, но не упомянут в идентичной грамоте самого Йоханна Бранденбургского, он должен был обретатья где-то в окрестностях, при это владея местечком Бильдерстопр. Ещё более любопытно, что Ywanus в этом списке указан вместе с пятью обычными Johann-ами: Johannes de Pyron, Johannes de Walsleue, Johannes Thuringus, Johannes fratres de Peniz, Johannes Re[t]im.
Таким образом, имя Иван однозначно было отлично от имени Johann и в то время, как последнее было очень широко распространено среди немцев, Иван встречалось крайне редко. Точнее, от Любека и до Поморья до XIII века, кроме каплана Отто, мне удалось найти пока от трёх до четырёх Иванов. Происхождение их не ясно, особенно с учётом того, что в это же время в тех же местах не менее активен был и Илья Русский, теоретически ничего не мешало бы и этим Иванам прибыть сюда из Руси. В XII-XIII вв присутствие русских купцов в немецких, точнее славянско-немецких, торговых городах можно назвать однозначным фактом. Любопытно, что Ивана, жившие примерно в одно время, но, видимо, всё же бывшие разными людьми, оказываются связанными со славянами, либо даже прямо с Рюгеном и данами. О славянстве Ивана, рыцаря Гунцелина, может говорить, похоже, славянское имя его сына Годеко.
В 1277 Годеко, сын Ивана (Godeco filius Ywani), задолжавший в Висмаре 10 марок и подписавший документ, обязывающий его вернуть их до 13 января в противном случае ему предстояло расплатиться жизнью. Года его жизни и деятельности вполне позволяют ему быть сыном Ивана, рыцаря Гунцелина, как и само указание редкого имени его отца, как известного в Зверинском епископстве человека, делает такую связь ещё более вероятной.
В 1296 году Иван де Белов свидетельствовал при передаче его деревни Белов монастырю Ноенкампф. Последний был основан рюгенским князем Вицлавом I в чрезпенянских землях и находился в подчинении Рюгена. Этот Иван принадлежал к известному в дальнейшем знатному мекленбургскому роду Белов.
В 1297 году не менее любопытным образом, при судебном разбирательстве осуждённого в Колобжеге жителя Грайфсвальда, упоминаются «Иван и Йоханнес», а также чуть далее и снова Годеко.
С другой стороны, едва ли «Иван» могло быть местной, балтийскославянской формой имени Йоханн. Мекленбургские юридические документы, кажется, представляют в этом плане весьма солидный источник. Сами балтийские славяне в XIII веке уже во всю носили христианские или немецкие имена, так что узнать происхождение порой можно лишь по приставкам «славянин», немало при этом удивившись записям вроде «Арнольд славянин».
В 1244 году в одной из грамот упоминаются, к примеру, братья Jerezlaus и Johannes, из чего можно заключить, что христианизированные славяне вполне называли детей Йоханнами, наравне с Ярославами.
Не было Иван и местным славянским сокращением Йоханна, так как из Мекленбургских грамот известно, что мекленбургского князя XV века Johannes-а из ободритской династии его близкие называли Janeke - обычной западнославянской формой этого имени. Сейчас, кстати, Янник является вполне распространенным именем по крайней мере на севере Германии. Потому, я пока всё же склонен связывать здешних редких Иванов именно с выходцами из Руси. Причем, судя по всему, даже не новгородскими, а как бы не прямо киевскими людьми (в северо-русских землях судя по имеющейся у меня литературе также была распространена западнославянкая форма Ян).
В заключение укажем и на ещё одно, возможно связанное с миссией Отто и даже прямо его капланом Иваном историческое свидетельство. В Бамберге до наших дней (сейчас в музее, куда попал предположительно из Бамбергского собора) сумела сохраниться удивительная церковная реликвия - резной ларец, искусной скандинавской работы. Стиль резьбы определяют как Маммен, а приблизительное время его датировки (исключительно по стилистическим аналогиям) - конец X в. Наибольшее распространение такой стиль имел в южной Скандинавии, Дании и Сконе, хотя известно и изготовление вещей с такой орнаментикой в других регионах - Скандинавии, юге Балтики, Руси. Время попадания ларца в Бамберг точно неизвестно, однако, догадки о том, что сюда его мог привезти Отто, высказывались на протяжении долгого времени.
Бамбергский ларец
Действительно, других связей Бамберга и вообще северной Баварии с Данией в средневековье не просматривается. Достоверности этой версии прибавляет ещё и то обстоятельство, что во всём немецко-славянском мире того времени, подобный ларец известен только из церкви поморского города Каммина, бывшего княжеской резиденцией и местом нахождения Вартислава во время обоих поездок Отто. Каминский ларец по стилю исполнения датируют чуть более поздним временем, чем бамбергский. Однако, производство обоих ларцов ранее миссии Отто едва ли может оказаться преградой. Детальнейший анализ обоих ларцов (Muhl A. Der Bamberger und der Camminer Schrein. Zwei im Mammenstil verzierte Prunkkästchen der Wikingerzeit // Offa, Band 47, Neumünster, 1990, S. 241-369) показал отсутствие на них христианских мотивов, из чего принимается, что изначально изначально они служили не для религиозных целей, возможно, предназначаясь для хранения личных вещей высокопоставленных скандинавов. Другими словами, ларцы были обычной «ценностью», изготовленной скорее всего для правителей, и подаренные ими на каком-то этапе епископам и таким образом попавшими в число церковных сокровищ. Хранение и передача из поколения в поколения подобных ценностей - обычная практика.
Обмен дорогими подарками между знатными лицами также был в во времена Отто самим собой разумеющимся ритуалом. Сам Отто вёз с собой из Саксонии десятки повозок с редкими саксонскими товарами и подарками для знати. Так, описание встречи Отто с Вартиславом на границе Поморья начинается с описания обменом дорогими подарками. Учитывая связи Вартислава и вообще поморских христиан с Данией, не вызывает никакого удивления, что Вартислав мог обладать подобными вещами и таким образом они могли попасть к Отто. Последний же мог забрать одну с собой в Бамберг, а другую оставить в основанной им Каминской церкви. Ещё более соблазнительным кажется связать попадание обоих ларцов в Камин и Бамберг через датского епископа Аскера, посольство к которому по поводу Рюгена, как мы помним, возглавлял священник Иван. Об этом посольстве также упоминается, что Отто передал Аскеру богатые подарки и взамен получил подарки от датского епископа, в том числе нагруженный маслом корабль. Разумеется, подобные рассуждения не представляется возможным подтвердить достоверно, однако, по сей день, связь их с Отто остаётся наиболее обоснованной версией. Таким образом оба ларца могли быть немыми свидетелями посольства Ивана, материальным подтверждением истории о нападении на Щецин народа rutheni, быть может вначале повествования казавшейся кому-то путанной опиской.
Каминский ларец
Подводя итог, можно сказать, что анализ Житий Отто Бамбергского никоим образом не подтверждает «книжного», «учёного» или «античного» или географической путаницы для происхождения формы Rutheni, употреблявшейся Эббо и Гербордом. Напротив, имеющиеся свидетельства указывают на получение ими, как и Отто, этой информации прямо от зависимых от Рюгена жителей Щецина - устного славянского информатора. Уникальная форма, называющая рюгенских славян «русскими» у Эббо и Герборда относиться к сведениям одного и того же источника, передававшего её именно в каком-то похожем звучании, и этот же источник использовал в своём рассказе редкую, характерную только для восточных и южных славянских языков, подвергшихся греческому православному влиянию, форму библейского имени Иван. С большой долей вероятности, сами русские из Киевской Руси и рассказали Отто «о происхождении рода русинов» Рюгена. Именно по этой причине информация Отто о рюгенских славян так разительно и отличается от всего остального, написанного немцами о Рюгене - в отличии от русских, именно немцы называли Рюген исходя из средневековой «моды» античным термином Rugia, подобно тому, как соседнюю с Рюгеном Данию они же записывали как Дакию (ср. пары Rugia-Dacia и Rutheni-Dani в двух разных отрывках Герборда). Именно поэтому ей и было уделено так много внимания и именно поэтому я рассматриваю её как один из трёх претендентов на славянское самоназвание рюгенских славян. В дальнейших статьях будет рассмотрено происхождение форм руяне и ране - в нескольких источниках удалось найти кое-какие зацепки и установить некоторые закономерности и там.
Более подробно о том, от кого получил Отто информацию о рутенах и датском епископе сообщает Герборд - это христианские жители Щецина:
Некоторые же щецинцы, добрые и мудрые мужи, были в Волине, в окружении епископа. Они знали места и обычаи каждого племени. Им задавал епископ вопросы и хотел узнать, не согласятся ли они как-нибудь сопроводить его туда. Они рассказали ему многое о происхождении народа rutheni, о жестокости их сердец, о непостоянстве их веры и их зверином образе жизни. Также не скрыли они от него, что должны они [rutheni] быть подчинены архиепископу данов.
В силу указанного выше обстоятельства - зависимости Щецина от Рюгена и «советов идола» Арконы в это время, «добрым и мудрым» жителям этого города самоназвание жителей соседнего острова должно было быть хорошо известно. И Эббо и Герборд подчёркивают важность Рюгена в щецинской торговле, составлявшей основу экономики города: после «ссоры» rutheni, как бы сейчас выразились, ввели против столицы Поморья «экономические санкции» - перестали вести с ними торговые дела и подпускать их корабли к своим берегам. Однако должного эффекта это не принесло и потому дело кончилось войной. Нам же более интересны слова о том, что жители Щецина рассказали Отто «о происхождении народа rutheni». Что бы могла значить такая загадочная и интригующая формулировка?
Эх, ведь если бы Отто удосужился записать хоть несколько предложений о рассказанном ему происхождении народа рутенов, можно было бы сэкономить тысячи исписанных листов и бесчисленное число потраченных учёными на изучение этого вопроса часов жизни. Но он не сказал…
Или всё же сказал? Быть может ответ на вопрос о происхождении народа rutheni уже заложен в этом словосочетании?:))) В самом деле, почему вдруг так много (сравнительно с другими немецкими хронистами) узнавший о рюгенских славянах из самого достоверного источника Отто или его окружение, называли их тем же словом, что и русских? Называли вполне намеренно, нисколько не путаясь в географии, зная славянский и ничего не зная об античных рутенах?
Узнав от жителей Щецина о происхождении рутенов, о их нравах и религии и о том, что крестить их остров было прерогативой датского епископа, Отто посылает к этому епископу своего посла с замечательно говорящим именем ИВАН. Уважаемые лингвисты, всегда так строго настаивающие на том, что могут определить по имени этническую или религиозную принадлежность человека об имени Иван сообщают следующее:
Ива́н
имя собств. (с ХIV в.; см. Соболевский, Лекции 142). Из др.-русск., ст.-слав. Иоаннъ от греч. ᾽Ιωάννης; см. Бернекер 1, 438 и сл. Написание Иваннъ сохраняется до ХVI в. (см., напр., Жит. Алекс. Невск. 115; Повесть о Щиле; Пам. стар. лит. 1, 21). Притяж. прилаг. - др.-русск. Ивань, откуда Ива́нгород у Нарвы, др.-русск. Иваньгородъ. Ива́н Купа́ла - калька греч. ᾽Ιωάννης ὁ βαπτιστής "Иоанн креститель" (день 24 июня).
Таким образом, согласно Фасмеру, Иван - славянская форма заимствованного из греческого библейского имени. К сожалению, сколько не искал, но нигде мне не удалось найти иной или более подробной этимологии русского имени Иван. Всюду лишь коротко замечается о его христианском происхождении, из библейского семитского имени через греческое Ιωάννης. Часто к этому сообщается, что имя Иван имело у южных славян самостоятельное происхождение из греческого, но нигде не сообщается о параллелях с западноевропейскими средневековыми Иванами.
Само распространение имени Иван почти исключительно у православных славян, южных и восточных, действительно должно указывать на славянское происхождение такой формы. Само по себе библейское имя одного из апостолов было, конечно, чрезвычайно популярно в христианском мире, но вот в странах исповедовавших христианство латинской традиции, оно принимало совсем иные формы. Немецкое Iohann, в западнославянских языках давшее Ян, Яник и прочие. Потому, не имея других, опровергающих эти положения данных, я, рискуя пойти неверным путём, тем не менее осознанно иду на этот риск. Если мне станут известны противоречащие этому данные о самостоятельном происхождении имени Иван в западной Европе, это положение я уберу из своей аргументации.
Пока же мне не остаётся ничего иного, чем констатировать, что имя Иван - славянская православная форма, для западной Европы бывшая экзотикой. Следовательно, есть все основания предполагать восточноевропейское, русское происхождение этого Ивана или, по крайней мере, принятие им христианства православного толка в славянских землях. Но что мог делать православный славянин в католической миссии Отто? Сравним его имя с другими упоминающимися в Житиях персонажами:
Отто (бамбергский епископ), его спутники Удальрик, Вернер, Адальберт, Сефрид (Эббо II-2), «сотрудник» Хилтан (Эббо II-8), переводчик Альбуин (Герборд III-5), клерик Дитрих (Герборд III-6), во время первой поездки Отто сопровождал также диакон Херрманн, утонувший в Перзанте на обратном пути (Прюф. 2-19).
Побывавших в Волине незадолго до первой поездки Отто священников звали: епископ Бернхард и капеллан Петер. Их жизнеописание оставил монах Хеимо (Эббо II-1). В Житиях приводиться и множество других имён бамбергских и баварских монахов того времени, например сами хронисты Вольфгер, Эббо, Герборд, аббат Вольфрам (Эббо II-1), Герхард фон Вальдек, регенсбургский епископ Хартвиг, пражский епископ Мегинхард…список можно продолжать ещё долго, однако, кажется и так ясно видно, что все имена как на подбор даже не христианские, а в большинстве случаев самые что ни на есть германские, немецкие.
Имена польских и поморских жителей тоже вполне показательны: они либо традиционно-славянские без следов христианства: Владислав (чешский князь), Болеслав (польский князь), Вартислав (герцог Поморский), Домислав (знатный житель Щецина), Мислав (князь Гютцкова), Вирчак (знатный житель Щецина);либо немецкие: Пауль (граф Цантоха), Виттукинд (градоначальник Гавельберга), Мегинхард (епископ Праги).
Настолько экзотично появление на фоне такого именослова священника Ивана, наглядно показывает отрывок Герборда III-6, в котором говориться, что во время второй поездки Отто оставил в городе Вольгасте священника по имени Iohann. Ничего странного в самом его имени, конечно, нет - священники с такими именами были известны в здешних славянских землях и раньше. К примеру, Адам Бременский сообщает об убийстве Мекленбургского епископа с таким же именем Iohann в городе лютичей Ретре - как раз где-то не подалёку от чрезпенянских земель, в которых Отто побывал во время второй поездки. Странно другое - в миссии Отто упоминается два человека с именами Iohann и Iwan, чему я вижу два возможных объяснения.
Во второй половине XI века Адам Бременский сообщал, что в поморском городе Юмне в устье Одры живут, славяне, варвары и греки. Киев же он при этом называл «лучшим украшением Греции», из чего, собственно, уже давно исследователями был сделан вполне обоснованный вывод, что «греки» в Поморье были православными русскими купцами. Любопытно, что весь отрывок Адама о морском торговом путе и поморском городе Юмне изобилует "греками". В коротком отрывке дважды названы "греки и варвары" и тут же, также в связи с Юмной - греческий огонь. Далее речь идёт о продолжении птуи на Русь, в Киев, бывший соперником Константинополя, лучшим украшением Греции.
In cuius ostio, qua Scyticas alluit paludes, nobilissima civitas Iumne celeberrimam praestat stacionem barbaris et Graecis, qui sunt in circuitu. De cuius praeconio urbis, quia magna quaedam et vix credibilia recitantur, volupe arbitror pauca inserere digna relatu. Est sane maxima omnium quas Europa claudit civitatum, quam incolunt Sclavi cum aliis gentibus, Graecis et barbaris. Nam et advenae Saxones parem cohabitandi legem acceperunt, si tamen christianitatis titulum ibi morantes non publicaverint. Omnes enim adhuc paganicis ritibus oberrant, ceterum moribus et hospitalitate nulla gens honestior aut benignior poterit inveniri. Urbs illa mercibus omnium septentrionalium nationum locuples, nichil non habet iocundi aut rari. Ibi est Olla Vulcani, quod incolae Graecum ignem vocant, de quo etiam meminit Solinus. Ibi cernitur Neptunus triplicis naturae: tribus enim fretis alluitur illa insula, quorum aiunt unum esse viridissimae speciei, alterum subalbidae, tertium motu furibundo perpetuis saevit tempestatibus. Ab illa civitate brevi remigio traiicitur, hinc ad Dyminem urbem quae sita est in hostio Peanis fluvii, ubi et Runi habitant; inde ad Semland provinciam, quam possident Pruzi. Iter eiusmodi est, ut ab Hammaburc vel ab Albia flumine septimo die pervenias ad Iumne civitatem per terram; nam per mare navim ingrederis ab Sliaswig vel Aldinburc, ut pervenias ad Iumne. Ab ipsa urbe vela tendens quartodecimo die ascendes ad Ostrogard Ruzziae. Cuius metropolis civitas est Chive, aemula sceptri Constantinopolitani, clarissimum decus Graeciae.
Археологически торговые связи Поморья, как и Рюгена, просматриваются очень хорошо - это и покрытые глазурью керамические яйца-писанки, и карнеоловые бусины, и пряслица из овручского шифера и другие восточные, византийские или арабские предметы роскоши, попадавшие, как предполагается, через территории Киевской Руси. К ним можно разве что добавить найденный в 2012 году деревне Мюссентин, у южного берега Пены, между Деммином и Менцлином, православный крест предположительно изготовленный в новгородской мастерской в XI-XII вв. Возможно, в этом же контексте стоит рассматривать и найденный рядом прессовальный шаблон с изображением «епископа».
Крест и прессовальный шаблон из Мюссентина (Bodendenkmalpflege in Mecklenburg-Vorpommern, Jahrbuch 60, 2012, S.426)
Торговый путь, связывающий Западную Европу с Русью, Адам Бременский описывает как хорошо известный и отлаженный. Он начинался в портовых городах Шлезвиге - столице англов и Старигарде - столице вагров и шёл далее с остановкой в устье Одры, через «населённый рунами» город Деммин, к городу Юмне, где проживали в том числе и «греки», и оттуда, минуя Земландию, следовал в некий «Остроград Руси».
Так вот и Иван, ставший священником у Отто, вполне мог происходить из христианских жителей Поморья, выходцев или купцов из Киевской Руси. Сложно представить себе, чтобы православный священник был принят в католическую миссию и вообще постоянно находился бы в баварском монастыре, так, чтобы он прибыл вместе с Отто. Однако недостаток в христианских помощниках в насквозь языческом и враждебном Отто Поморье вполне мог склонить его к «сотрудничеству» с лояльным христианам местному населению, хоть и не католическому, но всё же христианскому.
Тем более, что судя по сообщениям того времени - к примеру, Гельмольда и Адама, православные русские воспринимались в то время как чужие, но всё же не враги, а скорее, в той ситуации, когда вокруг большинство славян было язычниками, воспринимавшиеся как союзники. Помощь христианских купцов действительно немало полезной миссии Отто - эти люди должны были хорошо знать регион и свободно по нему передвигаться, знать местные обычаи и сколько-нибудь сносно кроме славянского знать и языки главных торговых партнёров, какими были немцы и скандинавы. Так, известно, что успехом своей миссии в Щецине Отто был обязан двум знатным поморским купцам-христианам, Домиславу и Вирчаку, предоставлявшим епископу гарантии безопасности и своим авторитетом (они представляли наиболее крупные и влиятельные роды города и окрестностей) способствовавшим принятию христианства в Щецине. Волин был подчинён Щецину и его жители приняли христианство, последовав за знатнейшими родами Щецина. В то же время, поморские купцы в ХII веке были тесно связаны с данами. В Волине Отто помогал некий знатный горожанин Недамир, также уже бывший христианином, правда, латинского толка (сообщается, что он принял христианство в Саксонии). О Вирчаке сообщается, что он занимался пиратством в Дании, после чего попал к данам в плен, но смог в итоге бежать. Вартислав во время второй поездки Отто держал в заточении в одной из крепостей в чрезпенянских землях не много не мало, сына датского короля, с умилительным объяснением о том, что отец последнего, то есть датский король, задолжал Вартиславу солидную сумму и сын был оставлен в залог. Отто удалось освободить знатного пленника, однако, сам факт говорит об очень тесных «деловых», то есть - экономических связях Поморья и Дании в то время. Потому, обращая ещё раз внимание на описание Герборда:
Некоторые же щецинцы, добрые и мудрые мужи, были в Волине, в окружении епископа. Они знали места и обычаи каждого племени. Им задавал епископ вопросы и хотел узнать, не согласятся ли они как-нибудь сопроводить его туда. Они рассказали ему многое о происхождении народа rutheni, о жестокости их сердец, о непостоянстве их веры и их зверином образе жизни. Также не скрыли они от него, что должны они [rutheni] быть подчинены архиепископу данов.
Подозрение относительно «добрых и мудрых щецинских мужей» (едва ли бы такую характеристику дали язычникам) падает в первую очередь на уже принявших христианство и поддерживавших Отто щецинских купцов. А среди щецинских христиан того времени были и русские, «греческие» христианские купцы. Поморяне и лютичи были известны уже Нестору, польский археолог В. Филиповяк упоминал, что жители Щецина упоминаются в русских летописях. Впрочем, не являясь в специалистом в русском летописании, к какому времени относится это упоминание мне неизвестно. Потому, независимо от происхождения конкретно священника Ивана, можно принять, что Отто во время своих миссий опирался на поддержку местных христианских купцов, в том числе и русских. Они же, согласно Герборду, и представляются наиболее вероятным источником информации Отто и всей его миссии о Рюгене и Дании.
Возможно, из-за знания местных балтийских обстоятельств, морских путей и языков, именно этот Иван и был послан Отто к датскому епископу. На купеческую принадлежность Ивана может указывать и сообщение о его богатой одежде, которая оказалась даже роскошнее одежды самого датского епископа, а также об умении им вести дипломатические переговоры, «говорить по закону». Любопытно, что русские купцы могли подходить для датского посольства ещё и по другой причине.
Как известно, за 15 лет до рюгенско-щецинской войны, в 1113 году за Кнуда Лаварда была выдана дочь Мстислава Владимировича, Ингеборга. На момент описанного эпизода, в 1128 году Киев и Шлезвиг скреплял династический союз. С киевской княжной в Данию должна была прибыть и какая-то свита. Теоретически, возможно даже, что русский купец, проживавший в 1128 году в Щецине, мог иметь и ещё более не простую историю и прибыть туда не прямо из Руси, но уже из Шлезвига, из свиты Ингеборги, представляя там датские торговые интересы в силу знания славянского. В таком случае выбор такого человека как посла к датскому епископу, как и само хорошее знание им датских обстоятельств и границ датских диоцезов, объяснялось бы ещё лучше. Иными словами, послание богатого русского купца послом к датскому епископу куда более вписывалось бы в исторический фон, чем возможное нахождение в миссии Отто православного славянского монаха изначально, уже в Бамберге.
Другим возможным вариантом было бы, что Iohann, оставленный священником в Вольгасте, и Iwan, посланный в Данию, были одним и тем же историческим персонажем. В таком случае, настоящим именем священника должно было быть Iohann, форма же Iwan, известная исключительно по отрывку с рюгенскими рутенами, может иметь только то объяснение, что рассказ обо всех этих связанных с Рюгеном событиях, был услышан бамбергскими монахами из уст православного славянина, каким-то образом, лично знавшего Iohanna, но называвшего его более привычным Иваном. В таком случае, появление обоих «экзотических» форм в рассказе - Iwan и Rutheni - будет объясняться русским «православным» происхождением и «акцентом» самого источника.
Не смотря на то, что такой вариант прямо указывал бы на то, что в близкие к Нестору времена православные русские Киевской Руси, бывавшие на Балтике, называли рюгенских славян словом фонетически очень близким к «русинам», мне этот вариант кажется слишком сложным и куда менее естественным, чем если бы Иван был «завербованным» Отто уже в Щецине русским купцом, имевшим связи как на Рюгене, как и в Дании, знавший в некоторой степени немецкий и датский и морские пути, и согласившемся помогать Отто в христианизации Поморья и Рюгена. Гипотетически, эта начатая Отто христианизация Поморья должна была стать для проживавших здесь христианских купцов - как местных, так и русских, датских и саксонских - событием радостным и долгожданным, так как по сообщению Адама Бременского, в торговых городах Поморья хотя и разрешалось проживание и торговля христиан, но последним запрещалось открытое исповедание своей религии. Не говоря уже о том, что приближённость к епископу сулила и вполне осязаемые материальные блага.
Так или иначе, но очень возможной кажется связь появления уникальных «русских рюгенцев» с «русским» же Иваном, принимавшем во всей этой истории самое деятельное участие. Вопрос о происхождении Ивана в миссии Отто потребует дополнительного изучения и, возможно, окажется, что я пошёл совсем неверным путём, так, что Иван, не смотря на экзотическое имя, был немцем. Пока же могу предложить читателям лишь небольшие результаты поисков по этому имени в ободритских землях. Любопытно, что Иваном в 1200 году звали аббата даргунского монастыря.
Даргунский монастырь был основан датскими монахами из монастыря Эсром (Зееланд) в 1172 году и к 1200 году вместе с другими чрезпенянскими землями отошёл рюгенскому князю Яромару. Именно ему принадлежит грамота, в которой упомянут «достопочтенный Иван». Стоит отметить, что в религиозном плане Яромар был связан с Роскильдским епископством, то есть как раз островом Зееланд, потому достопочтенный Иван в этом случае может оказаться связан не только с Рюгеном, но и Данией.
Некий Иван жил в 1240-х в пределах Зверинского епископства и владел местечком Бильдесторп. В 1244 году он свидетельствовал в Зверине при улаживании территориальных споров между зверинским князем Гунцелином и городом Любеком. В списке подписей этот Ywanus, milites nostri, указан по соседству с Johannes de Molendino
В 1248 году некий Иван из Билдерсторпа подписал в Штральзунде грамоту рюгенского князя Вицлава, разрешающую основание бранденбургским маркграфом Йоханном города Лихен. Судя по тому, что этот Иван упоминается лишь среди свидетелей Вицлава, но не упомянут в идентичной грамоте самого Йоханна Бранденбургского, он должен был обретатья где-то в окрестностях, при это владея местечком Бильдерстопр. Ещё более любопытно, что Ywanus в этом списке указан вместе с пятью обычными Johann-ами: Johannes de Pyron, Johannes de Walsleue, Johannes Thuringus, Johannes fratres de Peniz, Johannes Re[t]im.
Таким образом, имя Иван однозначно было отлично от имени Johann и в то время, как последнее было очень широко распространено среди немцев, Иван встречалось крайне редко. Точнее, от Любека и до Поморья до XIII века, кроме каплана Отто, мне удалось найти пока от трёх до четырёх Иванов. Происхождение их не ясно, особенно с учётом того, что в это же время в тех же местах не менее активен был и Илья Русский, теоретически ничего не мешало бы и этим Иванам прибыть сюда из Руси. В XII-XIII вв присутствие русских купцов в немецких, точнее славянско-немецких, торговых городах можно назвать однозначным фактом. Любопытно, что Ивана, жившие примерно в одно время, но, видимо, всё же бывшие разными людьми, оказываются связанными со славянами, либо даже прямо с Рюгеном и данами. О славянстве Ивана, рыцаря Гунцелина, может говорить, похоже, славянское имя его сына Годеко.
В 1277 Годеко, сын Ивана (Godeco filius Ywani), задолжавший в Висмаре 10 марок и подписавший документ, обязывающий его вернуть их до 13 января в противном случае ему предстояло расплатиться жизнью. Года его жизни и деятельности вполне позволяют ему быть сыном Ивана, рыцаря Гунцелина, как и само указание редкого имени его отца, как известного в Зверинском епископстве человека, делает такую связь ещё более вероятной.
В 1296 году Иван де Белов свидетельствовал при передаче его деревни Белов монастырю Ноенкампф. Последний был основан рюгенским князем Вицлавом I в чрезпенянских землях и находился в подчинении Рюгена. Этот Иван принадлежал к известному в дальнейшем знатному мекленбургскому роду Белов.
В 1297 году не менее любопытным образом, при судебном разбирательстве осуждённого в Колобжеге жителя Грайфсвальда, упоминаются «Иван и Йоханнес», а также чуть далее и снова Годеко.
С другой стороны, едва ли «Иван» могло быть местной, балтийскославянской формой имени Йоханн. Мекленбургские юридические документы, кажется, представляют в этом плане весьма солидный источник. Сами балтийские славяне в XIII веке уже во всю носили христианские или немецкие имена, так что узнать происхождение порой можно лишь по приставкам «славянин», немало при этом удивившись записям вроде «Арнольд славянин».
В 1244 году в одной из грамот упоминаются, к примеру, братья Jerezlaus и Johannes, из чего можно заключить, что христианизированные славяне вполне называли детей Йоханнами, наравне с Ярославами.
Не было Иван и местным славянским сокращением Йоханна, так как из Мекленбургских грамот известно, что мекленбургского князя XV века Johannes-а из ободритской династии его близкие называли Janeke - обычной западнославянской формой этого имени. Сейчас, кстати, Янник является вполне распространенным именем по крайней мере на севере Германии. Потому, я пока всё же склонен связывать здешних редких Иванов именно с выходцами из Руси. Причем, судя по всему, даже не новгородскими, а как бы не прямо киевскими людьми (в северо-русских землях судя по имеющейся у меня литературе также была распространена западнославянкая форма Ян).
В заключение укажем и на ещё одно, возможно связанное с миссией Отто и даже прямо его капланом Иваном историческое свидетельство. В Бамберге до наших дней (сейчас в музее, куда попал предположительно из Бамбергского собора) сумела сохраниться удивительная церковная реликвия - резной ларец, искусной скандинавской работы. Стиль резьбы определяют как Маммен, а приблизительное время его датировки (исключительно по стилистическим аналогиям) - конец X в. Наибольшее распространение такой стиль имел в южной Скандинавии, Дании и Сконе, хотя известно и изготовление вещей с такой орнаментикой в других регионах - Скандинавии, юге Балтики, Руси. Время попадания ларца в Бамберг точно неизвестно, однако, догадки о том, что сюда его мог привезти Отто, высказывались на протяжении долгого времени.
Бамбергский ларец
Действительно, других связей Бамберга и вообще северной Баварии с Данией в средневековье не просматривается. Достоверности этой версии прибавляет ещё и то обстоятельство, что во всём немецко-славянском мире того времени, подобный ларец известен только из церкви поморского города Каммина, бывшего княжеской резиденцией и местом нахождения Вартислава во время обоих поездок Отто. Каминский ларец по стилю исполнения датируют чуть более поздним временем, чем бамбергский. Однако, производство обоих ларцов ранее миссии Отто едва ли может оказаться преградой. Детальнейший анализ обоих ларцов (Muhl A. Der Bamberger und der Camminer Schrein. Zwei im Mammenstil verzierte Prunkkästchen der Wikingerzeit // Offa, Band 47, Neumünster, 1990, S. 241-369) показал отсутствие на них христианских мотивов, из чего принимается, что изначально изначально они служили не для религиозных целей, возможно, предназначаясь для хранения личных вещей высокопоставленных скандинавов. Другими словами, ларцы были обычной «ценностью», изготовленной скорее всего для правителей, и подаренные ими на каком-то этапе епископам и таким образом попавшими в число церковных сокровищ. Хранение и передача из поколения в поколения подобных ценностей - обычная практика.
Обмен дорогими подарками между знатными лицами также был в во времена Отто самим собой разумеющимся ритуалом. Сам Отто вёз с собой из Саксонии десятки повозок с редкими саксонскими товарами и подарками для знати. Так, описание встречи Отто с Вартиславом на границе Поморья начинается с описания обменом дорогими подарками. Учитывая связи Вартислава и вообще поморских христиан с Данией, не вызывает никакого удивления, что Вартислав мог обладать подобными вещами и таким образом они могли попасть к Отто. Последний же мог забрать одну с собой в Бамберг, а другую оставить в основанной им Каминской церкви. Ещё более соблазнительным кажется связать попадание обоих ларцов в Камин и Бамберг через датского епископа Аскера, посольство к которому по поводу Рюгена, как мы помним, возглавлял священник Иван. Об этом посольстве также упоминается, что Отто передал Аскеру богатые подарки и взамен получил подарки от датского епископа, в том числе нагруженный маслом корабль. Разумеется, подобные рассуждения не представляется возможным подтвердить достоверно, однако, по сей день, связь их с Отто остаётся наиболее обоснованной версией. Таким образом оба ларца могли быть немыми свидетелями посольства Ивана, материальным подтверждением истории о нападении на Щецин народа rutheni, быть может вначале повествования казавшейся кому-то путанной опиской.
Каминский ларец
Подводя итог, можно сказать, что анализ Житий Отто Бамбергского никоим образом не подтверждает «книжного», «учёного» или «античного» или географической путаницы для происхождения формы Rutheni, употреблявшейся Эббо и Гербордом. Напротив, имеющиеся свидетельства указывают на получение ими, как и Отто, этой информации прямо от зависимых от Рюгена жителей Щецина - устного славянского информатора. Уникальная форма, называющая рюгенских славян «русскими» у Эббо и Герборда относиться к сведениям одного и того же источника, передававшего её именно в каком-то похожем звучании, и этот же источник использовал в своём рассказе редкую, характерную только для восточных и южных славянских языков, подвергшихся греческому православному влиянию, форму библейского имени Иван. С большой долей вероятности, сами русские из Киевской Руси и рассказали Отто «о происхождении рода русинов» Рюгена. Именно по этой причине информация Отто о рюгенских славян так разительно и отличается от всего остального, написанного немцами о Рюгене - в отличии от русских, именно немцы называли Рюген исходя из средневековой «моды» античным термином Rugia, подобно тому, как соседнюю с Рюгеном Данию они же записывали как Дакию (ср. пары Rugia-Dacia и Rutheni-Dani в двух разных отрывках Герборда). Именно поэтому ей и было уделено так много внимания и именно поэтому я рассматриваю её как один из трёх претендентов на славянское самоназвание рюгенских славян. В дальнейших статьях будет рассмотрено происхождение форм руяне и ране - в нескольких источниках удалось найти кое-какие зацепки и установить некоторые закономерности и там.