Кэти, Мишель и Роза
На окраине Лондона, в одном из бедных районов стоит небольшое строение. Оно выглядит нежилым, запущенным: выбитые стекла, кое-где не хватает дверей, крыша проломлена. Невозможно представить, что здесь могут жить люди. И тем не менее, оно обитаемо. В нем живут сквоттеры. Это те, кому негде жить, поэтому они селятся в опустевших заброшенных домах.
В маленькой темной комнатке ютятся две девушки. Сейчас раннее утро, и они спят на узкой кровати, тесно прижавшись друг к дружке, в попытке хоть немножко согреться в предрассветном холоде. Светлые и темные волосы смешались на подушке. Роза - поменьше ростом, поплотнее сложением, ее роскошные густые волосы цвета меда вызывают восхищение и зависть всех окружающих. Катарина, или Кэти, как ее чаще зовут друзья, повыше, потоньше, с волнистыми темными волосами и очень темными, так что часто они кажутся черными, глазами.
Они живут здесь не так давно, хотя знакомы уже несколько лет. Но только сейчас им пришлось покинуть прежние жилища, так как в Лондоне объявлена облава на сквоттеров. Полиция решила всерьез заняться «чисткой города», и сквоттеры были вынуждены переселиться на самые окраины. Досюда еще не добрались, но девушки боятся, что со дня на день могут явиться.
Как это ужасно, не иметь не то что собственного дома, но даже угла, где можно почувствовать себя в безопасности. Где никто не будет кричать на тебя, прогонять, угрожать. Вламываться среди ночи, вытаскивать тебя из-под тощего одеяла и гнать прямо в ночных рубашках на ледяную промозглую улицу. Ругаться и подталкивать в спину полицейской дубинкой, а то и отпускать непристойные шуточки или, того хуже, распускать руки.
- Свой дом... - С тихой грустью произносит Роза.
- Или хотя бы угол... - подхватывает Кэти. - Где можно упасть на кровать и лежать без сил, не заботясь, что кто-то может зайти, начать чего-то требовать, шуметь, приставать, дергать.
- Где можно повесить на окна красивые занавески и белый тюль, на окно поставить цветы, а на стол - блюдо с фруктами.
- Где не надо тревожиться, когда нагрянет следующая облава. - Кэти плотнее кутается в тонкое одеяло, пытаясь укрыться от промозглого утреннего тумана, вползающего в разбитое окно.
- Где у каждой может быть своя комнатка, которую можно обставить по своему вкусу, а еще кухонька, настоящая, с плитой, холодильником, раковиной и полочками для посуды. - Роза мечтательно улыбается.
- На окне - герань, непременно герань! А все окна там будут целые, а двери будут запираться. На крыше - красная черепица и труба, из которой красивыми завитушками будет стелиться дым.
- Да! Он будет идти из камина, в котором будут весело трещать поленья. А у камина - мы с тобой, в мягких креслах-качалках, с чашками горячего шоколада в руках, ноги в теплых меховых тапочках на мягком ковре у огня.
Кэти с любовью смотрит на подругу:
- Как чудесно ты умеешь мечтать! Но пора вставать, если я опоздаю к этому мерзкому жирному уроду Валентину, он опять вычтет у меня из жалованья штраф. - Кэти вскакивает с кровати и проворно набрасывает на себя простенькое платьице.
Валентин - хозяин ресторана, где она подрабатывает официанткой.
С тяжелым вздохом Роза поворачивается к окну. Ее тоже ждет служба - она моет и убирает квартиры в богатом квартале. Наскоро собравшись, девушки выходят из дома. Целуя друг друга на прощание, они расстаются на весь день.
* * *
Три года назад Кэти и в голову не могло придти, что они с Розой будут жить в одной комнатке. Да, тогда все было иначе. Кэти скиталась со сквоттерами, а Роза, о, в те времена у нее была отличная работа - продавщицей в магазине дамского белья, не то, что сейчас. И она смотрела на сквоттеров свысока. Они часто встречались на улице, их жилье располагалось в трех домах от места ее работы. И она всегда проходила мимо с гордым и надменным видом, казалось, все ей нипочем. И даже когда ее выгнали из магазина. Говорили, что за воровство, но на самом деле это была обыкновенная подстава, интриги, что вы хотите. И даже безработная она продолжала задирать нос. Глядя на нее, не возникало ни малейшего сомнения: эта со всем справится сама, а и предложишь ей помощь - высокомерно отвергнет твое жалкое предложение. Чувствовалось, что ей никто не нужен, не интересен и словно бы ниже ее. Такой она выглядела - настоящая роза - красивая и гордая, но с шипами и на стебле всего один цветок - она сама.
* * *
Роза была вне себя от злости.
- Так бы и убила этих недоношенных, мерзкие твари, распутные продажные девки, что они вообще понимают? Кто они такие, смеяться надо мной?!
Она подошла к мосту, подобрала с земли камень и запустила его в воду.
- Ненавижу их всех! Ну почему я должна жить среди этого сброда? Почему моя жизнь полна лишений, а ведь другие живут так богато? В тепле, сытости, среди красивых и удобных вещей.
Мимо проезжали коляски с кучерами, лошади с плюмажем и расшитыми попонами, кружевные занавески на окнах.
Роза с завистью поглядела им вслед.
- Живут же люди. А я… Что и говорить, хуже подзаборной крысы маюсь среди отбросов общества. Я создана для другой жизни! - она гордо вскинула голову и подбоченилась.
- Позвольте представить Вам, любезный сэр, графиню Розу... Какую бы придумать фамилию? Ройял!
Подобрав подол платья, она грациозно раскланялась с воображаемыми джентльменами.
- Эгей, красотка! - послышался хриплый крик и громкий свист. - Станцуй-ка со мной, не откажи в любезности, - к ней приближался бродяга, один из тех, что часто ночевали под мостом.
- Ни за что! - отрезала она, покраснев, и заспешила прочь.
- Что ж ты так? Я еще вполне ничего, - неслось ей вслед.
Горькие слезы застилали ей глаза, она еле видела дорогу перед собой, щеки пылали от стыда. Ее застали в такой, можно сказать, интимный момент! И как она могла так забыться? Дура, набитая дура! Горечь и стыд переполняли ее.
* * *
Кого-то такие манеры отталкивали, как Кэти и ее подруг. Просто не хотелось сталкиваться с надменностью и отношением сверху вниз. А кого-то привлекали. В Розе ощущалась скрытая сила, не каждый сможет пройти по грязной улице в старом заштопанном и вышедшим из моды платье с таким королевским видом. Паре девушек, например, Ангелине и Жози, нравилось дразнить и высмеивать Розу. Чаще она молчала в ответ на их подколки, но иногда, доведенная до предела, разражалась яростной обвинительной речью, и тогда мало кто мог с ней тягаться в выборе выражений, а главное, напоре и страсти.
Но даже опешившие девчонки вскоре вновь собирались с духом и продолжали свои насмешки. Порой они перешептывались и пересмеивались друг другу на ушко, обращая на нее многозначительные взгляды, так что любому было понятно, о ком речь. Иногда Ангелина, подобрав юбки, копировала походку и манерность Розы, прохаживаясь по улице перед Жози и всеми случайными зрителями, которых всегда находилось немало. Громкий смех и крики одобрения неслись тогда по всей улице. Услышав их издалека и оглянувшись вокруг, чтобы удостовериться, что ее никто не видит, Роза закусывала предательски дрожавшую губку и горбилась, сжимая плечи. Если же ее мог видеть хоть кто-то, она все так же высоко несла свою гордую головку, а на лице воцарялось презрительное и снисходительное выражение.
Но дела ее шли все хуже. Она не смогла смолчать, когда хозяин магазина обвинил ее воровстве, высказала ему все, что о нем думает. И он, взбешенный ее резкими выражениями, а еще больше - неожиданным и дерзким отпором, так попортил ей репутацию, что ни в одно приличное место ее не брали. И через какое-то время ей уже нечем было платить за съемную комнатку, не на что купить хлеба. И тогда ей пришлось заставить замолчать свою гордость и пойти к сквоттерам, тем самым, над которыми она смеялась и которых презирала, необоснованно считая себя выше, лучше и чище.
* * *
Кэти же кочевала со сквоттерами не давно, почти всю свою жизнь. Хотя в раннем детстве она жила в сиротском приюте, ее подкинули к его дверям совсем крохой. Но там было так ужасно, так грязно, так мало еды, так холодно, что она сбежала оттуда, как только смогла. Она бы сама, может, сбежала и раньше, если бы не Мишель.
Мишель была прелестной сироткой из Парижа. Как она попала в Лондон, никто не знал. Трудно было себе представить более трогательное существо. Маленькая девочка с манерами и поведением взрослого. Худенькое личико с огромными черными глазами, обрамленное иссиня-черными локонами, полупрозрачная кожа, белая-белая, как лунный свет. Даже в свои четыре года она казалась неземной, тающим эльфом, звездной ночью, исчезающей перед рассветом.
- Лунный Котенок, - прозвала ее Кэти, не чаявшая в малышке души. Она полюбила ее всем сердцем, как только увидела, и отдала ей всю себя. Кэти кормила ее своими порциями еды, мастерила из своих тряпочек прелестные наряды, баюкала перед сном, играла с Мишель. Они не расставались ни днем, ни ночью. Мишель никогда не говорила, это маленькое серьезное существо только молчало, испуганно и тревожно поглядывая на мир огромными черными глазищами и не отпуская края платья Кэти.
Страшный кашель, раздиравший ночную тишину, часто мучил бедную малютку. Она просыпалась от приступа, все ее худенькое тельце била крупная дрожь, кашель не давал ей дышать, разрывая легкие. И сколько ни билась Кэти, воспитателям приюта не было дела до больного ребенка. Они подходили к ее лечению формально, давали какие-то таблетки, которые не помогали.
Кэти даже пыталась пойти к начальнице приюта, высокой тощей строгой даме, но та не допустила ее в свой кабинет. Большинство старших воспитателей сразу же прогоняли девочку, и только Клэр - толстая добродушная Клэр согласилась ее выслушать.
Сбиваясь от волнения и всеми силами пытаясь удержать слезы, Кэти описала ей больную подругу. В ответ Клэр только вздохнула:
- Этой девочке недолго осталось мучаться. Вон какая она маленькая, даже для своего возраста, и бледненькая. А уж худющая - одни косточки. Мало ли сирот в приюте? Не обеспечишь каждому хороший уход. Закон жизни - выживает сильнейший.
Но Кэти не сдавалась. Раз в год собирался совет попечителей. Среди них был один доктор. Ходили слухи, у него когда-то самого умерла маленькая дочка, вот он и поклялся с тех пор помогать хотя бы тем, кто еще живет. Кэти очень надеялась, что ей удастся с ним поговорить. Фотографии всех попечителей висели в парадном зале на стенах в золоченых рамах, так что узнать его не составляло труда.
Но как подойти к такому важному богатому господину? Страшно, ее столько раз прогоняли и ругали. Дрожа от напряжения, девочка спряталась во дворе, украдкой выглядывая из-за поленницы, следя за парадным выходом из приюта. Один за другим выходили попечители, все толстые важные господа в теплых пальто с меховыми воротниками, у каждого непременно котелок и трость. А ее доктора все не было. Вот уже скрылся из виду последний попечитель. Где же доктор? Когда Кэти уже почти потеряла надежду его увидеть, он вдруг показался на крыльце. Со всех ног девочка бросилась к нему. Стоило ей вспомнить, как билось в ее объятиях хрупкое тельце малютки, все ее тревоги и страхи тут же исчезли.
- Простите меня, господин доктор, вы могли бы мне ответить на один вопрос? - молила она, уцепившись за край его пальто. - Моя подруга, ей всего четыре, она так болеет, так сильно кашляет. Как ее вылечить? Таблетки не помогают ей.
- Кашляет, говоришь, - доктор остановился и нахмурился. - Скорее всего, это чахотка. Ей нужен горячий густой наваристый суп, теплое молоко с медом, горящий камин и пуховое одеяло. А еще конечно сухая шерстная одежда и желательно другой климат. Лондон с его сыростью и туманами плох для чахоточных, - объяснил Кэти добрый доктор.
- Всего этого не достать в приюте, - надежда покинула Кэти, и она отпустила пальто доктора. Горе и отчаяние затопили ее.
- Да, беда... - доктор не мог отвернуться от страдающей девочки, так переживавшей за свою подругу. - Вот, возьми этот пуховый платок, он хоть немного согреет ее.
- Спасибо, ах, спасибо Вам огромное! - Кэти расцвела и бросилась обнимать доктора. Потом опомнилась и сделала книксен.
- Побегу заверну Мишель в него! Спасибо! До свидания! - И тут же стремглав помчалась к приюту.
* * *
Шли дни, Мишель становилось все хуже. Кашель не отпускал ее теперь почти ни на минуту, прежде бледные щечки окрасились ярким румянцем, лобик пылал. Кэти не отпускала малышку ни на секунду, держала ее на руках, обнимала, укутывала в шерстяной платок доктора, убирала со лба слипшиеся от пота черные кудри. Она укачивала Мишель, баюкала ее, пела ей песенки и шептала ласковые слова. Время от времени она пыталась поить ее горячей водой, но маленькой девочке все труднее было глотать.
Наконец, малышка заснула. Кэти осторожно уложила ее на кровать, укрыла всеми своими немногочисленными платьицами и кофточками. Она, не переставая, гладила маленькое тельце и пушистые волосы.
- Милая моя, дорогая, бесценная малышка, - шептала она нежно.
- Маленькое солнышко, Лунный Котенок, ясная моя звездочка! Когда же ты поправишься? Они все говорят, что…
Но об том даже страшно было думать. Кэти уже не могла представить, как жить без Мишель. Этот год, что они были вместе, был лучшим в ее недолгой жизни. Впервые у нее появился кто-то, кого она могла любить, отдавая всю нежность и тепло, которых так много было в ее маленьком сердечке. Первый раз кто-то отвечал любовью на ее любовь. Когда худенькие ручки малышки обвивали ее шею, когда та приникала к груди Кэти и утыкалась лобиком ей в шею, пряча лицо, когда не отходила от Кэти ни на шаг, не позволяя никому другому даже приближаться к себе, Кэти испытывала ни с чем не сравнимое блаженство. Кто-то любил ее, нуждался в ней, доверял только ей, выбирал ее. Такого не было с ней никогда раньше - до Мишель.
Девочка так трогательно протягивала ей свои ручки, чтобы Кэти их вымыла, так мило показывала пальчиком на грудь, когда ее начинал терзать кашель. Столько умиления вызывали у Кэти ее робкие попытки сделать что-то самой, чтобы помочь Кэти, например, застелить кровать, огромную для малышки, не по годам худенькой и хрупкой.
Трепетно и волнительно было наблюдать за тихим и серьезным личиком, когда девочка смотрела на небо, казалось, она неслышно молится. Любые поступки или движения Мишель вызывали в Кэти умиление, радость, нежность, она любила ее безмерно. И сейчас, глядя на прозрачное личико девочки, смутно белеющее в полумраке, Кэти вдруг испугалась, что она просто растает, неслышно ускользнет в свою страну эльфов.
- Она просто не может исчезнуть, не может, - слезы, давно подступавшие к глазам Кэти, наконец, прорвали плотину и полились у нее по щекам. Она еле удержала себя, чтобы не схватить Мишель в объятия, опасаясь потревожить и без того чуткий сон девочки.
- Я не смогу без тебя жить, Мишель, просто не смогу. Мне будет не для чего. Пожалуйста, не покидай меня.
Рыдания душили Кэти. Не в силах сдерживаться, она спустилась с кровати на пол, чтобы не разбудить Мишель, и беззвучно расплакалась. Все ее тело сотрясалось. И вдруг она почувствовала, что кто-то ласково, нежно, почти незаметно, легчайшим касанием гладит ее по голове. На мгновение ей даже почудилось, что это ее мама-ангел, которой она никогда в жизни не знала, спустилась с небес утешить свою горюющую дочь.
Но это была Мишель. Протянув тоненькую ручку, она гладила свою старшую подругу по волосам. Повернувшись к ней, Кэти схватила ее ручки и осыпала их поцелуями:
- Ты проснулась, моя маленькая, прости, я разбудила тебя!
Малышка еле заметно покачала головой в знак отрицания. И почти сразу, словно даже такое крохотное движение не могло пройти для нее без последствий, ее охватил тяжелый приступ кашля. На побелевших губах показалась кровь. Кэти смотрела на нее, сердце ее, казалось, сейчас разорвется от ужаса. Кровь! Она не знала, что ей делать, то ли бежать за помощью, то ли остаться с Мишель. Она уже решила было позвать кого-нибудь, хотя кого? Все равно бы никто не пришел. Но стоило ей двинуться с места, Мишель схватила ее за руку и потянула к себе. На ее личике отражались страдание и испуг. И Кэти не смогла уйти. Она прижала малышку к груди и без конца целовала ее мягкие волосы и холодный лобик.
Малышку снова стал бить кашель. Она кашляла все сильнее, задыхаясь, ей не хватало воздуха, снова пошла кровь. В кромешном ужасе Кэти закричала, что есть сил:
- На помощь! Помогите!
На ее счастье мимо проходила Клэр.
- Что случилось? Ты что кричишь, как оглашенная? - вбежала она в комнату.
- Мишель! Ей совсем плохо! У нее кровь идет! Сделайте что-нибудь!
- Ой-ой-ой! Да она совсем плоха, надо срочно вызывать доктора! Побудь пока с ней, я его приведу.
Клэр побежала за доктором, а Кэти осталась с Мишель. Она старалась как-то успокоить, усмирить кашель, но ей это не удавалось. Девчушка уже не могла выпить ни ложки горячей воды. Кэти вытирала пузырившуюся кровь с ее губ своим платком, промокала лобик, укачивала малышку. Мало что помогало. Все сильнее приступы кашля. Все больше идет кровь. Мишель то бледнела, как мел, то краснела, когда у нее перехватывало дыхание, лихорадочный румянец пламенел на ее щечках.
Время тянулось бесконечно. Кэти казалось, доктор никогда не придет. Но вот, кажется, на лестнице послышались голоса. Мишель зашлась в сильнейшем приступе кашля, кровь уже текла у нее изо рта тонкой струйкой. Вошел доктор, пахнущий морозом и свежестью. Сняв пальто, он поспешил к больной. Послушал сердце, легкие, озабоченно нахмурился, поцокал языком. Кэти, забившаяся в угол кровати, не спускала с него отчаянных глаз.
- Боюсь, уже ничего не поможет. Она умирает, - сказал доктор, обращаясь к Клэр. - Вряд ли доживет до утра.
- Да, это часто бывает у нас, сами знаете, такая промозглая сырость на улицах, - ответила Клэр. - Жаль девочку, совсем малютка, но она с самого начала была слишком слабенькой.
- Взгляните, доктор, еще нас беспокоят две девочки из старшей палаты, - и Клэр увела доктора из комнаты.
Кэти сидела оглушенная. "Она умирает?!" Невозможно было принять эту мысль, просто невозможно.
- Все, что угодно, только не это!
Она снова обняла Мишель, склонилась над ней и стала нежно гладить ее личико.
- Маленькая моя, миленькая, Котеночек мой Лунный, любимая моя девочка, - шептала она. Так она сидела, мурлыча что-то Мишель на ушко до поздней ночи. Временами приступы кашля разрывали малышке грудь. Но ближе к утру она успокоилась, задышала ровнее, болезненный румянец спал, и она уснула. Задремала над ней и измученная Кэти.
Она проснулась от внезапного холода, повеявшего из распахнувшегося самого по себе окна. Мишель во сне протянула тоненькую прозрачную ручку и погладила Кэти по щеке. Вдруг ее тельце вздрогнуло, в груди послышался странный то ли всхлип, то ли хрип, затем она обмякла и застыла на кровати. Кэти вдруг стало страшно. Она больше не могла различить дыхания малышки.
- Что с ней? Она заснула? Или?..
Не решаясь будить малышку, Кэти взяла осколок стекла и поднесла его к губам девочки. Стекло не запотевало. Не веря себе, Кэти приложила ухо к груди Мишель, но никак не могла различить биения ее сердца. Она схватила Мишель и обняв ее крепко-крепко залезла под одеяло и ворох тряпок над ним, пытаясь согреть остывающее тельце.
Так их утром и нашла Клэр.
* * *
После смерти Мишель Кэти долгое время молчала, окаменев от шока. Ей казалось, что она сама умерла вместе с малышкой, осталась лишь ее оболочка, а сердце, душа, счастье, радость, любовь - все исчезло в маленькой могилке, усаженной незабудками. Многие месяцы она ходила, как замороженная, ощущая горе внутри себя, заполненная им до краев. Оно было черным и ледяным, оно залило все уголки ее сердца, и не осталось ничего живого, светлого или радостного. Она исхудала так, что казалось остался один скелет, обтянутый кожей. Но есть ей не хотелось. Черные синяки под глазами, заострившиеся скулы, тревожный горящий взгляд. Спать она тоже не могла. Стоило ей лечь в темноте, как она слышала кашель Мишель, ей все казалось, что он доносится откуда-то снаружи, с улицы.
Первое время она вскакивала и выбегала послушать, поискать, но стоило ей выйти из дома, звук исчезал. Сны с Мишель снились ей каждую ночь, когда на заре ей удавалось немного задремать. Она никак не могла поверить, что Мишель правда больше нет. Ей казалось, что девочка вот-вот выйдет из-за угла дома, ухватится, как бывало, за край ее платья. Побежит к ней с раскрытыми ручками, заберется на колени, обхватит за шею. Она всюду видела свою маленькую подружку, все напоминало ей о малышке. И в какой-то момент она поняла, что больше не выдержит. Она стала все чаще уходить из приюта, задерживаться на улице - на рынке, в порту,в переулках. И когда встретила сквоттеров, поняла, что жить с ними гораздо свободнее и приятнее, чем в приюте, и ушла навсегда.
* * *
Как ни удивительно, Роза чем-то напоминала Кэти Мишель. Всему миру она казалась сильной, гордой, неприступной, и только Кэти доверяла настолько, чтобы не скрывать свои слабости. Ей она могла плакать, уткнувшись в плечо, сгорать от стыда, вспоминая обиды, изливать злость и презрение на грубых соседок. Как и Мишель, Роза нуждалась в Кэти, ей нужен был слушатель, чуткий, заботливый, сопереживающий. Зритель, перед которым она могла выразить свои чувства, поделиться заветными мечтами. Кэти очень льстило, что такая своенравная и знающая себе цену девушка именно ей решила открыть свое сердце, стать закадычной подругой. Она хвалила Розу, бурно восхищалась ей, уверяла, что та достигнет всего, чего пожелает, сопереживала ей. Роза словно отчасти закрыла пустоту в душе Кэти, появившуюся со смертью Мишель. Отвлекла ее от печальных мыслей о погибшей малышке.
* * *
И все шло хорошо, пока не появился Клаус. Молодой красавец, богатый и успешный, он сразу привлек внимание Розы. Кэти он не понравился своим высокомерием и лицемерными манерами, но ради подруги она сдержала свое неприятие. Роза же была в восторге, расточая похвалы Клаусу. Он начал ухаживать за ней, приглашая то туда, то сюда, и Роза проводила в его обществе все больше времени, позабыв о верной подруге. Он подарил Розе несколько дорогих нарядов, чтобы оттенить ее красоту, как он сказал, но Кэти думала, чтобы ему не было стыдно появляться с ней в клубах и ресторанах. Кэти было грустно и одиноко, но поделать она ничего не могла.
Через пару недель Клаус снял небольшую квартирку и поселил там Розу, официально сделав ее своей содержанкой. Кэти думала, что подруга позовет ее хотя бы в гости, но приглашения так и не дождалась. А потом пришел тот злополучный день, когда Роза, проезжая в коляске с Клаусом и увидев Кэти, сделала вид, что не узнала ее. Встретилась глазами, но сразу отвернулась.
Так больно Кэти не было, наверное, никогда в жизни. Получается, вся их дружба была искренней только для Кэти? А Роза просто использовала ее, чтобы было, где пожить, пока не устроится получше? Было кому изливать душу? Кэти плакала, горевала и безумно злилась. И время шло, боль притупилась, но простить подругу она так и не смогла.
* * *
Темным осенним вечером Кэти стояла на мосту и глядела, как желтые листья, кружась, опускаются на воду и медленно уплывают прочь. Ее жизнь давно наладилась, ее повысили на работе, она смогла на свою небольшую зарплату снять комнатку вместе с милой соседкой, и за ней начинал ухаживать симпатичный юноша Кристиан. Но сегодня ей вспомнились Мишель и Роза. Таким же темным вечером умерла Мишель. Такой же осенью она в последний раз видела Розу. В сегодняшней газете она прочитала о помолвке Клауса с богатой наследницей, из чего следовало, что Розу замуж он не взял, хотя и обещал. Но желания видеть Розу у нее не было. Любовь, боль и горе излились на бумагу, белые листки, которые теперь Кэти сжимала в руке.
Она вспоминала, как любила и заботилась о Мишель, и о Розе, о том, что обе они покинули ее, хотя и по разным причинам. Сейчас, принимая робкие ухаживания Кристиана, она поняла, что ей всегда хотелось, чтобы кто-то так любил и заботился о ней самой. Словно она дарила им любовь в тайной надежде, что это будет взаимно. Но с Розой взаимности не получилось.
- Пусть тени прошлого останутся в прошлом, - Кэти отпустила листы, и они полетели в воду.
- А я буду заботиться о себе сама, - продолжила она, поплотнее закуталась в теплый платок, подаренный Кристианом, и поспешила прочь.
* * *
На темной воде словно светились листы бумаги с изящным женским почерком, медленно погружаясь в воду. Проплывавший мимо рыбак выловил один из них веслом и прочитал:
"Посвящается моей любимой подруге,
нежной, трепетной, ранимой,
мужественной, честной, отважной,
глубокой, талантливой, многогранной.
Спасибо тебе за то, что ты есть в моей жизни.
Смотрюсь в тебя как в зеркало.
В отражении вижу тебя, потом себя, снова тебя.
Кто из нас кто? Кто из нас где?
Изображение переливается, меняется, лучится, мерцает.
Чем больше вижу, какие мы разные, тем больше постигаю себя.
Через тебя я чувствую ребенка в себе с его задором и светом.
Меня до слез трогают его непосредственность и доверчивость, восторг и открытость, любопытство и отзывчивость.
Смотрю на тебя и лучше ощущаю себя.
С моей и твоей глубокой болью, страданием, ужасом.
Не устаю тобой любоваться: твоей красотой, гармоничностью, обаянием.
Ты манишь и ускользаешь, летишь и сияешь.
Женственная, очаровательная, соблазнительная.
Быть может, и я такая, раз вижу это в тебе.
Твоя улыбка - отражение солнца в прозрачной воде с крохотными волнами.
Твой смех - переливы сиреневых колокольчиков на янтарном ячменном поле.
Но вот темнеют твои глаза, в них плещется боль.
Ее волны омывают меня, ранами отзывается сердце.
Твоя боль - моя боль.
Мне знакомы эти ноты страдания, это и мои песни.
Тик-так, тик-так - вьется, бьется тревога внутри.
Звенит, нарастает, переходит в ужас.
Бом! - Бьет маятник.
То, чего так боялась - случилось.
Как птица со рваным крылом трепещет тревога во мне и в тебе.
Бом! Бом! Удар за ударом.
Не раз доводилось нам слышать тот грозный бой.
Вот что-то пугает тебя. Тебе страшно? Отчего?
И я узнаю этот страх, он и меня настигал не раз.
Сопереживая тебе, вспоминаю себя - давно, недавно.
Я помню...
Все это уже было когда-то.
Твои слезы.
Мое сострадание.
Ты плачешь - я обнимаю тебя, утешаю, шепчу ласковые слова.
Постепенно боль отпускает тебя, и ты улыбаешься мне сквозь слезы.
Горести забыты, ты снова звонко смеешься.
Видя твою улыбку, ребенок во мне танцует и хлопает в ладоши от счастья!
Он утешил и развеселил своего дорогого друга.
И взявшись за руки, они бегут играть - на волю, к мягкому солнцу и светлому легкому небу, к бескрайним просторам чудесного доброго мира - того, что бывает только в детстве."
В маленькой темной комнатке ютятся две девушки. Сейчас раннее утро, и они спят на узкой кровати, тесно прижавшись друг к дружке, в попытке хоть немножко согреться в предрассветном холоде. Светлые и темные волосы смешались на подушке. Роза - поменьше ростом, поплотнее сложением, ее роскошные густые волосы цвета меда вызывают восхищение и зависть всех окружающих. Катарина, или Кэти, как ее чаще зовут друзья, повыше, потоньше, с волнистыми темными волосами и очень темными, так что часто они кажутся черными, глазами.
Они живут здесь не так давно, хотя знакомы уже несколько лет. Но только сейчас им пришлось покинуть прежние жилища, так как в Лондоне объявлена облава на сквоттеров. Полиция решила всерьез заняться «чисткой города», и сквоттеры были вынуждены переселиться на самые окраины. Досюда еще не добрались, но девушки боятся, что со дня на день могут явиться.
Как это ужасно, не иметь не то что собственного дома, но даже угла, где можно почувствовать себя в безопасности. Где никто не будет кричать на тебя, прогонять, угрожать. Вламываться среди ночи, вытаскивать тебя из-под тощего одеяла и гнать прямо в ночных рубашках на ледяную промозглую улицу. Ругаться и подталкивать в спину полицейской дубинкой, а то и отпускать непристойные шуточки или, того хуже, распускать руки.
- Свой дом... - С тихой грустью произносит Роза.
- Или хотя бы угол... - подхватывает Кэти. - Где можно упасть на кровать и лежать без сил, не заботясь, что кто-то может зайти, начать чего-то требовать, шуметь, приставать, дергать.
- Где можно повесить на окна красивые занавески и белый тюль, на окно поставить цветы, а на стол - блюдо с фруктами.
- Где не надо тревожиться, когда нагрянет следующая облава. - Кэти плотнее кутается в тонкое одеяло, пытаясь укрыться от промозглого утреннего тумана, вползающего в разбитое окно.
- Где у каждой может быть своя комнатка, которую можно обставить по своему вкусу, а еще кухонька, настоящая, с плитой, холодильником, раковиной и полочками для посуды. - Роза мечтательно улыбается.
- На окне - герань, непременно герань! А все окна там будут целые, а двери будут запираться. На крыше - красная черепица и труба, из которой красивыми завитушками будет стелиться дым.
- Да! Он будет идти из камина, в котором будут весело трещать поленья. А у камина - мы с тобой, в мягких креслах-качалках, с чашками горячего шоколада в руках, ноги в теплых меховых тапочках на мягком ковре у огня.
Кэти с любовью смотрит на подругу:
- Как чудесно ты умеешь мечтать! Но пора вставать, если я опоздаю к этому мерзкому жирному уроду Валентину, он опять вычтет у меня из жалованья штраф. - Кэти вскакивает с кровати и проворно набрасывает на себя простенькое платьице.
Валентин - хозяин ресторана, где она подрабатывает официанткой.
С тяжелым вздохом Роза поворачивается к окну. Ее тоже ждет служба - она моет и убирает квартиры в богатом квартале. Наскоро собравшись, девушки выходят из дома. Целуя друг друга на прощание, они расстаются на весь день.
* * *
Три года назад Кэти и в голову не могло придти, что они с Розой будут жить в одной комнатке. Да, тогда все было иначе. Кэти скиталась со сквоттерами, а Роза, о, в те времена у нее была отличная работа - продавщицей в магазине дамского белья, не то, что сейчас. И она смотрела на сквоттеров свысока. Они часто встречались на улице, их жилье располагалось в трех домах от места ее работы. И она всегда проходила мимо с гордым и надменным видом, казалось, все ей нипочем. И даже когда ее выгнали из магазина. Говорили, что за воровство, но на самом деле это была обыкновенная подстава, интриги, что вы хотите. И даже безработная она продолжала задирать нос. Глядя на нее, не возникало ни малейшего сомнения: эта со всем справится сама, а и предложишь ей помощь - высокомерно отвергнет твое жалкое предложение. Чувствовалось, что ей никто не нужен, не интересен и словно бы ниже ее. Такой она выглядела - настоящая роза - красивая и гордая, но с шипами и на стебле всего один цветок - она сама.
* * *
Роза была вне себя от злости.
- Так бы и убила этих недоношенных, мерзкие твари, распутные продажные девки, что они вообще понимают? Кто они такие, смеяться надо мной?!
Она подошла к мосту, подобрала с земли камень и запустила его в воду.
- Ненавижу их всех! Ну почему я должна жить среди этого сброда? Почему моя жизнь полна лишений, а ведь другие живут так богато? В тепле, сытости, среди красивых и удобных вещей.
Мимо проезжали коляски с кучерами, лошади с плюмажем и расшитыми попонами, кружевные занавески на окнах.
Роза с завистью поглядела им вслед.
- Живут же люди. А я… Что и говорить, хуже подзаборной крысы маюсь среди отбросов общества. Я создана для другой жизни! - она гордо вскинула голову и подбоченилась.
- Позвольте представить Вам, любезный сэр, графиню Розу... Какую бы придумать фамилию? Ройял!
Подобрав подол платья, она грациозно раскланялась с воображаемыми джентльменами.
- Эгей, красотка! - послышался хриплый крик и громкий свист. - Станцуй-ка со мной, не откажи в любезности, - к ней приближался бродяга, один из тех, что часто ночевали под мостом.
- Ни за что! - отрезала она, покраснев, и заспешила прочь.
- Что ж ты так? Я еще вполне ничего, - неслось ей вслед.
Горькие слезы застилали ей глаза, она еле видела дорогу перед собой, щеки пылали от стыда. Ее застали в такой, можно сказать, интимный момент! И как она могла так забыться? Дура, набитая дура! Горечь и стыд переполняли ее.
* * *
Кого-то такие манеры отталкивали, как Кэти и ее подруг. Просто не хотелось сталкиваться с надменностью и отношением сверху вниз. А кого-то привлекали. В Розе ощущалась скрытая сила, не каждый сможет пройти по грязной улице в старом заштопанном и вышедшим из моды платье с таким королевским видом. Паре девушек, например, Ангелине и Жози, нравилось дразнить и высмеивать Розу. Чаще она молчала в ответ на их подколки, но иногда, доведенная до предела, разражалась яростной обвинительной речью, и тогда мало кто мог с ней тягаться в выборе выражений, а главное, напоре и страсти.
Но даже опешившие девчонки вскоре вновь собирались с духом и продолжали свои насмешки. Порой они перешептывались и пересмеивались друг другу на ушко, обращая на нее многозначительные взгляды, так что любому было понятно, о ком речь. Иногда Ангелина, подобрав юбки, копировала походку и манерность Розы, прохаживаясь по улице перед Жози и всеми случайными зрителями, которых всегда находилось немало. Громкий смех и крики одобрения неслись тогда по всей улице. Услышав их издалека и оглянувшись вокруг, чтобы удостовериться, что ее никто не видит, Роза закусывала предательски дрожавшую губку и горбилась, сжимая плечи. Если же ее мог видеть хоть кто-то, она все так же высоко несла свою гордую головку, а на лице воцарялось презрительное и снисходительное выражение.
Но дела ее шли все хуже. Она не смогла смолчать, когда хозяин магазина обвинил ее воровстве, высказала ему все, что о нем думает. И он, взбешенный ее резкими выражениями, а еще больше - неожиданным и дерзким отпором, так попортил ей репутацию, что ни в одно приличное место ее не брали. И через какое-то время ей уже нечем было платить за съемную комнатку, не на что купить хлеба. И тогда ей пришлось заставить замолчать свою гордость и пойти к сквоттерам, тем самым, над которыми она смеялась и которых презирала, необоснованно считая себя выше, лучше и чище.
* * *
Кэти же кочевала со сквоттерами не давно, почти всю свою жизнь. Хотя в раннем детстве она жила в сиротском приюте, ее подкинули к его дверям совсем крохой. Но там было так ужасно, так грязно, так мало еды, так холодно, что она сбежала оттуда, как только смогла. Она бы сама, может, сбежала и раньше, если бы не Мишель.
Мишель была прелестной сироткой из Парижа. Как она попала в Лондон, никто не знал. Трудно было себе представить более трогательное существо. Маленькая девочка с манерами и поведением взрослого. Худенькое личико с огромными черными глазами, обрамленное иссиня-черными локонами, полупрозрачная кожа, белая-белая, как лунный свет. Даже в свои четыре года она казалась неземной, тающим эльфом, звездной ночью, исчезающей перед рассветом.
- Лунный Котенок, - прозвала ее Кэти, не чаявшая в малышке души. Она полюбила ее всем сердцем, как только увидела, и отдала ей всю себя. Кэти кормила ее своими порциями еды, мастерила из своих тряпочек прелестные наряды, баюкала перед сном, играла с Мишель. Они не расставались ни днем, ни ночью. Мишель никогда не говорила, это маленькое серьезное существо только молчало, испуганно и тревожно поглядывая на мир огромными черными глазищами и не отпуская края платья Кэти.
Страшный кашель, раздиравший ночную тишину, часто мучил бедную малютку. Она просыпалась от приступа, все ее худенькое тельце била крупная дрожь, кашель не давал ей дышать, разрывая легкие. И сколько ни билась Кэти, воспитателям приюта не было дела до больного ребенка. Они подходили к ее лечению формально, давали какие-то таблетки, которые не помогали.
Кэти даже пыталась пойти к начальнице приюта, высокой тощей строгой даме, но та не допустила ее в свой кабинет. Большинство старших воспитателей сразу же прогоняли девочку, и только Клэр - толстая добродушная Клэр согласилась ее выслушать.
Сбиваясь от волнения и всеми силами пытаясь удержать слезы, Кэти описала ей больную подругу. В ответ Клэр только вздохнула:
- Этой девочке недолго осталось мучаться. Вон какая она маленькая, даже для своего возраста, и бледненькая. А уж худющая - одни косточки. Мало ли сирот в приюте? Не обеспечишь каждому хороший уход. Закон жизни - выживает сильнейший.
Но Кэти не сдавалась. Раз в год собирался совет попечителей. Среди них был один доктор. Ходили слухи, у него когда-то самого умерла маленькая дочка, вот он и поклялся с тех пор помогать хотя бы тем, кто еще живет. Кэти очень надеялась, что ей удастся с ним поговорить. Фотографии всех попечителей висели в парадном зале на стенах в золоченых рамах, так что узнать его не составляло труда.
Но как подойти к такому важному богатому господину? Страшно, ее столько раз прогоняли и ругали. Дрожа от напряжения, девочка спряталась во дворе, украдкой выглядывая из-за поленницы, следя за парадным выходом из приюта. Один за другим выходили попечители, все толстые важные господа в теплых пальто с меховыми воротниками, у каждого непременно котелок и трость. А ее доктора все не было. Вот уже скрылся из виду последний попечитель. Где же доктор? Когда Кэти уже почти потеряла надежду его увидеть, он вдруг показался на крыльце. Со всех ног девочка бросилась к нему. Стоило ей вспомнить, как билось в ее объятиях хрупкое тельце малютки, все ее тревоги и страхи тут же исчезли.
- Простите меня, господин доктор, вы могли бы мне ответить на один вопрос? - молила она, уцепившись за край его пальто. - Моя подруга, ей всего четыре, она так болеет, так сильно кашляет. Как ее вылечить? Таблетки не помогают ей.
- Кашляет, говоришь, - доктор остановился и нахмурился. - Скорее всего, это чахотка. Ей нужен горячий густой наваристый суп, теплое молоко с медом, горящий камин и пуховое одеяло. А еще конечно сухая шерстная одежда и желательно другой климат. Лондон с его сыростью и туманами плох для чахоточных, - объяснил Кэти добрый доктор.
- Всего этого не достать в приюте, - надежда покинула Кэти, и она отпустила пальто доктора. Горе и отчаяние затопили ее.
- Да, беда... - доктор не мог отвернуться от страдающей девочки, так переживавшей за свою подругу. - Вот, возьми этот пуховый платок, он хоть немного согреет ее.
- Спасибо, ах, спасибо Вам огромное! - Кэти расцвела и бросилась обнимать доктора. Потом опомнилась и сделала книксен.
- Побегу заверну Мишель в него! Спасибо! До свидания! - И тут же стремглав помчалась к приюту.
* * *
Шли дни, Мишель становилось все хуже. Кашель не отпускал ее теперь почти ни на минуту, прежде бледные щечки окрасились ярким румянцем, лобик пылал. Кэти не отпускала малышку ни на секунду, держала ее на руках, обнимала, укутывала в шерстяной платок доктора, убирала со лба слипшиеся от пота черные кудри. Она укачивала Мишель, баюкала ее, пела ей песенки и шептала ласковые слова. Время от времени она пыталась поить ее горячей водой, но маленькой девочке все труднее было глотать.
Наконец, малышка заснула. Кэти осторожно уложила ее на кровать, укрыла всеми своими немногочисленными платьицами и кофточками. Она, не переставая, гладила маленькое тельце и пушистые волосы.
- Милая моя, дорогая, бесценная малышка, - шептала она нежно.
- Маленькое солнышко, Лунный Котенок, ясная моя звездочка! Когда же ты поправишься? Они все говорят, что…
Но об том даже страшно было думать. Кэти уже не могла представить, как жить без Мишель. Этот год, что они были вместе, был лучшим в ее недолгой жизни. Впервые у нее появился кто-то, кого она могла любить, отдавая всю нежность и тепло, которых так много было в ее маленьком сердечке. Первый раз кто-то отвечал любовью на ее любовь. Когда худенькие ручки малышки обвивали ее шею, когда та приникала к груди Кэти и утыкалась лобиком ей в шею, пряча лицо, когда не отходила от Кэти ни на шаг, не позволяя никому другому даже приближаться к себе, Кэти испытывала ни с чем не сравнимое блаженство. Кто-то любил ее, нуждался в ней, доверял только ей, выбирал ее. Такого не было с ней никогда раньше - до Мишель.
Девочка так трогательно протягивала ей свои ручки, чтобы Кэти их вымыла, так мило показывала пальчиком на грудь, когда ее начинал терзать кашель. Столько умиления вызывали у Кэти ее робкие попытки сделать что-то самой, чтобы помочь Кэти, например, застелить кровать, огромную для малышки, не по годам худенькой и хрупкой.
Трепетно и волнительно было наблюдать за тихим и серьезным личиком, когда девочка смотрела на небо, казалось, она неслышно молится. Любые поступки или движения Мишель вызывали в Кэти умиление, радость, нежность, она любила ее безмерно. И сейчас, глядя на прозрачное личико девочки, смутно белеющее в полумраке, Кэти вдруг испугалась, что она просто растает, неслышно ускользнет в свою страну эльфов.
- Она просто не может исчезнуть, не может, - слезы, давно подступавшие к глазам Кэти, наконец, прорвали плотину и полились у нее по щекам. Она еле удержала себя, чтобы не схватить Мишель в объятия, опасаясь потревожить и без того чуткий сон девочки.
- Я не смогу без тебя жить, Мишель, просто не смогу. Мне будет не для чего. Пожалуйста, не покидай меня.
Рыдания душили Кэти. Не в силах сдерживаться, она спустилась с кровати на пол, чтобы не разбудить Мишель, и беззвучно расплакалась. Все ее тело сотрясалось. И вдруг она почувствовала, что кто-то ласково, нежно, почти незаметно, легчайшим касанием гладит ее по голове. На мгновение ей даже почудилось, что это ее мама-ангел, которой она никогда в жизни не знала, спустилась с небес утешить свою горюющую дочь.
Но это была Мишель. Протянув тоненькую ручку, она гладила свою старшую подругу по волосам. Повернувшись к ней, Кэти схватила ее ручки и осыпала их поцелуями:
- Ты проснулась, моя маленькая, прости, я разбудила тебя!
Малышка еле заметно покачала головой в знак отрицания. И почти сразу, словно даже такое крохотное движение не могло пройти для нее без последствий, ее охватил тяжелый приступ кашля. На побелевших губах показалась кровь. Кэти смотрела на нее, сердце ее, казалось, сейчас разорвется от ужаса. Кровь! Она не знала, что ей делать, то ли бежать за помощью, то ли остаться с Мишель. Она уже решила было позвать кого-нибудь, хотя кого? Все равно бы никто не пришел. Но стоило ей двинуться с места, Мишель схватила ее за руку и потянула к себе. На ее личике отражались страдание и испуг. И Кэти не смогла уйти. Она прижала малышку к груди и без конца целовала ее мягкие волосы и холодный лобик.
Малышку снова стал бить кашель. Она кашляла все сильнее, задыхаясь, ей не хватало воздуха, снова пошла кровь. В кромешном ужасе Кэти закричала, что есть сил:
- На помощь! Помогите!
На ее счастье мимо проходила Клэр.
- Что случилось? Ты что кричишь, как оглашенная? - вбежала она в комнату.
- Мишель! Ей совсем плохо! У нее кровь идет! Сделайте что-нибудь!
- Ой-ой-ой! Да она совсем плоха, надо срочно вызывать доктора! Побудь пока с ней, я его приведу.
Клэр побежала за доктором, а Кэти осталась с Мишель. Она старалась как-то успокоить, усмирить кашель, но ей это не удавалось. Девчушка уже не могла выпить ни ложки горячей воды. Кэти вытирала пузырившуюся кровь с ее губ своим платком, промокала лобик, укачивала малышку. Мало что помогало. Все сильнее приступы кашля. Все больше идет кровь. Мишель то бледнела, как мел, то краснела, когда у нее перехватывало дыхание, лихорадочный румянец пламенел на ее щечках.
Время тянулось бесконечно. Кэти казалось, доктор никогда не придет. Но вот, кажется, на лестнице послышались голоса. Мишель зашлась в сильнейшем приступе кашля, кровь уже текла у нее изо рта тонкой струйкой. Вошел доктор, пахнущий морозом и свежестью. Сняв пальто, он поспешил к больной. Послушал сердце, легкие, озабоченно нахмурился, поцокал языком. Кэти, забившаяся в угол кровати, не спускала с него отчаянных глаз.
- Боюсь, уже ничего не поможет. Она умирает, - сказал доктор, обращаясь к Клэр. - Вряд ли доживет до утра.
- Да, это часто бывает у нас, сами знаете, такая промозглая сырость на улицах, - ответила Клэр. - Жаль девочку, совсем малютка, но она с самого начала была слишком слабенькой.
- Взгляните, доктор, еще нас беспокоят две девочки из старшей палаты, - и Клэр увела доктора из комнаты.
Кэти сидела оглушенная. "Она умирает?!" Невозможно было принять эту мысль, просто невозможно.
- Все, что угодно, только не это!
Она снова обняла Мишель, склонилась над ней и стала нежно гладить ее личико.
- Маленькая моя, миленькая, Котеночек мой Лунный, любимая моя девочка, - шептала она. Так она сидела, мурлыча что-то Мишель на ушко до поздней ночи. Временами приступы кашля разрывали малышке грудь. Но ближе к утру она успокоилась, задышала ровнее, болезненный румянец спал, и она уснула. Задремала над ней и измученная Кэти.
Она проснулась от внезапного холода, повеявшего из распахнувшегося самого по себе окна. Мишель во сне протянула тоненькую прозрачную ручку и погладила Кэти по щеке. Вдруг ее тельце вздрогнуло, в груди послышался странный то ли всхлип, то ли хрип, затем она обмякла и застыла на кровати. Кэти вдруг стало страшно. Она больше не могла различить дыхания малышки.
- Что с ней? Она заснула? Или?..
Не решаясь будить малышку, Кэти взяла осколок стекла и поднесла его к губам девочки. Стекло не запотевало. Не веря себе, Кэти приложила ухо к груди Мишель, но никак не могла различить биения ее сердца. Она схватила Мишель и обняв ее крепко-крепко залезла под одеяло и ворох тряпок над ним, пытаясь согреть остывающее тельце.
Так их утром и нашла Клэр.
* * *
После смерти Мишель Кэти долгое время молчала, окаменев от шока. Ей казалось, что она сама умерла вместе с малышкой, осталась лишь ее оболочка, а сердце, душа, счастье, радость, любовь - все исчезло в маленькой могилке, усаженной незабудками. Многие месяцы она ходила, как замороженная, ощущая горе внутри себя, заполненная им до краев. Оно было черным и ледяным, оно залило все уголки ее сердца, и не осталось ничего живого, светлого или радостного. Она исхудала так, что казалось остался один скелет, обтянутый кожей. Но есть ей не хотелось. Черные синяки под глазами, заострившиеся скулы, тревожный горящий взгляд. Спать она тоже не могла. Стоило ей лечь в темноте, как она слышала кашель Мишель, ей все казалось, что он доносится откуда-то снаружи, с улицы.
Первое время она вскакивала и выбегала послушать, поискать, но стоило ей выйти из дома, звук исчезал. Сны с Мишель снились ей каждую ночь, когда на заре ей удавалось немного задремать. Она никак не могла поверить, что Мишель правда больше нет. Ей казалось, что девочка вот-вот выйдет из-за угла дома, ухватится, как бывало, за край ее платья. Побежит к ней с раскрытыми ручками, заберется на колени, обхватит за шею. Она всюду видела свою маленькую подружку, все напоминало ей о малышке. И в какой-то момент она поняла, что больше не выдержит. Она стала все чаще уходить из приюта, задерживаться на улице - на рынке, в порту,в переулках. И когда встретила сквоттеров, поняла, что жить с ними гораздо свободнее и приятнее, чем в приюте, и ушла навсегда.
* * *
Как ни удивительно, Роза чем-то напоминала Кэти Мишель. Всему миру она казалась сильной, гордой, неприступной, и только Кэти доверяла настолько, чтобы не скрывать свои слабости. Ей она могла плакать, уткнувшись в плечо, сгорать от стыда, вспоминая обиды, изливать злость и презрение на грубых соседок. Как и Мишель, Роза нуждалась в Кэти, ей нужен был слушатель, чуткий, заботливый, сопереживающий. Зритель, перед которым она могла выразить свои чувства, поделиться заветными мечтами. Кэти очень льстило, что такая своенравная и знающая себе цену девушка именно ей решила открыть свое сердце, стать закадычной подругой. Она хвалила Розу, бурно восхищалась ей, уверяла, что та достигнет всего, чего пожелает, сопереживала ей. Роза словно отчасти закрыла пустоту в душе Кэти, появившуюся со смертью Мишель. Отвлекла ее от печальных мыслей о погибшей малышке.
* * *
И все шло хорошо, пока не появился Клаус. Молодой красавец, богатый и успешный, он сразу привлек внимание Розы. Кэти он не понравился своим высокомерием и лицемерными манерами, но ради подруги она сдержала свое неприятие. Роза же была в восторге, расточая похвалы Клаусу. Он начал ухаживать за ней, приглашая то туда, то сюда, и Роза проводила в его обществе все больше времени, позабыв о верной подруге. Он подарил Розе несколько дорогих нарядов, чтобы оттенить ее красоту, как он сказал, но Кэти думала, чтобы ему не было стыдно появляться с ней в клубах и ресторанах. Кэти было грустно и одиноко, но поделать она ничего не могла.
Через пару недель Клаус снял небольшую квартирку и поселил там Розу, официально сделав ее своей содержанкой. Кэти думала, что подруга позовет ее хотя бы в гости, но приглашения так и не дождалась. А потом пришел тот злополучный день, когда Роза, проезжая в коляске с Клаусом и увидев Кэти, сделала вид, что не узнала ее. Встретилась глазами, но сразу отвернулась.
Так больно Кэти не было, наверное, никогда в жизни. Получается, вся их дружба была искренней только для Кэти? А Роза просто использовала ее, чтобы было, где пожить, пока не устроится получше? Было кому изливать душу? Кэти плакала, горевала и безумно злилась. И время шло, боль притупилась, но простить подругу она так и не смогла.
* * *
Темным осенним вечером Кэти стояла на мосту и глядела, как желтые листья, кружась, опускаются на воду и медленно уплывают прочь. Ее жизнь давно наладилась, ее повысили на работе, она смогла на свою небольшую зарплату снять комнатку вместе с милой соседкой, и за ней начинал ухаживать симпатичный юноша Кристиан. Но сегодня ей вспомнились Мишель и Роза. Таким же темным вечером умерла Мишель. Такой же осенью она в последний раз видела Розу. В сегодняшней газете она прочитала о помолвке Клауса с богатой наследницей, из чего следовало, что Розу замуж он не взял, хотя и обещал. Но желания видеть Розу у нее не было. Любовь, боль и горе излились на бумагу, белые листки, которые теперь Кэти сжимала в руке.
Она вспоминала, как любила и заботилась о Мишель, и о Розе, о том, что обе они покинули ее, хотя и по разным причинам. Сейчас, принимая робкие ухаживания Кристиана, она поняла, что ей всегда хотелось, чтобы кто-то так любил и заботился о ней самой. Словно она дарила им любовь в тайной надежде, что это будет взаимно. Но с Розой взаимности не получилось.
- Пусть тени прошлого останутся в прошлом, - Кэти отпустила листы, и они полетели в воду.
- А я буду заботиться о себе сама, - продолжила она, поплотнее закуталась в теплый платок, подаренный Кристианом, и поспешила прочь.
* * *
На темной воде словно светились листы бумаги с изящным женским почерком, медленно погружаясь в воду. Проплывавший мимо рыбак выловил один из них веслом и прочитал:
"Посвящается моей любимой подруге,
нежной, трепетной, ранимой,
мужественной, честной, отважной,
глубокой, талантливой, многогранной.
Спасибо тебе за то, что ты есть в моей жизни.
Смотрюсь в тебя как в зеркало.
В отражении вижу тебя, потом себя, снова тебя.
Кто из нас кто? Кто из нас где?
Изображение переливается, меняется, лучится, мерцает.
Чем больше вижу, какие мы разные, тем больше постигаю себя.
Через тебя я чувствую ребенка в себе с его задором и светом.
Меня до слез трогают его непосредственность и доверчивость, восторг и открытость, любопытство и отзывчивость.
Смотрю на тебя и лучше ощущаю себя.
С моей и твоей глубокой болью, страданием, ужасом.
Не устаю тобой любоваться: твоей красотой, гармоничностью, обаянием.
Ты манишь и ускользаешь, летишь и сияешь.
Женственная, очаровательная, соблазнительная.
Быть может, и я такая, раз вижу это в тебе.
Твоя улыбка - отражение солнца в прозрачной воде с крохотными волнами.
Твой смех - переливы сиреневых колокольчиков на янтарном ячменном поле.
Но вот темнеют твои глаза, в них плещется боль.
Ее волны омывают меня, ранами отзывается сердце.
Твоя боль - моя боль.
Мне знакомы эти ноты страдания, это и мои песни.
Тик-так, тик-так - вьется, бьется тревога внутри.
Звенит, нарастает, переходит в ужас.
Бом! - Бьет маятник.
То, чего так боялась - случилось.
Как птица со рваным крылом трепещет тревога во мне и в тебе.
Бом! Бом! Удар за ударом.
Не раз доводилось нам слышать тот грозный бой.
Вот что-то пугает тебя. Тебе страшно? Отчего?
И я узнаю этот страх, он и меня настигал не раз.
Сопереживая тебе, вспоминаю себя - давно, недавно.
Я помню...
Все это уже было когда-то.
Твои слезы.
Мое сострадание.
Ты плачешь - я обнимаю тебя, утешаю, шепчу ласковые слова.
Постепенно боль отпускает тебя, и ты улыбаешься мне сквозь слезы.
Горести забыты, ты снова звонко смеешься.
Видя твою улыбку, ребенок во мне танцует и хлопает в ладоши от счастья!
Он утешил и развеселил своего дорогого друга.
И взявшись за руки, они бегут играть - на волю, к мягкому солнцу и светлому легкому небу, к бескрайним просторам чудесного доброго мира - того, что бывает только в детстве."