Базовый объект для понимания русского мира
Как с помощью понятийного аппарата экономики и особенно социологии и политологии описывать и объяснять реалии обществ, в которых нет или не было базовых объектов, конституирующих эти дисциплины? ...Ведь метод и теория должны соответствовать природе изучаемого объекта, а не навязываться извне. ...А ведь первый шаг прост - начать смотреть на свою историю своими глазами, а не чужими. Собственно, к этому нас призывают даже западные коллеги. Так, Д. Ливен, автор книги «Империя: Российская империя и ее соперники», отметив, что в современных сравнительных исследованиях политической науки (и не только в ней) господствует превращенная в догму вигская интерпретация истории - «странная версия англо-американского самопоздравления-самовосхваления, написанная в немецкой манере», заключил: русские должны взять на себя инициативу в написании русской истории. Т.е. речь идет о том, чтобы в осмыслении своей истории не следовать чужим схемам, отражающим чужой - западный - опыт и подаваемым в пропагандистских целях в качестве универсальных, а разрабатывать свои, вытекающие из русской реальности, адекватные ей, «заточенные» под нее. Такой подход потребует не просто новых теорий, а новых дисциплин - например, «русских исследований». Но пока такая дисциплина не создана, остается работать в сфере социальной философии и искать такие базовые объекты исследования, которые способны конституировать «русские исследования» так же, как «гражданское общество» конституирует социологию, а «политика» - политическую науку.
Что может стать таким базовым объектом для понимания русского мира, его истории? Что является константой для русской истории, взятой в качестве системы, - такой константой, какой, например, для капиталистической системы является капитал? Что есть константа, образующий элемент, который присутствует во всех структурах русской истории и, более того, усиливается в каждой
последующей, достигая кульминации и исторически чистой формы в советском коммунизме, который, на мой взгляд, является ключом одновременно к русской истории и к мировой истории ХХ века? Что можно выделить в качестве такой базовой единицы анализа русской реальности, которая будет адекватна последней и позволит уйти от ложных «социологизации» и «политологизации» этой реальности - короче, от вестернизации, на которой строились многие из окончившихся катастрофой русских реформ.
Специфика каждой крупной/сложной социальной системы заключается в ее системообразующем элементе как базовой единице ее организации. В индийской системе это каста, в античной - полис, в капиталистической - капитал. А что является базовой единицей русской истории, взятой как система? Таким элементом, на мой взгляд, в русской истории является власть. Эта власть не сводится к государственности, хотя у нее есть государственное измерение. Эта власть не является политической, хотя дважды - на рубеже XIX-XX и XX-XXI вв. - на короткое время у нее появлялось и политическое измерение (как результат ее разложения).
У русской власти, как мы увидим, нет аналогов ни на Западе, ни на Востоке, это исключительно русский феномен. В то же время - и в этом один из главных парадоксов русской власти, одно из ее главных противоречий - она, во-первых, никогда не возникла бы на русской почве без взаимодействия с тенденциями и феноменами общеевразийского развития и, во-вторых, не получила бы своей завершенной формы вне капиталистической системы, без взаимодействия с тенденциями и феноменами общемирового развития. В связи с этим термин «русская власть», который я буду использовать, отражает весьма сложную по содержанию и строению субстанцию, сформировавшуюся как русский ответ на нерусские - евразийские и мировые - воздействия. Я буду называть эту власть «центроверхом», чтобы не прибегать к таким терминам, как «государство», «патримония» и т. п. Анализируя специфику этой власти (ее главные черты - надзаконность и социально однородный характер), мы двинемся из настоящего в прошлое - от коммунизма к самодержавию.
...Коммунистические руководители прекрасно понимали надзаконный характер коммунистической власти, причем с самого начала. Ленин писал о том, что коммунистическая власть («диктатура пролетариата») есть «ничем не ограниченная, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненная, непосредственно на насилие опирающаяся власть»...
...Власть - надзаконна, внезаконна, а следовательно, и ее «экономика» (т. е. пущенное в дело имущество, не являющееся собственностью, т. к. нет собственника; собственность есть не кража, а юридическое отношение, предполагающее наличие юридического лица, разрешенного государством) должна быть внелегальной, нелегальной. Отсюда - в силу природы власти - всего один шаг до использования в указанном процессе внелегальных, т. е. криминальных методов, средств и групп создания такой «экономики» как наиболее адекватных по своей, потусторонней закону природе, что и произошло в 1990-е гг. Итак, власть в третьей структуре русской истории - советском коммунизме - носила надзаконный характер. А как обстояло дело с первой и второй структурами - Московским и Петербургским самодержавиями?
...Историкам так и не удалось решить вопрос о социальной природе самодержавия. Одни пытаются втолкнуть его в прокрустово ложе «восточного деспотизма», другие приравнивают к «западному абсолютизму». Мне обе эти точки зрения представляются ошибочными. На самом деле самодержавие - исключительно русский феномен. Хотя «западный абсолютизм» (как и русское самодержавие) - власть субъектная, а «восточный деспотизм» - системная, не предполагающая субъекта, растворяющая его в себе, по линии ограниченности законом, подзаконности, высокоинституциализированного характера у них больше общего друг с другом, чем с самодержавием.
...Последние два года своей жизни Людовик XIV (тот самый, которому приписывают фразу «Государство - это я») провел в слезах. Дело в том, что регентом при наследнике должен был стать ненавидимый Людовиком Филипп Орлеанский. И Людовик ничего не мог с этим поделать - все было по закону. Можно ли представить в такой ситуации русского самодержца от Ивана IV, готового передать престол хоть принцу Датскому (моя воля), до Екатерины II, собиравшейся возвести на престол внука вместо сына? Конечно, нет. В «натуральном» самодержавии, по самой его природе, такая ситуация невозможна. Ведь самодержавие предполагает, что государева воля - единственный источник власти и закона, внутренней и внешней политики и, разумеется,
определения наследника, что, кстати, и было зафиксировано Петром I в 1722 г.
Самодержавный царь - это вам не король, император и не падишах какой-нибудь. Это царь-самодержец. Аналогов не имеет. По сути, это замороженная революционная власть. Неслучайно самодержавие возникло революционным путем (опричнина), посредством и в результате сверхсубъектного, волюнтаристского акта. Волюнтаризм - имманентная черта русской власти.
...Таким образом, надзаконность (надконституционность) Администрации Президента РФ не есть ни злой умысел, ни выверт истории - это системно-историческая черта, воспроизводство которой лишний раз доказывает «правило А.А. Зиновьева»: «Эволюция крупных сложных систем необратима». В ходе эволюции системы могут менять структуры, структурно меняться, но ...структурные кризисы и изменения (часто осуществляемые с помощью противников системы - «принцип «Матрицы-2», наиболее ярко проявляющийся в истории капсистемы) как раз и обеспечивают сохранение системы, постоянно жертвующей своими конкретными историческими структурами, отбрасывающей их, как ящерица хвост. Но как могла возникнуть столь необычная власть? По логике - только весьма необычным образом, в необычных исторических условиях.
Некоторые историки обусловливают специфику русской власти принятием византийского наследия. Другие говорят о переносе на русскую почву монгольских (ордынских) форм; эту версию нередко подкрепляют тем фактом - совершенно верным, - что домонгольская Русь не знала таких форм власти, которые установились на Руси во второй половине XVI - первой половине XVII вв.: ни Киевская, ни Владимирская Русь не знали феномена надзаконной власти. Но обратим внимание на два других факта: во-первых, надзаконной власти не знала и Орда (кстати, как не знала и Византия); во-вторых, эта власть - в виде самодержавия - начала формироваться почти столетие спустя после избавления от Орды, а вовсе не сразу. Поэтому речь не может идти о заимствовании ордынских порядков - этого не произошло, имело место нечто более сложное и необычное, то, что Гегель называл «коварством истории».
...Ордынизация Руси привела к тому, что, во-первых, центральная власть (по ханскому поручению) стала единственно значимой, реальной. Во-вторых, власть, сила, насилие стали главным фактором жизни - неслучайно В.О. Ключевский писал об ордынско-удельной эпохе как о времени измельчания общих интересов, падения морали, ориентации только на силу - Орды или ее московского наместника. В-третьих, эта власть оказывалась - по крайней мере по исходному импульсу, по генетической тенденции развития, по воле - единственным субъектом, стоявшим в качестве наместнической власти над русской землей - так же, как Орда стояла над ней, или стоявшим вместе с Ордой в качестве ее нижнего, улусно-служилого элемента над русским обществом. Так возник - не с необходимостью, но закономерно - мутант и одновременно новая форма власти, пока еще не русская - ордынско-московская власть.
Эта власть, ордынско-московская (или ордынская власть в «ордынской системе» по отношению к Руси), обрела новые качества, которых исходно не было ни в кочевых державах, ни в домонгольской Руси и которые возникли в процессе и в результате взаимодействия Орды, ханской власти, с одной стороны, и русских порядков, христианского общества - с другой.
Я подчеркиваю: в процессе именно взаимодействия, а не прямого переноса неких порядков. Разумеется, Русь немало заимствовала у Орды, однако надзаконную власть она заимствовать не могла - в Орде такой не было. Надзаконными, волевыми были отношения Орды и Руси; причем длились эти отношения более двухсот лет - срок вполне достаточный, чтобы выработать устойчивые формы отношений и практики.
...Монгольские и ордынские ханы (и, соответственно, их власть), как и любые верховные азиатские владыки, не выступали в качестве субъектов. В обществах «азиатского» способа производства (или системно-исторического типа) субъектность не фиксируется. Субъектность (исторический субъект) впервые оформляется в социумах античного типа, где выступает в коллективной форме (полис; отсюда - «казус Сократа»). И только в христианстве и с ним возникает индивидуальный исторический субъект. Христианское общество - общество индивидуальных субъектов, полисубъектное общество; в нем не может быть одного, самого-по-себе субъекта - как невозможен хлопок одной ладонью. Вот эту невозможность для христианского русского общества в значительной степени преодолела Орда с ее двухвековым господством.
Как известно, христианин выступал субъектом (индивидуальным), поскольку вступал в индивидуальные отношения с Богом, Абсолютом. Именно последний посредством этих отношений наделял субъектностью социальных агентов христианского мира. Субъект ордынской власти по поручению наделялся властной субъектностью не Абсолютом, а вполне земной, хотя далекой и
внушающей страх и ужас властью ордынского царя-чингисида.
Поскольку московско-ордынская (будущая русская) власть оказывалась единственным властным и значимым субъектом не в результате взаимодействия с другими субъектами, а по воле верховной власти, которая сама субъектом не являлась, а выступала в виде некой почти безличной силы, то реализовать свою субъектность русская власть могла лишь по отношению к самой себе.
Она, эта власть - субъект-чужой орган, была исходно сконструирована как автосубъект, т. е. субъект-сам-для-себя, субъект, реализующий свою субъектность в отношении к самому себе. Такой субъект - Властихрист - не только не нуждается в другом субъекте, но и стремится не допустить его появления/существования, это субъект - терминатор субъектов, негативный субъект, стремящийся к единственности, к моносубъектности.
Здесь необходимо подчеркнуть, что русская власть - это не моносубъект по сути, как кажется на первый взгляд и как я склонен был считать в середине 1990-х гг. По сути, как субстанция она прежде всего автосубъект, который по своей сам-по-себе субъектности должен стремиться (и стремится) к моносубъектности, но за исключением нескольких исторических мгновений не достигает этого. ...Т. е. власть вынуждена допустить субъектность некоторых других элементов системы во второстепенных сферах, присваивая в то же время себе статус сверхсубъекта, гиперсубъекта и таким компромиссным образом решая проблему реализации своей природы.
Гиперсубъектность - ...всё это реакция христианского, множественно-субъектного по социогенотипу общества на собственную же новую форму, возникшую из взаимодействия с не (и вне) -субъектным ордынским началом, «ответ Бога Отца, Сына и Святого Духа» ордынскому хану, «царю Калину». И этот ответ обрекает автосубъекта русской власти на вечное внутреннее борение, превращает его самого в поле (само) разрушительной борьбы, которая и есть его развитие. Но это тема отдельной работы по философии истории - не России, а автосубъекта русской власти.
Андрей Ильич Фурсов, "Русская власть, история Евразии и мировая система"