Дружелюбная мысль
"Каждый раз, когда я открываю любую статью Аверинцева, о чем угодно - о малоизвестном византийском поэте или о немецком философе - его слова сообщают мне то ясное чувство, которое я испытала, впервые услышав его: они ставят всё на свои места, они приводят в порядок ум и душу. Душевная слякоть, суета, грубое недовольство - все это исчезает в свете его ясной и дружелюбной мысли.
[Spoiler (click to open)]
...Его ясная - и именно в силу своей ясности - крайне нетривиальная мысль, охватывающая эпохи и языки, устанавливающая связи в самых отдаленных явлениях культурной истории, уникальна по своей «жанровой» природе: это мысль одновременно филолога и философа, антрополога и богослова, историка и просветителя, аналитика и ритора, христианского апологета и политического мыслителя. Самым общим предметом всех своих гуманитарных занятий он считал человеческое понимание.
...приведу отрывок из его ученой прозы. Такого определения формы мне не приходилось встречать ни у кого.
«Так называемая форма существует не для того, чтобы вмещать так называемое содержание, как сосуд вмещает содержимое, и не для того, чтобы отражать его, как зеркало отражает предмет. „Форма“ контрапунктически спорит с „содержанием“, дает ему противовес, в самом своем принципе содержательный; ибо „содержание» - это каждый раз человеческая жизнь, а „форма“ - напоминание обо „всём“, об „универсуме“, о „Божьем мире“; „содержание“ - это человеческий голос, а „форма“ - все время наличный органный фон для этого голоса, „музыка сфер“. Содержание той или иной строфы „Евгения Онегина“ говорит о бессмысленности жизни героев и через это - о бессмысленности жизни автора, то есть каждый раз о своем, о частном; но архитектоника онегинской строфы говорит о целом, внушая убедительнее любого Гегеля, что das Wahre - это das Ganze (истинное - это целое, нем.). Классическая форма - это как небо, которое Андрей Болконский видит над полем сражения при Аустерлице. Она не то чтобы утешает, по крайней мере, в тривиальном, переслащенном смысле; пожалуй, воздержимся даже и от слова „катарсис“, как чересчур заезженного; она задает свою меру всеобщего, его контекст, - и тем выводит из тупика частного».
Воспитанием разума я назвала бы труд Аверинцева. Он учит тому, как человеческий ум выходит из тупика «частного» (в том числе коллективного частного, иначе говоря, «партийного»), из его глухоты к открытому смыслу, который, по словам Аверинцева, ведет нас в конце концов к «тайне живого». «В конечном счете все вещи из , humanitas, вещи культуры, - все это существует ради тайны, которую нельзя подделать, тайны живого».
Ольга Седакова
[Spoiler (click to open)]
...Его ясная - и именно в силу своей ясности - крайне нетривиальная мысль, охватывающая эпохи и языки, устанавливающая связи в самых отдаленных явлениях культурной истории, уникальна по своей «жанровой» природе: это мысль одновременно филолога и философа, антрополога и богослова, историка и просветителя, аналитика и ритора, христианского апологета и политического мыслителя. Самым общим предметом всех своих гуманитарных занятий он считал человеческое понимание.
...приведу отрывок из его ученой прозы. Такого определения формы мне не приходилось встречать ни у кого.
«Так называемая форма существует не для того, чтобы вмещать так называемое содержание, как сосуд вмещает содержимое, и не для того, чтобы отражать его, как зеркало отражает предмет. „Форма“ контрапунктически спорит с „содержанием“, дает ему противовес, в самом своем принципе содержательный; ибо „содержание» - это каждый раз человеческая жизнь, а „форма“ - напоминание обо „всём“, об „универсуме“, о „Божьем мире“; „содержание“ - это человеческий голос, а „форма“ - все время наличный органный фон для этого голоса, „музыка сфер“. Содержание той или иной строфы „Евгения Онегина“ говорит о бессмысленности жизни героев и через это - о бессмысленности жизни автора, то есть каждый раз о своем, о частном; но архитектоника онегинской строфы говорит о целом, внушая убедительнее любого Гегеля, что das Wahre - это das Ganze (истинное - это целое, нем.). Классическая форма - это как небо, которое Андрей Болконский видит над полем сражения при Аустерлице. Она не то чтобы утешает, по крайней мере, в тривиальном, переслащенном смысле; пожалуй, воздержимся даже и от слова „катарсис“, как чересчур заезженного; она задает свою меру всеобщего, его контекст, - и тем выводит из тупика частного».
Воспитанием разума я назвала бы труд Аверинцева. Он учит тому, как человеческий ум выходит из тупика «частного» (в том числе коллективного частного, иначе говоря, «партийного»), из его глухоты к открытому смыслу, который, по словам Аверинцева, ведет нас в конце концов к «тайне живого». «В конечном счете все вещи из , humanitas, вещи культуры, - все это существует ради тайны, которую нельзя подделать, тайны живого».
Ольга Седакова