Моя мама
Недавно мы вернулись из печальной поездки в Таллин - 1-го декабря умерла моя мама, Антонина Селицкая, в девичестве Кузнецова. Так уж получилось, что мы видели ее последний раз за пару недель до ее смерти, когда были в Таллине в октябре-ноябре. На тот момент было уже ясно, что ей осталось совсем немного времени. Мать с большим трудом узнала нас, жаловалась на сильные боли, была под действием сильных обезболивающих и плохо осознавала, что происходит вокруг. И, тем не менее, она молила Бога о смерти. Т. е. смерть пришла к ней именно тогда, когда она устала жить и была к ней готова. Смерть была для нее милостью.
Семнадцатилетняя мама перед отправкой на финский фронт. Второе фото снято прямо перед началом блокады - маме только исполнилось 19 лет.
На момент смерти маме было 97 лет и 4 месяца. Она прожила долгую и очень непростую жизнь. Она и сама было очень непростым человеком с сильной волей и убеждением, что она всегда лучше знала что хорошо, а что плохо для членов ее семьи. Воля самих членов семьи ее мало интересовала. Чтобы избежать постоянного давления с ее стороны я выскочила в 17 лет замуж за первого человека, который, как мне по молодости показалось, уважал меня, как личность. Мать была категорически против нашего отъезда в Америку в 1982-году и изо всех сил чинила нам разные препятствия.
И, тем не менее, именно она помогала мне с сыном, что позволило мне окончить институт, несмотря на маленького ребенка и пьющего мужа. Она приходила ко мне после работы, убиралась, готовила и занималась с сыном, чтобы я могла сфокусироваться на учебе. После моего сложного развода с первым мужем, когда я оказалась в комнате в коммуналке они и вообще на какое-то время поселили у себя моего сына.
Мать была тяжелым человеком, но всегда желала только добра своим близким. Не ее вина, что интерпретация добра была порой у нее и других очень разной. Мать всегда готова была всем помочь вне зависимости от того хотели ли люди этой помощи или нет. Так что в общем-то она была хоть и трудным, но по-своему добрым и хорошим человеком.
У нее была очень непростая жизнь. Возможно, ее жизнь была достаточно обычной для девочек ее поколения, но мне она видится очень тяжелой и несправедливой. Поэтому я и решила ее здесь описать.
Мама родилась в 1922-м году в деревне под Великими Луками в семье зажиточных и очень работящих крестьян, что тогда называлось середняками, а позже кулаками. Когда началась коллективизация, всех бабушкиных братьев, таких же середняков, раскулачили и куда-то сослали. Бабушка была чрезвычайно умной женщиной. Видя что происходит, она срочно отправила мужа в Ленинград, где у них были знакомые, а сама добровольно и в первых рядах вступила в колхоз и сдала туда весь свой скот. Таким образом она оказалась матерью одиночкой, которая к тому же активно поддержала коллективизацию, а стало быть не подлежала уже раскулачиванию и высылке.
С 6-ти лет мать, а потом и ее младший брат жили на два дома - лето с матерью в деревне, а зиму с отцом в Ленинграде, куда зимой порой ненадолго приезжала и их мать. Бабушка была очень жесткой и суровой женщиной, отсюда, думаю, и возникла неласковость моей матери. Бабушка, кстати, вообще выросла без матери, которая умерла, когда ей было два месяца, но это совсем другая и тоже непростая история.
Мать рано научилась читать и рано пошла в школу. После 7-го класса она поступила в медицинское училище, собираясь по его окончанию поступить в медицинский институт. Но жизнь распорядилась иначе. Когда мать была на последнем курсе училища, началась финская война. Весь их курс записался (записали?) добровольцами на фронт. Поскольку мать была на год младше всех остальных и ей едва исполнилось 17 лет, то она отправке на фронт не подлежала, но никто не удосужился проверить ее паспорт, и ее отправили туда вместе со всеми.
Как она рассказывала, постановление о запрете нахождения женщин прямо на линии фронта вышло через пару месяцев после начала войны, так что первые свои месяцы на фронте она провела в окопах на линии фронта, перевязывая раненых бойцов и отволакивая их на себе в госпиталь. Последний месяц она провела в госпитале операционной сестрой. После финской войны и того, чего она там насмотрелась, желание стать врачом у матери полностью пропало, и она решила стать портнихой, поступив на курсы кройки и шитья.
Но закончить их мать так и не успела, началась Великая Отечественная война, которую она встретила одна. Мать и брат остались в деревне, куда они поехали прямо перед войной, получить деньги за проданный дом. Прямо перед войной бабушка наконец-то решилась продать хозяйство и переехать к мужу в Ленинград. Материнский отец работал мастером на военном заводе. Когда началась война, он был в отпуске в деревне, откуда до Ленинграда пришлось добираться несколько дней, т. к. поезда начали ходить нерегулярно и по закону военного времени. Таким образом он опоздал из отпуска на несколько дней. Вернувшись в Ленинград он тут же ушел на работу, и больше его мать не видела. Возможно, что по закону военного времени его за опоздание просто арестовали и куда-то сослали, возможно он попал под бомбежку и погиб. О его судьбе ничего не известно.
Мать вместе с другими молодыми девушками тут же отправили под Ленинград рыть противотанковые рвы. Но, как мать потом говорила, эти рвы не помогли, т. к. рыли они их на полях, а танки на город пошли по шоссе. Поскольку наступление немцев было очень быстрым, то те машины, на которых привезли девушек, быстро уехали обратно в Ленинград, а девушек оставили в поле. Под бомбежкой и самолетным обстрелом девушки были вынуждены пешком добираться в Ленинград. Многие из них погибли. Матери повезло - она сумела добраться до города. А в городе уже начиналась блокада.
Всю блокаду мать, как и остальные девушки ее возраста, прослужила в какой-то комсомольско-молодежной бригаде, которая занималась всем чем угодно - от сбрасывания зажигательных бомб с крыш во время бомбежки до тушения пожаров, разбора завалов и сборов трупов на улицах. Про блокаду мать всегда рассказывала крайне мало и очень неохотно. Помню, как она категорически отказывалась идти со мной на Пискаревское кладбище, и я никак не могла понять почему. Поняла я это ее нежелание вспоминать только когда лет примерно в 90 у матери ослаб контроль над ее воспоминаниями, и она начала отвечать на мои вопросы о блокаде. Похоже, что нежелание обсуждать события блокады было просто была защитной реакцией организма, т. к. продолжать жить с такими воспоминаниями было бы невозможно. Не буду описывать здесь все ужасы того, что ей пришлось пережить во время блокады. Это отдельная тема, неоднократно описанная прямыми свидетелями тех событий. Скажу только, что мать осталась одна в огромной коммунальной квартире на верхнем этаже. Все остальные жители квартиры или умерли от голода, или были эвакуированы. Спасли мать от смерти запасы, которые по деревенской привычке имел ее отец - мешок соли, да пару мешков круп, которые она понемножку добавляла к своему скудному пайку (ты знаешь, как вкусно было пить соленую воду, рассказывала позже мать).
Сразу прорыва блокады девочек, которые чудом не умерли от голода в блокадные годы, отправили на лесозаготовки под Тихвин - городу нужно было топливо. Им выдали недельный паек, который они тут же съели, и оставили в лесу, где они должны были сами вырыть себе землянки и обустроить свой быт. Быт налаживался крайне трудно, т. к. большинство городских девочек понятия не имели, как выживать в таких диких условиях. Сначала они выкапывали по ночам и ели картошку, которую днем сажали местные жители. Когда те взмолились и научили их выкапывать и варить разный коренья, стали варить и есть эти коренья и первую зелень - лебеду, щавель. Мать одна из немногих была немного знакома с деревенским бытом и умела запрягать лошадь. К тому же она была довольно-таки рослой девушкой, так что ее в их бригаде поставили за мужчину - управляться с лошадью и таскать тяжести. Всю свою оставшуюся жизнь она мучалась от болей в надорванной тогда спине.
Там же на лесозаготовках она и познакомилась с отцом - застенчивым поляком-белорусом, который спас ее однажды, когда она упала в омут и не могла выплыть. Отец до этого был шофером на дороге жизни, также голодал, а кроме того постоянно жил с опасностью провалиться вместе с машиной под лед, т. к. ездить они начинали по совсем еще тонкому льду и ездили всегда с открытой дверцей, чтобы успеть выскочить из кабины, когда машина начинала тонуть.
После войны они переехали в Таллин, т. к. пока мать была на лесозаготовках, в ее комнату поселили вернувшуюся из эвакуации семью офицера. Помыкавшись по родственникам и знакомым с тогда уже родившимся моим старшим братом, отец поехал в своему напарнику по Дороге Жизни эстонцу из Таллина. Там он устроился на работу, получил общежитие и вызвал к себе мать с ребенком. Жизнь в Эстонии они начинали крайне трудно, но им помогала выжить местная эстонско-польская семья. Они разрешили им что-то сажать на своем огороде, что было для родителей большим подспорьем. Мать за это немного помогала им по дому и что-то перешивала.
Когда мать была беременна мною, в 3 с половиной года от воспаления легких умер мой брат. Антибиотики тогда достать было практически невозможно. Со мной они поначалу жили все в том же общежитие с удобствами во дворе и разделенными простынями закутками для отдельных семей. Потом у отца начался туберкулез коленного сустава и каким-то совершенным чудом им удалось получить от завода, где он тогда работал, двухкомнатную квартиру со всеми удобствами, куда они тут же перевезли начавшую к тому времени слепнуть бабушку, которая тогда жила у дальних родственников в деревне.
Мои родители очень долго не оформляли официальный брак, т. к. мать крайне боялась со сменой паспорта потерять свою ленинградскую прописку. Очень долго она мечтала вернуться в Ленинград, считая Эстонию просто временным этапом их жизни. Потом жизнь как-то наладилась и Эстония стала им домом. Мать в числе первых проголосовала за отделение Эстонии от СССР, получив таким образом эстонское гражданство.
В Америку она к нам переезжать ни в коем случае не хотела даже не объясняя причин - не хочу и все. Не хотела приезжать даже в гости. С 1991-го года мы ежегодно, а то и чаще, ездили к родителям. В 2001-м году немного не дожив до 90 лет скоропостижно и неожиданно умер отец. Мать по-прежнему не хотела ничего менять в своей жизни. К тому времени у нее началась подозрительность, и ей стало казаться, что все вокруг затевают за ее спиной какие-то козни.
Помочь ей было крайне трудно - она вдруг перестала всем доверять, мы даже не могла кого-то нанять, чтобы приходить к ней и помогать - она всех подозревала в воровстве. Перессорилась с соседями, с которыми до того была очень дружна. Категорически отказывалась переезжать в квартиру в специальном доме, где ей было бы обеспечено нормальное питание, уход и медицинская помощь.
Около семи лет назад нам позвонила одна наша знакомая, которая по нашей просьбе приносила матери продукты и звонила ей каждый день. Мать не ответила на ее очередной звонок, а когда она приехала к матери и открыла квартиру своим ключом, то обнаружила мать без сознания на полу. Она вызвала скорую помощь и мать забрали в больницу. Я сразу же прилетела в Таллин. Врач в больнице, куда поместили мать, сказал, что состояние у нее крайне тяжелое, сделать они ничего не могут и речь идет о нескольких неделях жизни. Я перевела мать в платное отделение по уходу, и улетела домой, готовая к скорому возвращению в Таллин.
Однако уход и медицинская помощь в этом отделении оказались настолько великолепными, что мать прожила там почти семь лет. Ходить она, правда, больше сама не смогла в связи с нарушением равновесия, но до последних нескольких месяцев была очень активна - сама садилась, сама ела, активно общалась с окружающими. Что было самым приятным в этих ее последних годах жизни - мать стала намного спокойнее и больше довольна жизнью. Конечно, приступы подозрительности и агрессии периодически возникали, но в основном она просто наслаждалась вкусной едой, хорошей компанией и чтением книг и журналов. Т. е. как это ни странно последние годы ее жизни скучные и пустые, если смотреть со стороны, были для нее наименее стрессовыми относительно всей ее предыдущей жизни. Память о тяжелом прошлом постепенно уходила, она забыла своих внуков и даже имя мужа вспоминала с трудом, хотя нас по-прежнему узнавала и радовалась нашим визитам. И из жизни она ушла именно тогда, когда больше не хотела жить.
Родителей не выбирают. У меня никогда не было близких отношений с матерью, но это была моя мама - одна и единственная и мне очень тяжело было ее потерять. Она была последним человеком в нашей семье из поколения наших родителей, теперь мы остались самыми старшими. Это новое и сложное ощущение, к которому трудно привыкнуть. Мы не чувствуем себя стариками, но никого не осталось между нами и смертью.
Я с родителями. Мне лет 5, стало быть маме где-то 32 года.
Тоже я с родителями незадолго до смерти отца.
Мамино 90-летие - с любимой внучкой Катей.
Мамина могила
Семнадцатилетняя мама перед отправкой на финский фронт. Второе фото снято прямо перед началом блокады - маме только исполнилось 19 лет.
На момент смерти маме было 97 лет и 4 месяца. Она прожила долгую и очень непростую жизнь. Она и сама было очень непростым человеком с сильной волей и убеждением, что она всегда лучше знала что хорошо, а что плохо для членов ее семьи. Воля самих членов семьи ее мало интересовала. Чтобы избежать постоянного давления с ее стороны я выскочила в 17 лет замуж за первого человека, который, как мне по молодости показалось, уважал меня, как личность. Мать была категорически против нашего отъезда в Америку в 1982-году и изо всех сил чинила нам разные препятствия.
И, тем не менее, именно она помогала мне с сыном, что позволило мне окончить институт, несмотря на маленького ребенка и пьющего мужа. Она приходила ко мне после работы, убиралась, готовила и занималась с сыном, чтобы я могла сфокусироваться на учебе. После моего сложного развода с первым мужем, когда я оказалась в комнате в коммуналке они и вообще на какое-то время поселили у себя моего сына.
Мать была тяжелым человеком, но всегда желала только добра своим близким. Не ее вина, что интерпретация добра была порой у нее и других очень разной. Мать всегда готова была всем помочь вне зависимости от того хотели ли люди этой помощи или нет. Так что в общем-то она была хоть и трудным, но по-своему добрым и хорошим человеком.
У нее была очень непростая жизнь. Возможно, ее жизнь была достаточно обычной для девочек ее поколения, но мне она видится очень тяжелой и несправедливой. Поэтому я и решила ее здесь описать.
Мама родилась в 1922-м году в деревне под Великими Луками в семье зажиточных и очень работящих крестьян, что тогда называлось середняками, а позже кулаками. Когда началась коллективизация, всех бабушкиных братьев, таких же середняков, раскулачили и куда-то сослали. Бабушка была чрезвычайно умной женщиной. Видя что происходит, она срочно отправила мужа в Ленинград, где у них были знакомые, а сама добровольно и в первых рядах вступила в колхоз и сдала туда весь свой скот. Таким образом она оказалась матерью одиночкой, которая к тому же активно поддержала коллективизацию, а стало быть не подлежала уже раскулачиванию и высылке.
С 6-ти лет мать, а потом и ее младший брат жили на два дома - лето с матерью в деревне, а зиму с отцом в Ленинграде, куда зимой порой ненадолго приезжала и их мать. Бабушка была очень жесткой и суровой женщиной, отсюда, думаю, и возникла неласковость моей матери. Бабушка, кстати, вообще выросла без матери, которая умерла, когда ей было два месяца, но это совсем другая и тоже непростая история.
Мать рано научилась читать и рано пошла в школу. После 7-го класса она поступила в медицинское училище, собираясь по его окончанию поступить в медицинский институт. Но жизнь распорядилась иначе. Когда мать была на последнем курсе училища, началась финская война. Весь их курс записался (записали?) добровольцами на фронт. Поскольку мать была на год младше всех остальных и ей едва исполнилось 17 лет, то она отправке на фронт не подлежала, но никто не удосужился проверить ее паспорт, и ее отправили туда вместе со всеми.
Как она рассказывала, постановление о запрете нахождения женщин прямо на линии фронта вышло через пару месяцев после начала войны, так что первые свои месяцы на фронте она провела в окопах на линии фронта, перевязывая раненых бойцов и отволакивая их на себе в госпиталь. Последний месяц она провела в госпитале операционной сестрой. После финской войны и того, чего она там насмотрелась, желание стать врачом у матери полностью пропало, и она решила стать портнихой, поступив на курсы кройки и шитья.
Но закончить их мать так и не успела, началась Великая Отечественная война, которую она встретила одна. Мать и брат остались в деревне, куда они поехали прямо перед войной, получить деньги за проданный дом. Прямо перед войной бабушка наконец-то решилась продать хозяйство и переехать к мужу в Ленинград. Материнский отец работал мастером на военном заводе. Когда началась война, он был в отпуске в деревне, откуда до Ленинграда пришлось добираться несколько дней, т. к. поезда начали ходить нерегулярно и по закону военного времени. Таким образом он опоздал из отпуска на несколько дней. Вернувшись в Ленинград он тут же ушел на работу, и больше его мать не видела. Возможно, что по закону военного времени его за опоздание просто арестовали и куда-то сослали, возможно он попал под бомбежку и погиб. О его судьбе ничего не известно.
Мать вместе с другими молодыми девушками тут же отправили под Ленинград рыть противотанковые рвы. Но, как мать потом говорила, эти рвы не помогли, т. к. рыли они их на полях, а танки на город пошли по шоссе. Поскольку наступление немцев было очень быстрым, то те машины, на которых привезли девушек, быстро уехали обратно в Ленинград, а девушек оставили в поле. Под бомбежкой и самолетным обстрелом девушки были вынуждены пешком добираться в Ленинград. Многие из них погибли. Матери повезло - она сумела добраться до города. А в городе уже начиналась блокада.
Всю блокаду мать, как и остальные девушки ее возраста, прослужила в какой-то комсомольско-молодежной бригаде, которая занималась всем чем угодно - от сбрасывания зажигательных бомб с крыш во время бомбежки до тушения пожаров, разбора завалов и сборов трупов на улицах. Про блокаду мать всегда рассказывала крайне мало и очень неохотно. Помню, как она категорически отказывалась идти со мной на Пискаревское кладбище, и я никак не могла понять почему. Поняла я это ее нежелание вспоминать только когда лет примерно в 90 у матери ослаб контроль над ее воспоминаниями, и она начала отвечать на мои вопросы о блокаде. Похоже, что нежелание обсуждать события блокады было просто была защитной реакцией организма, т. к. продолжать жить с такими воспоминаниями было бы невозможно. Не буду описывать здесь все ужасы того, что ей пришлось пережить во время блокады. Это отдельная тема, неоднократно описанная прямыми свидетелями тех событий. Скажу только, что мать осталась одна в огромной коммунальной квартире на верхнем этаже. Все остальные жители квартиры или умерли от голода, или были эвакуированы. Спасли мать от смерти запасы, которые по деревенской привычке имел ее отец - мешок соли, да пару мешков круп, которые она понемножку добавляла к своему скудному пайку (ты знаешь, как вкусно было пить соленую воду, рассказывала позже мать).
Сразу прорыва блокады девочек, которые чудом не умерли от голода в блокадные годы, отправили на лесозаготовки под Тихвин - городу нужно было топливо. Им выдали недельный паек, который они тут же съели, и оставили в лесу, где они должны были сами вырыть себе землянки и обустроить свой быт. Быт налаживался крайне трудно, т. к. большинство городских девочек понятия не имели, как выживать в таких диких условиях. Сначала они выкапывали по ночам и ели картошку, которую днем сажали местные жители. Когда те взмолились и научили их выкапывать и варить разный коренья, стали варить и есть эти коренья и первую зелень - лебеду, щавель. Мать одна из немногих была немного знакома с деревенским бытом и умела запрягать лошадь. К тому же она была довольно-таки рослой девушкой, так что ее в их бригаде поставили за мужчину - управляться с лошадью и таскать тяжести. Всю свою оставшуюся жизнь она мучалась от болей в надорванной тогда спине.
Там же на лесозаготовках она и познакомилась с отцом - застенчивым поляком-белорусом, который спас ее однажды, когда она упала в омут и не могла выплыть. Отец до этого был шофером на дороге жизни, также голодал, а кроме того постоянно жил с опасностью провалиться вместе с машиной под лед, т. к. ездить они начинали по совсем еще тонкому льду и ездили всегда с открытой дверцей, чтобы успеть выскочить из кабины, когда машина начинала тонуть.
После войны они переехали в Таллин, т. к. пока мать была на лесозаготовках, в ее комнату поселили вернувшуюся из эвакуации семью офицера. Помыкавшись по родственникам и знакомым с тогда уже родившимся моим старшим братом, отец поехал в своему напарнику по Дороге Жизни эстонцу из Таллина. Там он устроился на работу, получил общежитие и вызвал к себе мать с ребенком. Жизнь в Эстонии они начинали крайне трудно, но им помогала выжить местная эстонско-польская семья. Они разрешили им что-то сажать на своем огороде, что было для родителей большим подспорьем. Мать за это немного помогала им по дому и что-то перешивала.
Когда мать была беременна мною, в 3 с половиной года от воспаления легких умер мой брат. Антибиотики тогда достать было практически невозможно. Со мной они поначалу жили все в том же общежитие с удобствами во дворе и разделенными простынями закутками для отдельных семей. Потом у отца начался туберкулез коленного сустава и каким-то совершенным чудом им удалось получить от завода, где он тогда работал, двухкомнатную квартиру со всеми удобствами, куда они тут же перевезли начавшую к тому времени слепнуть бабушку, которая тогда жила у дальних родственников в деревне.
Мои родители очень долго не оформляли официальный брак, т. к. мать крайне боялась со сменой паспорта потерять свою ленинградскую прописку. Очень долго она мечтала вернуться в Ленинград, считая Эстонию просто временным этапом их жизни. Потом жизнь как-то наладилась и Эстония стала им домом. Мать в числе первых проголосовала за отделение Эстонии от СССР, получив таким образом эстонское гражданство.
В Америку она к нам переезжать ни в коем случае не хотела даже не объясняя причин - не хочу и все. Не хотела приезжать даже в гости. С 1991-го года мы ежегодно, а то и чаще, ездили к родителям. В 2001-м году немного не дожив до 90 лет скоропостижно и неожиданно умер отец. Мать по-прежнему не хотела ничего менять в своей жизни. К тому времени у нее началась подозрительность, и ей стало казаться, что все вокруг затевают за ее спиной какие-то козни.
Помочь ей было крайне трудно - она вдруг перестала всем доверять, мы даже не могла кого-то нанять, чтобы приходить к ней и помогать - она всех подозревала в воровстве. Перессорилась с соседями, с которыми до того была очень дружна. Категорически отказывалась переезжать в квартиру в специальном доме, где ей было бы обеспечено нормальное питание, уход и медицинская помощь.
Около семи лет назад нам позвонила одна наша знакомая, которая по нашей просьбе приносила матери продукты и звонила ей каждый день. Мать не ответила на ее очередной звонок, а когда она приехала к матери и открыла квартиру своим ключом, то обнаружила мать без сознания на полу. Она вызвала скорую помощь и мать забрали в больницу. Я сразу же прилетела в Таллин. Врач в больнице, куда поместили мать, сказал, что состояние у нее крайне тяжелое, сделать они ничего не могут и речь идет о нескольких неделях жизни. Я перевела мать в платное отделение по уходу, и улетела домой, готовая к скорому возвращению в Таллин.
Однако уход и медицинская помощь в этом отделении оказались настолько великолепными, что мать прожила там почти семь лет. Ходить она, правда, больше сама не смогла в связи с нарушением равновесия, но до последних нескольких месяцев была очень активна - сама садилась, сама ела, активно общалась с окружающими. Что было самым приятным в этих ее последних годах жизни - мать стала намного спокойнее и больше довольна жизнью. Конечно, приступы подозрительности и агрессии периодически возникали, но в основном она просто наслаждалась вкусной едой, хорошей компанией и чтением книг и журналов. Т. е. как это ни странно последние годы ее жизни скучные и пустые, если смотреть со стороны, были для нее наименее стрессовыми относительно всей ее предыдущей жизни. Память о тяжелом прошлом постепенно уходила, она забыла своих внуков и даже имя мужа вспоминала с трудом, хотя нас по-прежнему узнавала и радовалась нашим визитам. И из жизни она ушла именно тогда, когда больше не хотела жить.
Родителей не выбирают. У меня никогда не было близких отношений с матерью, но это была моя мама - одна и единственная и мне очень тяжело было ее потерять. Она была последним человеком в нашей семье из поколения наших родителей, теперь мы остались самыми старшими. Это новое и сложное ощущение, к которому трудно привыкнуть. Мы не чувствуем себя стариками, но никого не осталось между нами и смертью.
Я с родителями. Мне лет 5, стало быть маме где-то 32 года.
Тоже я с родителями незадолго до смерти отца.
Мамино 90-летие - с любимой внучкой Катей.
Мамина могила