Странный ветер. Кивао Момура - стихи (перевод Дмитрия Рагозина) - продолжение
стихи в свободной форме -
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ВЕТРА - продолжение ….
(станция «бобиньи-пабло пикассо»)
Станция «Бобиньи-Пабло Пикассо». Северо-восточная окраина Парижа, конечная станция на пятой линии метро. В этом районе, где много иммигрантов, в квартире некой мадам, раз в неделю беру уроки французского. Вернее, поскольку говорить я почти не могу, пытаюсь, превратив уши в подобие параболической антенны, уловить то, что говорит мадам, а потому ужасно устаю. Я здесь - точно на дне заворожившего меня глаза.
С готовностью вбираю любые слова, а после, по окончании часового урока, выйдя на улицу, мгновенно перестаю понимать, где я и что я.
Как бы там ни было, я на воле, поэтому решаю немного пройтись по Бабиньи, но, поскольку это пригород, небо кажется несравненно шире и ближе, и у меня начинает кружиться голова. Куда идти? В какой стороне Париж? Я не способен жить вне людского потока. Будь то слова, будь то деньги, будь то любовь, человек пребывает в созданном ими потоке. Чаще всего в месте обмена либо транспортировки, но даже если изредка, точно подарок, выпадает какое-то событие, в движении потока как таковом ничего не меняется. И это существо, именуемое «я» и наделённое речью, вырванное на миг из потока, теряет почву под ногами.
Внезапно вдалекеиз-за туч прогрохотал гром, резкий протяжный звук прошел через меня, через моё тело, преобразил, вернее, превратил в ничто, переплавил меня в человека, как будто впервые обретшего тело.
(о происхождении ослепительности)
Когда находишься на юге Франции в районе Ниццы, возникает желание состряпать какой- нибудь миф. Ну вот хотя бы о происхождении ослепительности. В давние времена всё в мире имело голос. Голос алоэ. Голос камня. Голос небесной лазури. Голос самого света. Но поскольку этих голосов никто не слышал, голоса превратились в бессловесные лучи, что бы пронзать человеческие глаза. Вот почему в мире всё так ослепительно.
(синева безумия)
Летом в Париже, который расположен на 28-ом градусе северной широты да ещё переходит на «летнее время», день никак не желает смеркаться. Уже десятый час, а крыши домов еще окрашены лучами заката, но вот солнце наконец заходит, и небесная лазурь медленно тускнеет. Я невыносимо люблю это время. Оно приходится на конец ужина, и, отказавшись от вина, бесцельно бродить, глядя на погружающийся в сумрак город, стало моей ежедневной привычкой.
И каждый раз я невольно нашептываю первую строчку «Ощущения», этого шедевра юного Рембо. «В синих сумерках лета, пойду по тропинкам…» - когда я был в Японии эти «синие сумерки» не давали мне покоя своей очевидной, как мне казалось, бессмыслицей, но, попав в эти края, я понял, что был неправ, летние сумерки здесь действительно синие, более того, до наступления кромешной темноты они проходят через множество оттенков синевы, медленно, точно вбирая в себя по мере течения времени само это время.
Но этим летом я познакомился с летними сумерками, которые еще синие. Место действия вновь Сен-Реми-де-Прованс, да, та самая тихая улочка на окраине, где расположилась знаменитая психиатрическая лечебница, в которую по его собственному желанию поместили Ван Гога. Поужинав в ресторане в старой части города, вышел, поднял глаза на небо и тотчас словно опьянел. Синева неба перед самым погружением в сумерки поразительно насыщенная и яркая. Разумеется, повсюду, в любом краю, под вечер небо прежде чем погрузиться в ночную тьму, проходит всевозможные оттенки синевы. От аквамарина до сапфира, от сапфира до индиго. Однако, опьянившая меня в тот миг синева не была не похожа ни на одну из них. Не какой-то оттенок синего цвета, занимающий определённую ступень в его градациях, нет, то был удивительно вещественный, и при этом удивительно волшебный, удивительно живописный цвет. Я тотчас вспомнил виденную в Ницце знаменитую синеву Ива Клейна, но эта была другой. Было лишь одно, что ей соответствовало. Да-да, та удивительно насыщенная синева неба, которую можно видеть на некоторых картинах Ван Гога. Завихрения безумной синевы. Только это. Надо было приехать в город Ван Гога, чтобы его безумие, сработав где-то на высоте как фильтр, как катализатор на одно мгновение явило мне эту дивную синь.
(неизречённая сердцевина мира)
Само собой разумеется, если допустить, что существует неизречённая сердцевина мира, в неё невозможно проникнуть иначе как посредством разъятия и разрушения языка являющегося в этом мире орудием речи. Если устранить язык, неизреченная сердцевина также будет утеряна. Более того. Если допустить, что ныне язык (то есть поэзия) иссяк и именно язык (то есть поэзия) ввержен в горнило светопреставления, это светопреставление невозможно описать иначе как при помощи языка (то есть поэзии). Следует ли счесть это прискорбным парадоксом? Отнюдь. По мне это всего лишь реальность, вроде кожи. Почему кожа? В ней, как известно, имеются отверстия и топологически мыслимо вывернуть её наизнанку….
автор - Кивао Момура перевод Дмитрия Рагозина
Родился в 1951г. ,автор сборника стихов «Беспрерывные блуждания», 1992. Лауреат премии журнала «Пройденный путь» за смелое новаторство, 1993, за сборник стихов «Под самым обычным солнцем» и премии имени Таками Дзюна, 1999, за сборник стихов «Распределение ветра».
«Я считаю, что стихи должны быть строгой оценкой языка посредством самого языка»
антология современной японской литературы "Странный ветер", Москва, "Иностранка", 2003