Встреча с Н.Цискаридзе в Ст.Петербургском театральном музее 20.03.2006 г. Часть 7
Как Вы относитесь к неадекватной реакции зала? Когда, например, хлопают не там, где надо?
Ну что сделать, если у людей нет слуха?! Конечно, если это не сделано специально. Как вы знаете, московская публика всегда славилась… Дело в том, что когда тебе хамят, а так часто бывает в Большом театре… Можно расстроить купленную публику, а у нас она есть. Можно их обидеть, они потом выясняют отношения по-разному, кто как. Это, конечно, неприятно. Когда тебе вредят, для того, чтобы тебя просто лажануть перед всем залом и показать, что не-ет, ты не такой великий, как ты думаешь. Конечно, это очень плохо. Когда тебе не могут уже сделать гадость, типа что-то крикнуть или хлопнуть, потому что понимают, что сейчас получат по морде, начинают делать так, что тройка лебедей кланяется восемь раз, четверка лебедей - десять раз, а Одетта уходит «под топот своих копыт». Это очень часто у нас бывает. Это у них называется - «лечебные» спектакли. Конечно, это страшно, потому что обидно - зритель, который купил билет, который действительно пришел получить удовольствие, он не виноват, что какой-то там Жора или Миша имеет претензии к этой балерине или этому танцовщику. Это - культура.
Творчество кого из Ваших современников, артистов балета Вам интересно?
Есть одна балерина, которую я обожаю всю жизнь со школы. Это - Сильви Гиллем. Я преклоняюсь перед всем, что она сделала в балете. Многие что-то считают удачным, что-то неудачным, но для меня все, что она создала, безумно интересно. Даже, если мне что-то нравится меньше, мне все равно интересно. Наверное, идеальнее ее природа еще не создала инструмент, на котором на таком уровне можно было творить искусство балета.
Из моих сверстников я очень люблю Галю Степаненко - это интересная балерина. Я ее очень много видел и очень много с ней танцевал. Я действительно очень трепетно отношусь к Ульяне Лопаткиной. По разным причинам. Я не могу сказать, что я с ней согласен во всем от начала до конца, но много раз в зрительном зале, когда я сидел просто смотрел, я испытывал моменты, когда я забывал, что на спектакле. Я очень ценю это в актерах. И когда ты потом выходишь, можешь потом думать: «А как же тебе не пришла в голову такая мысль. Почему она придумала, а я нет?» У нее было действительно много таких моментов.
Есть много виртуозных артистов, которые мне очень нравятся. Я еще раз повторю, я в восторге от того, как делают движения, к примеру, Сарафанов или Корелла - этим невозможно не восторгаться! Я честно вам скажу - я никогда так не смогу! Чтобы я ни делал, я могу с утра до вечера убиваться в зале, не потому что я плохой, меня природа создала по-другому, у меня другие пропорции, другие связки, другая координация. Отрицать то, что это здорово - невозможно. Я всегда за то, чтобы прийти в театр и сказать «Ах!» Пусть это будет по-разному. Другое дело, что в «Жизели» я… Да, у меня есть какие-то предпочтения, и я предпочту одних другим. Есть очень много талантливых артистов, которые по-разному это делают. Последнее, что я видел и что меня действительно вдохновило, как Олеся Новикова станцевала «Сон» на «Дон Кихоте», который был недавно. Я очень давно не видел, чтобы так классично, красиво какая-нибудь из балерин танцевала «Сон». Именно «Сон», потому что «Сон» - это чистая классика в этом спектакле. Если все остальное все-таки с демихарактерным налетом, то «Сон» - чистейшая классика. Я был искренне рад, потому что не умирает, значит, у нас классический танец!
И Женя Образцова потрясающе танцевала Ундину. Мало того, я знаю еще обстоятельства, про то, что она была больна, лежала под капельницей… И я знаю, что такое хореография Лакотта. Это для артистов катастрофа! Во многом, когда зритель смотрит, он думает, что это все так чудненько, весело, тут попрыгали, там поскакали - а артист в этот момент чуть ли не с кислородной подушкой за кулисами. У него очень сложные спектакли. А они с Леней настолько легко и настолько виртуозно это все сделали, что это было просто одно удовольствие смотреть.
В Большом театре… К сожалению из молодого поколения мне очень тяжело… Очень изменились мужские преподаватели в школе. К сожалению, мы идем вниз. Надо что-то делать, потому что немножко мы стали отставать от себя самих же, от той высокой планки, которую мы по мужчинам вообще держали. А что касается девочек - есть очень интересные девочки. Ну, во-первых, Маша Александрова, может многие из вас ее видели - это девочка, которую я очень люблю, просто на своих руках ее вынес из школы. И огромное количество своих премьер она станцевала именно со мной. Это очень одаренная девочка, но не все ее работы бывают сразу готовы, чтобы показывать зрителю. Очень часто получается, что она быстро выходит на сцену, и надо потом дорабатывать. Света Захарова, которую я очень люблю и уважаю, - первоклассная балерина. Не признать это нельзя. И очень, очень ценю Свету Лунькину. Может быть, многие из вас ее видели, в прошлом году она здесь танцевала «Жизель». Редкого дарования человек, но у нее есть одно качество - она жизнь предпочитает больше профессии. И она стала мамой, и очень часто она больше увлекается… Очень жалко, потому что она человек необыкновенного дарования. К сожалению, из танцовщиков моего поколения не так много я вижу в последнее время работ, после которых мне бы безумно хотелось их перегнать. Мне очень приятно, что мой бенефис - рядом с такими мастерами как Игорь Зеленский и Фарух Рузиматов, мы все артисты разных балетных поколений и то, что мне доверили сделать свой бенефис рядом с ними… Мне кажется, что мне еще достаточно рано… Другое дело, что я очень часто говорю, что я больше не хочу, но мне рано какую-то черту подводить просто по возрасту, театральному. Но шанс. Надеюсь, что все будет хорошо.
Как Вы пришли к хореографии Касьяна Голейзовского?
Как я пришел? Очень просто. Пришел Владимир Викторович Васильев в зал и сказал - ты будешь танцевать на таком-то концерте Нарцисса. Я до этого видел Нарцисса в двух исполнениях: я не застал, естественно, Васильева на сцене в классических ролях, я видел, как это танцевал Вовочка Малахов и Гена Янин. Вовочка танцевал абсолютно бесподобно. Вообще, до того, как Малахов уехал, я был его поклонником. Я ходил на все его спектакли, он учился у Пестова за шесть лет до меня - и я видел практически все, что он делал. А Нарцисса он много танцевал, Васильев передал ему этот номер - и с него началось, что стали вспоминать «Нарцисса». И так как я иногда многим людям напоминал Володю по своим физическим способностям, мне очень не хотелось в это вмешиваться. Но Васильев как-то так очень утвердительно сказал, и такая ситуация была в театре, что мой педагог, с которым я работал, скончался - Николай Симачев, а педагог, которого мне дали, попал в больницу, у него была тяжелая операция… я стоял в коридоре один, и навстречу шла Галина Сергеевна Уланова, с которой мы уже имели опыт работы над мизансценами, и я ей сказал, что мне не с кем готовить эту партию. И она сказала: «Коля, давайте я с вами поработаю». Это было замечательное время, и Нарцисс во многом, даже когда я смотрю свою запись - вы знаете, она на меня такой культурный шок произвела в тот момент, когда она это со мной репетировала, что очень часто я вижу именно ее. Просто я настолько копировал ее позы… Есть одна поза, в «Шопениане», есть фотография, где она стоит прислушивается. У меня есть фотография - если поставить рядом - ну, калька Улановой. Дело в том, что у Галины Сергеевны это был очень тяжелый период в жизни, она ни с кем не работала уже, но ей очень хотелось что-то творить. И вы знаете, мне кажется, что такая вещь существует, что когда человек подходит к тому моменту, что он должен уходить в мир иной, то у него часы начинают работать быстрее - и видно она настолько соскучилась по творческой работе - именно вот это что-то сверху начало уже работать, что ей хотелось творить. И было ощущение на самом деле, что она не педагогическую работу ведет, а готовится выйти на сцену. Один раз она пришла и сказала: «Коля, можно я вам покажу так, как я это понимаю?». И станцевала от начала до конца, вот на та-а-аких каблуках, не прыгая, просто подпрыгивая - характер она мне хотела передать, то, как она это видела. Это был фантастический спектакль, он у меня все время стоит перед глазами и, наверное, я все время пытаюсь это сымитировать. Конечно, я - не Уланова, и так никто не сможет.
Но была фантастическая вещь одна. Там есть момент, когда он начинает себя ощупывать - вот когда это делала Уланова, когда она себя трогала, было ощущение, что на ней капельки, и пытается эти капельки как бы сбросить. И последний жест Нарцисса - он водичку, в которой он себя разглядывает, берет, поднимает, и у него на руке капля - и в этой капле он видит себя последний раз, с этой каплей, которая падает туда, все, ваша жизнь уходит - вот этот взгляд, он должен быть последним. То, как она это показывала!... Вы знаете, потом как-то так получилось, когда ее не стало, я много раз это вспоминал и думал, что наверное вот это вот у нее мысли уже были о том, что ее не будет… Вот так я пришел к хореографии Голейзовского.
Был очень смешной момент. Васильев, на которого это было поставлено, он мне показывал порядок, и Галина Сергеевна с ним это репетировала, когда он это танцевал. А Владимир Викторович, он очень увлекающийся человек, когда ему интересно, он вообще очень любит творить, придумывать, - он начал что-то добавлять на третьей репетиции, когда я уже выучил порядок - давайте здесь сделаем это, здесь то… И Галина Сергеевна сказала: «Володя, ты знаешь, мне кажется, что мы выучили порядок». И так сухо на него посмотрела: «Ты знаешь, Касьян неплохо поставил»… И как-то она его так тихо посадила - и потом он к нам уже больше не пришел. Вот так я получил Нарцисса.
По поводу Золотого века. Вы видели первые записи спектакля? Там кажется Володя Деревянко конферансье?
Да, Деревянко. Первый исполнитель был Михаил Цивин. Я видел и того, и другого, это очень интересно, Деревянко это делал с Львовым-Анохиным. Я пошел по другому пути.
Если бы удалось танцевать Юношу и смерть, с кем бы вы хотели танцевать?
К сожалению, декораций нет. Сначала мне поставили Дашу Павленко, а потом мне сказали, что она больна - я тогда был в Америке на гастролях. И я хотел танцевать с Екатериной Кондауровой. Она это еще ни разу не танцевала. Мне очень нравится эта девочка, она очень красивая - я очень ценю это в артистах, особенно в артистках - мне хотелось это сделать с ней. А с Дашей я действительно очень много работал, я ее люблю, и с ней очень легко работать. На самом деле я никогда не выбираю партнеров, я помню, как от меня все отбрыкивались, когда я был молодой, и я пытаюсь никогда не говорить, не диктовать, с кем я хочу танцевать, чтобы люди не обижались.
Ну что сделать, если у людей нет слуха?! Конечно, если это не сделано специально. Как вы знаете, московская публика всегда славилась… Дело в том, что когда тебе хамят, а так часто бывает в Большом театре… Можно расстроить купленную публику, а у нас она есть. Можно их обидеть, они потом выясняют отношения по-разному, кто как. Это, конечно, неприятно. Когда тебе вредят, для того, чтобы тебя просто лажануть перед всем залом и показать, что не-ет, ты не такой великий, как ты думаешь. Конечно, это очень плохо. Когда тебе не могут уже сделать гадость, типа что-то крикнуть или хлопнуть, потому что понимают, что сейчас получат по морде, начинают делать так, что тройка лебедей кланяется восемь раз, четверка лебедей - десять раз, а Одетта уходит «под топот своих копыт». Это очень часто у нас бывает. Это у них называется - «лечебные» спектакли. Конечно, это страшно, потому что обидно - зритель, который купил билет, который действительно пришел получить удовольствие, он не виноват, что какой-то там Жора или Миша имеет претензии к этой балерине или этому танцовщику. Это - культура.
Творчество кого из Ваших современников, артистов балета Вам интересно?
Есть одна балерина, которую я обожаю всю жизнь со школы. Это - Сильви Гиллем. Я преклоняюсь перед всем, что она сделала в балете. Многие что-то считают удачным, что-то неудачным, но для меня все, что она создала, безумно интересно. Даже, если мне что-то нравится меньше, мне все равно интересно. Наверное, идеальнее ее природа еще не создала инструмент, на котором на таком уровне можно было творить искусство балета.
Из моих сверстников я очень люблю Галю Степаненко - это интересная балерина. Я ее очень много видел и очень много с ней танцевал. Я действительно очень трепетно отношусь к Ульяне Лопаткиной. По разным причинам. Я не могу сказать, что я с ней согласен во всем от начала до конца, но много раз в зрительном зале, когда я сидел просто смотрел, я испытывал моменты, когда я забывал, что на спектакле. Я очень ценю это в актерах. И когда ты потом выходишь, можешь потом думать: «А как же тебе не пришла в голову такая мысль. Почему она придумала, а я нет?» У нее было действительно много таких моментов.
Есть много виртуозных артистов, которые мне очень нравятся. Я еще раз повторю, я в восторге от того, как делают движения, к примеру, Сарафанов или Корелла - этим невозможно не восторгаться! Я честно вам скажу - я никогда так не смогу! Чтобы я ни делал, я могу с утра до вечера убиваться в зале, не потому что я плохой, меня природа создала по-другому, у меня другие пропорции, другие связки, другая координация. Отрицать то, что это здорово - невозможно. Я всегда за то, чтобы прийти в театр и сказать «Ах!» Пусть это будет по-разному. Другое дело, что в «Жизели» я… Да, у меня есть какие-то предпочтения, и я предпочту одних другим. Есть очень много талантливых артистов, которые по-разному это делают. Последнее, что я видел и что меня действительно вдохновило, как Олеся Новикова станцевала «Сон» на «Дон Кихоте», который был недавно. Я очень давно не видел, чтобы так классично, красиво какая-нибудь из балерин танцевала «Сон». Именно «Сон», потому что «Сон» - это чистая классика в этом спектакле. Если все остальное все-таки с демихарактерным налетом, то «Сон» - чистейшая классика. Я был искренне рад, потому что не умирает, значит, у нас классический танец!
И Женя Образцова потрясающе танцевала Ундину. Мало того, я знаю еще обстоятельства, про то, что она была больна, лежала под капельницей… И я знаю, что такое хореография Лакотта. Это для артистов катастрофа! Во многом, когда зритель смотрит, он думает, что это все так чудненько, весело, тут попрыгали, там поскакали - а артист в этот момент чуть ли не с кислородной подушкой за кулисами. У него очень сложные спектакли. А они с Леней настолько легко и настолько виртуозно это все сделали, что это было просто одно удовольствие смотреть.
В Большом театре… К сожалению из молодого поколения мне очень тяжело… Очень изменились мужские преподаватели в школе. К сожалению, мы идем вниз. Надо что-то делать, потому что немножко мы стали отставать от себя самих же, от той высокой планки, которую мы по мужчинам вообще держали. А что касается девочек - есть очень интересные девочки. Ну, во-первых, Маша Александрова, может многие из вас ее видели - это девочка, которую я очень люблю, просто на своих руках ее вынес из школы. И огромное количество своих премьер она станцевала именно со мной. Это очень одаренная девочка, но не все ее работы бывают сразу готовы, чтобы показывать зрителю. Очень часто получается, что она быстро выходит на сцену, и надо потом дорабатывать. Света Захарова, которую я очень люблю и уважаю, - первоклассная балерина. Не признать это нельзя. И очень, очень ценю Свету Лунькину. Может быть, многие из вас ее видели, в прошлом году она здесь танцевала «Жизель». Редкого дарования человек, но у нее есть одно качество - она жизнь предпочитает больше профессии. И она стала мамой, и очень часто она больше увлекается… Очень жалко, потому что она человек необыкновенного дарования. К сожалению, из танцовщиков моего поколения не так много я вижу в последнее время работ, после которых мне бы безумно хотелось их перегнать. Мне очень приятно, что мой бенефис - рядом с такими мастерами как Игорь Зеленский и Фарух Рузиматов, мы все артисты разных балетных поколений и то, что мне доверили сделать свой бенефис рядом с ними… Мне кажется, что мне еще достаточно рано… Другое дело, что я очень часто говорю, что я больше не хочу, но мне рано какую-то черту подводить просто по возрасту, театральному. Но шанс. Надеюсь, что все будет хорошо.
Как Вы пришли к хореографии Касьяна Голейзовского?
Как я пришел? Очень просто. Пришел Владимир Викторович Васильев в зал и сказал - ты будешь танцевать на таком-то концерте Нарцисса. Я до этого видел Нарцисса в двух исполнениях: я не застал, естественно, Васильева на сцене в классических ролях, я видел, как это танцевал Вовочка Малахов и Гена Янин. Вовочка танцевал абсолютно бесподобно. Вообще, до того, как Малахов уехал, я был его поклонником. Я ходил на все его спектакли, он учился у Пестова за шесть лет до меня - и я видел практически все, что он делал. А Нарцисса он много танцевал, Васильев передал ему этот номер - и с него началось, что стали вспоминать «Нарцисса». И так как я иногда многим людям напоминал Володю по своим физическим способностям, мне очень не хотелось в это вмешиваться. Но Васильев как-то так очень утвердительно сказал, и такая ситуация была в театре, что мой педагог, с которым я работал, скончался - Николай Симачев, а педагог, которого мне дали, попал в больницу, у него была тяжелая операция… я стоял в коридоре один, и навстречу шла Галина Сергеевна Уланова, с которой мы уже имели опыт работы над мизансценами, и я ей сказал, что мне не с кем готовить эту партию. И она сказала: «Коля, давайте я с вами поработаю». Это было замечательное время, и Нарцисс во многом, даже когда я смотрю свою запись - вы знаете, она на меня такой культурный шок произвела в тот момент, когда она это со мной репетировала, что очень часто я вижу именно ее. Просто я настолько копировал ее позы… Есть одна поза, в «Шопениане», есть фотография, где она стоит прислушивается. У меня есть фотография - если поставить рядом - ну, калька Улановой. Дело в том, что у Галины Сергеевны это был очень тяжелый период в жизни, она ни с кем не работала уже, но ей очень хотелось что-то творить. И вы знаете, мне кажется, что такая вещь существует, что когда человек подходит к тому моменту, что он должен уходить в мир иной, то у него часы начинают работать быстрее - и видно она настолько соскучилась по творческой работе - именно вот это что-то сверху начало уже работать, что ей хотелось творить. И было ощущение на самом деле, что она не педагогическую работу ведет, а готовится выйти на сцену. Один раз она пришла и сказала: «Коля, можно я вам покажу так, как я это понимаю?». И станцевала от начала до конца, вот на та-а-аких каблуках, не прыгая, просто подпрыгивая - характер она мне хотела передать, то, как она это видела. Это был фантастический спектакль, он у меня все время стоит перед глазами и, наверное, я все время пытаюсь это сымитировать. Конечно, я - не Уланова, и так никто не сможет.
Но была фантастическая вещь одна. Там есть момент, когда он начинает себя ощупывать - вот когда это делала Уланова, когда она себя трогала, было ощущение, что на ней капельки, и пытается эти капельки как бы сбросить. И последний жест Нарцисса - он водичку, в которой он себя разглядывает, берет, поднимает, и у него на руке капля - и в этой капле он видит себя последний раз, с этой каплей, которая падает туда, все, ваша жизнь уходит - вот этот взгляд, он должен быть последним. То, как она это показывала!... Вы знаете, потом как-то так получилось, когда ее не стало, я много раз это вспоминал и думал, что наверное вот это вот у нее мысли уже были о том, что ее не будет… Вот так я пришел к хореографии Голейзовского.
Был очень смешной момент. Васильев, на которого это было поставлено, он мне показывал порядок, и Галина Сергеевна с ним это репетировала, когда он это танцевал. А Владимир Викторович, он очень увлекающийся человек, когда ему интересно, он вообще очень любит творить, придумывать, - он начал что-то добавлять на третьей репетиции, когда я уже выучил порядок - давайте здесь сделаем это, здесь то… И Галина Сергеевна сказала: «Володя, ты знаешь, мне кажется, что мы выучили порядок». И так сухо на него посмотрела: «Ты знаешь, Касьян неплохо поставил»… И как-то она его так тихо посадила - и потом он к нам уже больше не пришел. Вот так я получил Нарцисса.
По поводу Золотого века. Вы видели первые записи спектакля? Там кажется Володя Деревянко конферансье?
Да, Деревянко. Первый исполнитель был Михаил Цивин. Я видел и того, и другого, это очень интересно, Деревянко это делал с Львовым-Анохиным. Я пошел по другому пути.
Если бы удалось танцевать Юношу и смерть, с кем бы вы хотели танцевать?
К сожалению, декораций нет. Сначала мне поставили Дашу Павленко, а потом мне сказали, что она больна - я тогда был в Америке на гастролях. И я хотел танцевать с Екатериной Кондауровой. Она это еще ни разу не танцевала. Мне очень нравится эта девочка, она очень красивая - я очень ценю это в артистах, особенно в артистках - мне хотелось это сделать с ней. А с Дашей я действительно очень много работал, я ее люблю, и с ней очень легко работать. На самом деле я никогда не выбираю партнеров, я помню, как от меня все отбрыкивались, когда я был молодой, и я пытаюсь никогда не говорить, не диктовать, с кем я хочу танцевать, чтобы люди не обижались.