Встреча с Н.Цискаридзе в Ст.Петербургском театральном музее 20.03.2006 г. Часть 3
Про Карабос я вам хочу еще рассказать, почему это было в моей жизни. Это моя самая любимая музыка в «Спящей красавице». Мне всегда было так обидно, что я не участвую ни в прологе, ни в первом акте, и до моего появления еще сто лет! Еще в школе мне очень хотелось это исполнить. Но когда я пришел в театр - там такая очередь этих Карабосов! И когда восстанавливали спектакль, я попросил (я танцевал Голубую птицу, танцевал Дезире), я попросил в каком-нибудь спектакле танцевать Карабос. Мне ответили категорическим «нет», сказав, что еще из Дезире в Карабосы не уходили. Из Карабосов в Дезире - все время рвутся… Не дали, в общем.
Потом была травма - и то, что вы видели - это мой самый первый серьезный выход на сцену. Практически я на сцену не выходил с 5 октября до 13 июня. Не говоря уже о том, что я пережил десять операций и т.д. Я выбрал партию Карабос для возвращения на сцену, и удовольствие, которое я получил, работая над этим, было огромным, потому что я на сцену вынес три образа женщин, которые мне очень дороги. Первая - это одна из моих самых любимых балерин, Майя Михайловна Плисецкая, свой внешний облик я пытался, как можно, приблизить к ней. Вторая - Марина Тимофеевна Семенова, мой любимый педагог, потому что я с ней безумно много времени провел рядом, я очень хорошо знаю, мне понятно, как должна себя вести гранд-дама, которая всегда была звездой и не знает ничего другого. И третья - это моя няня. Все помахивания клюкой - это все от нее, потому что она действительно так, когда я шалил, мне трясла. Моя няня пришла к нам, когда мне было 12 дней, а ей было уже 70 лет. Я вообще вырос среди очень взрослых дам, и мне психология этого возраста немножко была понятна, потому что я за многими из них наблюдал. И мне всегда не нравилось в исполнителях, которые это делали, что они забывают одну вещь, что она - фея. Да, она злая фея, но отчего-то же она разозлилась! Когда-то ведь она была доброй… И я долго об этом думал и придумал, что, наверное, от того, что все-таки у нее возраст. Ведь она может все: она может этого заколдовать, этого усыпить, этого сделать жабой, этого цветочком, а вот вернуть себе былые годы она не может. Я видел, что для многих дам это очень серьезный побудитель к тому, чтобы изменился характер. И мне хотелось оправдать свою героиню, которую я очень люблю. На самом деле мне так жалко, что она в конце умирает в нашей версии! Здесь, видите, ее даже на свадьбу приглашают!
А другой пример - шутка наша, «Светлый ручей». У нас такой капустник есть, в котором наши очень талантливые актеры действительно потрясающе играют. Настолько талантливая труппа! Каждый состав, когда смотришь… Спектакль создавался, когда меня не было, я был на каких-то гастролях, потом я долго лежал в больнице, мне было не до него. И когда я его готовил, я ходил на все составы, просто смотрел, чтобы насмотреть спектакль и знать, когда откуда надо выходить - я посмотрел все составы: ребята работают просто фантастически! И, конечно, они вытягивают тот, к сожалению, убогий материал, который им предоставлен. Мне было безумно интересно это готовить, потому что я всё это готовил с Николаем Борисовичем Фадеечевым, который, как вы понимаете, никогда на пальцах не танцевал, пальцевой техникой не занимался. Учили меня, как надо это делать, наши балерины. Надо сказать, что после того, как я надел туфли, а впервые я их надел, когда мне исполнилось тридцать лет, честно вам могу сказать, что женская профессия балерины, рядом с мужской, - выходной день. Это так легко!
До того, как я их первый раз надел, я выписал себе на бумажке, какие трюки мне надо научиться делать, и пришел в зал к одной из наших самых техничных балерин - Галине Степаненко, для которой вращения, просто как родная стихия. Я спрашиваю ее: «Галь, а как вот это делается?» Она говорит: «Ну, как ты вот это на полупальцах делаешь, так и делается». Я первый раз в жизни надел туфли, встал - раз, два, три - и я сошел от того, что мне стало страшно, потому что я ничего специально для тройного тура не сделал! А оказывается - надо просто встать и стоять! Так удобно, не надо никакого форса, чтобы провернуться! Очень скользит, и очень хорошо. Ну конечно пальцы стираешь, это трудность.
Вопрос о балетах Шостаковича, в частности в Большом театре. Что вам в них нравится, что не нравится, какой балет больше всего нравитяс? Ваше отношение к акции поставить все балеты Шостаковича ко дню рождения композитора? По вашему мнению, долго ли они продержатся в репертуаре, нужны ли они?
Что касается Шостаковича. Впервые на сцену, 10-летним мальчиком в хореографическом училище, я вышел под музыку из балета «Светлый ручей». Номер назывался «На реке», там танцевал один мальчик и восемь девочек. Какой-то из педагогов нашего училища поставил этот номер. Так что я стартанул с Шостаковича в школе. Первой моей серьезной ролью был Еонферансье в «Золотом веке» Григоровича - опять-таки Шостакович. Цикл повторился. 23-го утром после своего бенефиса я лечу в Москву, в Большой театр, на премьеру «Золотого века», где я буду танцевать партию Конферансье - должен танцевать, если всё будет хорошо.
Как к этому отнестись? Музыка потрясающая. На самом деле вернуться к оригинальным сюжетам - мне эта идея очень нравится. Сама комичная ситуация, допустим, «Светлого ручья», то, что артисты Большого театра приезжают в колхоз для того, чтобы участвовать в концерте, замечательна. Другое дело - то, что касается постановок. Я вам просто объясню мою точку зрения. Каждый год в московском хореографическом училище, точно также как в ленинградском и в любом другом училище на территории Советского Союза, идут выпускные экзамены по актерскому мастерству. И если вы пойдете и просто посмотрите экзамен, то вы увидите все сцены из «Светлого ручья»! Это придумано давно, я думаю, что многие сцены идут даже из императорских театров. Всегда существуют сцены, когда мальчик переодевается в девочку, девочка переодевается в мальчика, разыгрывают какого-нибудь старичка, у какой-то бабушки воруют сумочку… Мало того, мое детство все-таки, как и детство балетмейстера, связано с Советским Союзом, где обязательно должны были быть этюды на агиттемы. И, естественно, что все эти темы типа того, что «мы в колхозе копаем, строим, винтим», у нас присутствовали. Потому меня удивить, когда я смотрел этот спектакль, было невозможно - я видел просто хорошо исполненный экзамен актерского мастерства.
Балет «Болт», к сожалению, живьем я ни разу не видел - каждый раз, когда он идет в Большом театре, я еду то в Петербург, то в одну сторону, то в другую, и живьем мне его не удалось посмотреть. То, что я видел в записи, к сожалению, привело меня только в уныние. Там потрясающие декорации Семёна Пастуха - за это действительно стоит этот спектакль отметить - но я опять-таки сужу только по видеоматериалу.
Что касается «Золотого века», то в Большом театре это восстановление спектакля Григоровича, который я очень люблю, он для меня очень родной, я с него стартовал. И он не использовал оригинальный сюжет про футбольную команду, которая поехала в Берлин на сельскохозяйственную выставку. И в Мариинском театре будет, по-моему, в июне премьера «Золотого века», ее будет ставить очень хороший танцовщик Игорь Марков, но как он мне сказал, он тоже не взял оригинальный сюжет - он что-то придумывает свое. И это очень жалко, потому что, наверное, надо когда-либо сделать это так, как это поставили. Конечно, хочется, чтобы это делал балетмейстер, равный Лопухову. Я очень верю в то, что это был очень хороший балет.
Мало того, вот последняя книга, которая вышла про Галину Сергеевну, которую написала Сания Давлекамова, там очень много Галина Сергеевна рассказывает о балете «Золотой век», в котором она танцевала комсомолку. Просто к чему я про это вспомнил: она мне много про это рассказывала - и эта книга лишнее подтверждение словам. Она тоже говорит, что это было очень интересно, делала всякие акробатические штуки, там были поставлены всякие пирамиды - и очень жалко, что ничего не сохранилось. «Светлый ручей», как мы знаем, сняли, а «Болт» до премьеры не дошёл, его сняли на генеральной репетиции. И очень жалко мне, что Шостакович больше ничего не написал для балета, потому что музыка действительно… По крайней мере в «Светлом ручье» она замечательная, она очень танцевальная. «Золотой век» Григоровича сделан не только на основе музыки к «Золотому веку», но там вставлено много инструментальных произведений, в частности, адажио из первого и второго фортепианного концертов. Мне кажется, что любой труппе это было бы хорошо!
Я видел спектакль «Клоп», в Петербурге его три или четыре года назад восстановили, - это было безумно интересно! Жалко, что он не идет часто. И когда я его увидел, я понял во многом, откуда растут ноги нашего «Золотого века». Потому что Григорович работал все-таки и в Мариинском театре - в театре имени Кирова, - и конечно он находился под влиянием, поскольку его педагогом по балетмейстерству был Федор Васильевич Лопухов.
А сами не хотите хореографией заниматься?
Хореографией? Знаете, я абсолютно беспомощен в этом. Люди должны заниматься тем, что они могут делать. Меня выучили быть педагогом, меня выучили давно, но я до сих пор это учусь делать, это очень непростое дело, это очень сложно - я веду класс в Большом театре и репетирую иногда со школьниками в московском хореографическом училище. Хочу вам сказать, что педагоги, которые работают в школе - они святые. Я каждый раз, когда я заканчиваю репетицию, каждый раз говорю: «Боже, Пестов гений!» Он выдержал столько лет, так нас гонял. Моя мама была школьным педагогом, она преподавала физику и математику, - и я вообще к педагогам отношусь с большим трепетом. Но когда мне кто-то теперь говорит, что работает педагогом, я этих людей очень уважаю! Потому что это действительно очень сложная профессия. Особенно учить детей балету. Это катастрофа, когда маленькому ребенку, десятилетнему, надо объяснить, почему так надо напрягать мышцу, а не вот так, что вот это ему в дальнейшем принесет пользу - а ему в какой-то момент хочется смотреть в окно и наблюдать за жизнью птичек или, как идет снег. Я знаю, потому что я сам это все прошел.
Если бы от вас зависела репертуарная политика Большого театра, чтобы вы добавили?
Я добавил бы все, что идет в Мариинском театре. Не потому что это мой комплимент Мариинскому театру, а потом что…
В прошлом году, когда я готовил «Манон», а здесь к фестивалю готовили программу Форсайта и добавляли балет Aproximate Sonata (а мы работали в смежных залах), я видел как из того зала выходили ребята - они не шли, они уже ползли. А я все со своей Манон из угла в угол бегаю. А у меня был один спектакль в Москве. Я вернулся на несколько дней в Москву, а там люди убиваются «Болтом». Тоже труппа абсолютно синяя… Я на них посмотрел так и говорю: «А в Мариинском театре сейчас ставят программу Форсайта». И вот честное слово, все, кто это слышали, мне сказали - какие они счастливые! Действительно, мы о многом, что идет в Мариинском театре, можем только мечтать… К сожалению во многих карьерах наших это не состоится. Мне повезло, у меня есть Мариинский театр, для меня открыты его двери, я многие вещи попробовал. К сожалению, для основной части труппы это так и останется загадкой. Потому что эта великая хореография - не только Форсайта, и Баланчина, и МакМиллана - это надо все попробовать, даже реконструкции классических спектаклей. Это надо попробовать для того, чтобы научиться, как играть мизансцену! Подумать хотя бы, заставить себя подумать, как сыграть мизансцену, не которая идет три минуты, и которую очень удачно переделал Григорович. У Григоровича есть замечательное качество - он никогда не надеется на талант актера. Он за него заранее все подумал, все поставил так, что даже если очень неспособный актер, но правильно произносит текст, будет все замечательно. Зрителю будет все ясно: здесь портрет, тут я страдаю, там я плачу. А в этих версиях не скроешься, иногда мизансцена идет по 15 минут, и это очень большое сценическое время.
Я впервые с этим столкнулся в Ромео и Джульетте Лавровского, когда надо было помирать на сцене! Не танцуя, как это делал Григорович, где все было поставлено, абсолютно, вплоть до биения сердца, а у Лавровского да, поставлено, но это надо наполнить! А вот наполнить - это самое сложное. Я очень часто в последнее время, когда стал преподавать, понял, что научить делать два тура гораздо легче, чем научить просто выйти из кулисы перед началом вариации. Вы не представляете, как это сложно - вдолбить, какими шагами ты должен выйти в Де Бриенне, в Солоре, или графом Альбертом. Это очень сложно!
Ваша любимая партия?
Моя любимая партия - следующая.
А партнерша?
Не скажу. Потом остальные меня побьют.
Продолжение следует...
Потом была травма - и то, что вы видели - это мой самый первый серьезный выход на сцену. Практически я на сцену не выходил с 5 октября до 13 июня. Не говоря уже о том, что я пережил десять операций и т.д. Я выбрал партию Карабос для возвращения на сцену, и удовольствие, которое я получил, работая над этим, было огромным, потому что я на сцену вынес три образа женщин, которые мне очень дороги. Первая - это одна из моих самых любимых балерин, Майя Михайловна Плисецкая, свой внешний облик я пытался, как можно, приблизить к ней. Вторая - Марина Тимофеевна Семенова, мой любимый педагог, потому что я с ней безумно много времени провел рядом, я очень хорошо знаю, мне понятно, как должна себя вести гранд-дама, которая всегда была звездой и не знает ничего другого. И третья - это моя няня. Все помахивания клюкой - это все от нее, потому что она действительно так, когда я шалил, мне трясла. Моя няня пришла к нам, когда мне было 12 дней, а ей было уже 70 лет. Я вообще вырос среди очень взрослых дам, и мне психология этого возраста немножко была понятна, потому что я за многими из них наблюдал. И мне всегда не нравилось в исполнителях, которые это делали, что они забывают одну вещь, что она - фея. Да, она злая фея, но отчего-то же она разозлилась! Когда-то ведь она была доброй… И я долго об этом думал и придумал, что, наверное, от того, что все-таки у нее возраст. Ведь она может все: она может этого заколдовать, этого усыпить, этого сделать жабой, этого цветочком, а вот вернуть себе былые годы она не может. Я видел, что для многих дам это очень серьезный побудитель к тому, чтобы изменился характер. И мне хотелось оправдать свою героиню, которую я очень люблю. На самом деле мне так жалко, что она в конце умирает в нашей версии! Здесь, видите, ее даже на свадьбу приглашают!
А другой пример - шутка наша, «Светлый ручей». У нас такой капустник есть, в котором наши очень талантливые актеры действительно потрясающе играют. Настолько талантливая труппа! Каждый состав, когда смотришь… Спектакль создавался, когда меня не было, я был на каких-то гастролях, потом я долго лежал в больнице, мне было не до него. И когда я его готовил, я ходил на все составы, просто смотрел, чтобы насмотреть спектакль и знать, когда откуда надо выходить - я посмотрел все составы: ребята работают просто фантастически! И, конечно, они вытягивают тот, к сожалению, убогий материал, который им предоставлен. Мне было безумно интересно это готовить, потому что я всё это готовил с Николаем Борисовичем Фадеечевым, который, как вы понимаете, никогда на пальцах не танцевал, пальцевой техникой не занимался. Учили меня, как надо это делать, наши балерины. Надо сказать, что после того, как я надел туфли, а впервые я их надел, когда мне исполнилось тридцать лет, честно вам могу сказать, что женская профессия балерины, рядом с мужской, - выходной день. Это так легко!
До того, как я их первый раз надел, я выписал себе на бумажке, какие трюки мне надо научиться делать, и пришел в зал к одной из наших самых техничных балерин - Галине Степаненко, для которой вращения, просто как родная стихия. Я спрашиваю ее: «Галь, а как вот это делается?» Она говорит: «Ну, как ты вот это на полупальцах делаешь, так и делается». Я первый раз в жизни надел туфли, встал - раз, два, три - и я сошел от того, что мне стало страшно, потому что я ничего специально для тройного тура не сделал! А оказывается - надо просто встать и стоять! Так удобно, не надо никакого форса, чтобы провернуться! Очень скользит, и очень хорошо. Ну конечно пальцы стираешь, это трудность.
Вопрос о балетах Шостаковича, в частности в Большом театре. Что вам в них нравится, что не нравится, какой балет больше всего нравитяс? Ваше отношение к акции поставить все балеты Шостаковича ко дню рождения композитора? По вашему мнению, долго ли они продержатся в репертуаре, нужны ли они?
Что касается Шостаковича. Впервые на сцену, 10-летним мальчиком в хореографическом училище, я вышел под музыку из балета «Светлый ручей». Номер назывался «На реке», там танцевал один мальчик и восемь девочек. Какой-то из педагогов нашего училища поставил этот номер. Так что я стартанул с Шостаковича в школе. Первой моей серьезной ролью был Еонферансье в «Золотом веке» Григоровича - опять-таки Шостакович. Цикл повторился. 23-го утром после своего бенефиса я лечу в Москву, в Большой театр, на премьеру «Золотого века», где я буду танцевать партию Конферансье - должен танцевать, если всё будет хорошо.
Как к этому отнестись? Музыка потрясающая. На самом деле вернуться к оригинальным сюжетам - мне эта идея очень нравится. Сама комичная ситуация, допустим, «Светлого ручья», то, что артисты Большого театра приезжают в колхоз для того, чтобы участвовать в концерте, замечательна. Другое дело - то, что касается постановок. Я вам просто объясню мою точку зрения. Каждый год в московском хореографическом училище, точно также как в ленинградском и в любом другом училище на территории Советского Союза, идут выпускные экзамены по актерскому мастерству. И если вы пойдете и просто посмотрите экзамен, то вы увидите все сцены из «Светлого ручья»! Это придумано давно, я думаю, что многие сцены идут даже из императорских театров. Всегда существуют сцены, когда мальчик переодевается в девочку, девочка переодевается в мальчика, разыгрывают какого-нибудь старичка, у какой-то бабушки воруют сумочку… Мало того, мое детство все-таки, как и детство балетмейстера, связано с Советским Союзом, где обязательно должны были быть этюды на агиттемы. И, естественно, что все эти темы типа того, что «мы в колхозе копаем, строим, винтим», у нас присутствовали. Потому меня удивить, когда я смотрел этот спектакль, было невозможно - я видел просто хорошо исполненный экзамен актерского мастерства.
Балет «Болт», к сожалению, живьем я ни разу не видел - каждый раз, когда он идет в Большом театре, я еду то в Петербург, то в одну сторону, то в другую, и живьем мне его не удалось посмотреть. То, что я видел в записи, к сожалению, привело меня только в уныние. Там потрясающие декорации Семёна Пастуха - за это действительно стоит этот спектакль отметить - но я опять-таки сужу только по видеоматериалу.
Что касается «Золотого века», то в Большом театре это восстановление спектакля Григоровича, который я очень люблю, он для меня очень родной, я с него стартовал. И он не использовал оригинальный сюжет про футбольную команду, которая поехала в Берлин на сельскохозяйственную выставку. И в Мариинском театре будет, по-моему, в июне премьера «Золотого века», ее будет ставить очень хороший танцовщик Игорь Марков, но как он мне сказал, он тоже не взял оригинальный сюжет - он что-то придумывает свое. И это очень жалко, потому что, наверное, надо когда-либо сделать это так, как это поставили. Конечно, хочется, чтобы это делал балетмейстер, равный Лопухову. Я очень верю в то, что это был очень хороший балет.
Мало того, вот последняя книга, которая вышла про Галину Сергеевну, которую написала Сания Давлекамова, там очень много Галина Сергеевна рассказывает о балете «Золотой век», в котором она танцевала комсомолку. Просто к чему я про это вспомнил: она мне много про это рассказывала - и эта книга лишнее подтверждение словам. Она тоже говорит, что это было очень интересно, делала всякие акробатические штуки, там были поставлены всякие пирамиды - и очень жалко, что ничего не сохранилось. «Светлый ручей», как мы знаем, сняли, а «Болт» до премьеры не дошёл, его сняли на генеральной репетиции. И очень жалко мне, что Шостакович больше ничего не написал для балета, потому что музыка действительно… По крайней мере в «Светлом ручье» она замечательная, она очень танцевальная. «Золотой век» Григоровича сделан не только на основе музыки к «Золотому веку», но там вставлено много инструментальных произведений, в частности, адажио из первого и второго фортепианного концертов. Мне кажется, что любой труппе это было бы хорошо!
Я видел спектакль «Клоп», в Петербурге его три или четыре года назад восстановили, - это было безумно интересно! Жалко, что он не идет часто. И когда я его увидел, я понял во многом, откуда растут ноги нашего «Золотого века». Потому что Григорович работал все-таки и в Мариинском театре - в театре имени Кирова, - и конечно он находился под влиянием, поскольку его педагогом по балетмейстерству был Федор Васильевич Лопухов.
А сами не хотите хореографией заниматься?
Хореографией? Знаете, я абсолютно беспомощен в этом. Люди должны заниматься тем, что они могут делать. Меня выучили быть педагогом, меня выучили давно, но я до сих пор это учусь делать, это очень непростое дело, это очень сложно - я веду класс в Большом театре и репетирую иногда со школьниками в московском хореографическом училище. Хочу вам сказать, что педагоги, которые работают в школе - они святые. Я каждый раз, когда я заканчиваю репетицию, каждый раз говорю: «Боже, Пестов гений!» Он выдержал столько лет, так нас гонял. Моя мама была школьным педагогом, она преподавала физику и математику, - и я вообще к педагогам отношусь с большим трепетом. Но когда мне кто-то теперь говорит, что работает педагогом, я этих людей очень уважаю! Потому что это действительно очень сложная профессия. Особенно учить детей балету. Это катастрофа, когда маленькому ребенку, десятилетнему, надо объяснить, почему так надо напрягать мышцу, а не вот так, что вот это ему в дальнейшем принесет пользу - а ему в какой-то момент хочется смотреть в окно и наблюдать за жизнью птичек или, как идет снег. Я знаю, потому что я сам это все прошел.
Если бы от вас зависела репертуарная политика Большого театра, чтобы вы добавили?
Я добавил бы все, что идет в Мариинском театре. Не потому что это мой комплимент Мариинскому театру, а потом что…
В прошлом году, когда я готовил «Манон», а здесь к фестивалю готовили программу Форсайта и добавляли балет Aproximate Sonata (а мы работали в смежных залах), я видел как из того зала выходили ребята - они не шли, они уже ползли. А я все со своей Манон из угла в угол бегаю. А у меня был один спектакль в Москве. Я вернулся на несколько дней в Москву, а там люди убиваются «Болтом». Тоже труппа абсолютно синяя… Я на них посмотрел так и говорю: «А в Мариинском театре сейчас ставят программу Форсайта». И вот честное слово, все, кто это слышали, мне сказали - какие они счастливые! Действительно, мы о многом, что идет в Мариинском театре, можем только мечтать… К сожалению во многих карьерах наших это не состоится. Мне повезло, у меня есть Мариинский театр, для меня открыты его двери, я многие вещи попробовал. К сожалению, для основной части труппы это так и останется загадкой. Потому что эта великая хореография - не только Форсайта, и Баланчина, и МакМиллана - это надо все попробовать, даже реконструкции классических спектаклей. Это надо попробовать для того, чтобы научиться, как играть мизансцену! Подумать хотя бы, заставить себя подумать, как сыграть мизансцену, не которая идет три минуты, и которую очень удачно переделал Григорович. У Григоровича есть замечательное качество - он никогда не надеется на талант актера. Он за него заранее все подумал, все поставил так, что даже если очень неспособный актер, но правильно произносит текст, будет все замечательно. Зрителю будет все ясно: здесь портрет, тут я страдаю, там я плачу. А в этих версиях не скроешься, иногда мизансцена идет по 15 минут, и это очень большое сценическое время.
Я впервые с этим столкнулся в Ромео и Джульетте Лавровского, когда надо было помирать на сцене! Не танцуя, как это делал Григорович, где все было поставлено, абсолютно, вплоть до биения сердца, а у Лавровского да, поставлено, но это надо наполнить! А вот наполнить - это самое сложное. Я очень часто в последнее время, когда стал преподавать, понял, что научить делать два тура гораздо легче, чем научить просто выйти из кулисы перед началом вариации. Вы не представляете, как это сложно - вдолбить, какими шагами ты должен выйти в Де Бриенне, в Солоре, или графом Альбертом. Это очень сложно!
Ваша любимая партия?
Моя любимая партия - следующая.
А партнерша?
Не скажу. Потом остальные меня побьют.
Продолжение следует...