Итогово-обреченное
Завтра, кажется, Новый год. Хотя какое мне до этого дело, если можно и дальше валяться на полу и сутки напролет читать Артюра Рембо, пока дыхание старого пса щекочет мне пятки? Сегодня, к примеру, я беседовала с человеком, которому на момент начала Гражданской войны в Испании было ровно столько же, скольки и мне сейчас. Он прекрасно помнит, как следил за каждой фронтовой сводкой на газетных страницах. Так что оставьте свои ёлки, подарки, фальшивые улыбки и едва ли искренние поздравления - мне и так хорошо. А мандарины и так поглощаются тоннами вне зависимости от времени года.
Однако цифра на календаре вот-вот готовится смениться, а любое завершение чего-либо цикличного подразумевает подведение итогов. Если 2010 год с легкостью мог быть описан словом "водовороты", то 2011-ый скорее напоминает полный штиль. Безветрие, безмолвие, безлюдье. Почти что атараксия, только без эвтюмии (ай, бедная моя головушка, что ж с тобой античная философия-то наделала!). Этот год был годом туманов, бесплатных театров, дурацких французских песенок и переписывания чужих стихов от руки. Только и всего.
За эти двенадцать месяцев я успела: обзавестись профессиональным опытом; возненавидеть и полюбить журфак; выполнить всего два прошлоновогодних обещания из длинного списка; снова оказаться босиком на раскаленных камнях толедских мостовых; подружиться с работницами моего почтового отделения, раньше казавшимися мне как минимум гарпиями; скинуть с шеи два тяжелых камня, давно мучавших меня; выучить три-четыре десятка прекраснейших стихотворений на семи языках; понять, что вся моя жизнь последних нескольких лет вращается вокруг одного и того же принципа, прекрасно сформулированного доном Луисом всего в двух строчках; заиметь гражданскую позицию; возомнить себя великим переводчиком и больно шлепнуться на землю; влюбиться еще в полдюжины мертвых поэтов; сменить два рабочих места и ни на одном не получить ни копейки; восемь раз заснуть в Ленинской библиотеке.
Не обошлось и без открытий Америки в масштабах одной маленькой душонки. Я научилась: организовывать поездки на любые расстояния; влюбляться в собственных преподавателей; быть предельно откровенной и искренней с людьми (правда, осталось отшлифовать еще несколько эпизодов, но дело близко к развязке); разбивать коленки на каждом вакхическом праздновании чего-либо; проходить пешком огромные расстояния и не заблуждаться в московских проулках и бульварах; не бояться разговаривать по телефону с незнакомыми и/или важными людьми; писать самые бестолковые на свете конспекты. Единственное, чему я так и не научилась, - отпускать людей. И не выучила Asturias Альбениса на гитаре, но это было предсказуемо.
Как бы я ни сопротивлялась космосу, логосу и собственным родственникам в их стремлении буйно отмечать самый обезличенный праздник календаря, все равно через сутки меня ждут тазик оливье, гуттаперчивый мальчик в телевизоре, Содом и Гоморра празничных шоу и сообщения об оторванных китайскими петардами пальцах в новостных лентах. И я надену кремовое платье в жутких розочках, купленное только потому, что в тот день я завалила зачет по логике, и мне нужно было купить что-нибудь невыносимо-слюнявое, чтобы не прореветь всю дорогу от факультета до дома от обиды на себя и случайность. И платье погибнет в первые же минуты новорожденного года, залитое моим любимым красным крымским шампанским, ибо Аннушка - сама грация. И майонез все так же будет оседать в салатах. И квартира уже по хорошей традиции все так же будет неделю благоухать спаленной уткой.
Ничего не меняется. Ничего никогда не меняется.
Однако цифра на календаре вот-вот готовится смениться, а любое завершение чего-либо цикличного подразумевает подведение итогов. Если 2010 год с легкостью мог быть описан словом "водовороты", то 2011-ый скорее напоминает полный штиль. Безветрие, безмолвие, безлюдье. Почти что атараксия, только без эвтюмии (ай, бедная моя головушка, что ж с тобой античная философия-то наделала!). Этот год был годом туманов, бесплатных театров, дурацких французских песенок и переписывания чужих стихов от руки. Только и всего.
За эти двенадцать месяцев я успела: обзавестись профессиональным опытом; возненавидеть и полюбить журфак; выполнить всего два прошлоновогодних обещания из длинного списка; снова оказаться босиком на раскаленных камнях толедских мостовых; подружиться с работницами моего почтового отделения, раньше казавшимися мне как минимум гарпиями; скинуть с шеи два тяжелых камня, давно мучавших меня; выучить три-четыре десятка прекраснейших стихотворений на семи языках; понять, что вся моя жизнь последних нескольких лет вращается вокруг одного и того же принципа, прекрасно сформулированного доном Луисом всего в двух строчках; заиметь гражданскую позицию; возомнить себя великим переводчиком и больно шлепнуться на землю; влюбиться еще в полдюжины мертвых поэтов; сменить два рабочих места и ни на одном не получить ни копейки; восемь раз заснуть в Ленинской библиотеке.
Не обошлось и без открытий Америки в масштабах одной маленькой душонки. Я научилась: организовывать поездки на любые расстояния; влюбляться в собственных преподавателей; быть предельно откровенной и искренней с людьми (правда, осталось отшлифовать еще несколько эпизодов, но дело близко к развязке); разбивать коленки на каждом вакхическом праздновании чего-либо; проходить пешком огромные расстояния и не заблуждаться в московских проулках и бульварах; не бояться разговаривать по телефону с незнакомыми и/или важными людьми; писать самые бестолковые на свете конспекты. Единственное, чему я так и не научилась, - отпускать людей. И не выучила Asturias Альбениса на гитаре, но это было предсказуемо.
Как бы я ни сопротивлялась космосу, логосу и собственным родственникам в их стремлении буйно отмечать самый обезличенный праздник календаря, все равно через сутки меня ждут тазик оливье, гуттаперчивый мальчик в телевизоре, Содом и Гоморра празничных шоу и сообщения об оторванных китайскими петардами пальцах в новостных лентах. И я надену кремовое платье в жутких розочках, купленное только потому, что в тот день я завалила зачет по логике, и мне нужно было купить что-нибудь невыносимо-слюнявое, чтобы не прореветь всю дорогу от факультета до дома от обиды на себя и случайность. И платье погибнет в первые же минуты новорожденного года, залитое моим любимым красным крымским шампанским, ибо Аннушка - сама грация. И майонез все так же будет оседать в салатах. И квартира уже по хорошей традиции все так же будет неделю благоухать спаленной уткой.
Ничего не меняется. Ничего никогда не меняется.