Из очень давно задуманного...
У меня с детства крайне плохая память на лица. Почти как у Humpty Dumpty (Шалтая-Болтая) как он показан у Кэрролла. Ну, то есть, если у человека в облике есть какая-то явная отличительная особенность, я его... а, впрочем, скорее не его самого, а именно эту особенность... запомню сразу и при следующей встрече его по ней-то и узнаю. А если у Вас, например, никакой такой особенности нет и с Вами мы видимся крайне редко, то можете быть почти уверены, что я Вас при следующей встрече не узнаю. Вплоть до того, что буду проходить, не замечая, мимо... Это ужасно обидно, должно быть, но, поверьте, ещё сильнее то (постоянно возвращающееся при воспоминаниях) чувство неудобства, когда я рано или поздно сознаю, что так произошло с кем-то из тех, кому я особенно чем-либо обязан, да и и просто с любым знакомым, который меня узнал, а я его -- нет...
Есть у меня ещё один недостаток, но он уже (относительно предыдущего) недавний: с тех пор, как я начал записывать нечто вспоминательное (а вдохновили впервые меня на то прекрасные воспоминания, замечательно содержательные, хоть и не везде скорее всего справедливые, выложенные кем-то анонимно на форуме ММОнлайн и явившиеся для меня по сути первым знакомством с этим, имевшим потом столь большое значение для меня, форумом), несколько раз я попадал в довольно деликатное положение, причём во все разы одинаково: я уже было собирался о ком-то написать, а жизнь, неожиданно или не очень, сталкивала с ним... и я откладывал публикацию, в голове как будто бы уже полностью готовую. Откладывал, можно сказать, навсегда. Ибо мне становилось стеснительно (тоже неудобно -- правда, несколько иначе неудобно): как будто специально я этой публикацией подхалимничал бы -- так говорила мысль и не давала записывать. Собственно, я насчитываю три таких случая, и во всех трёх так случилось, что те, о ком я хотел оставить мемуар, знали, что я собирался это сделать. И, должно быть, им тоже обидно, что я этого никак не сделаю... Сейчас я отдам долг одному из них. А двум остальным надеюсь отдам таковой в своё время и в своём месте... (О них, впрочем, я писал до возобновления знакомства вполне свободно, но они о том не знают, да и я сам не смог отыскать свои о них записи... Часть из них -- в комментариях того же ММОнлайна должны быть, но, несмотря на отично устроенный там поиск -- явно мастера писали, к слову! -- мне их разыскать не удалось; часть -- в ВК или на ФБ, а что там что там найти что-то, закопанное в комментариях, -- совсем невозможно.)
***
... а сама история такова:
Шёл 1990-й год. Мы заканчивали школу и, в общем-то, все очень успешно. Впереди было, впрочем, самое тревожное -- поступление. Однако казалось, что и тут всё должно быть без сучка и задоринки: ещё в сентябре, на самом первом уроке, наш учитель, рассказывая подробно о поступлении на год старших нас одношкольников, с улыбкой отметил, что всё: кажется, на мехмате стали принимать экзамены "без пристрастия" (тогда, задолго до появления её в известном пособии Ткачука, я такой формулировки ещё не встречал), а не поступили только N. и M., чем вызвал невольный смех у каждого из нас: фамилии их были созвучны, -- но сам тут же посерьёзнел: N. сам, конечно, виноват -- не готовился, а вот M. жаль очень, но он тоже в некотором роде виноват сам: отказался от досрочной четвёрки, но пятёрку на самом экзамене не получил и в итоге не поступил.
Однако мы не сильно огорчились: юности свойственно не замечать бед хоть внешне и близких, но (большинству из нас) совсем далёких людей, и для нас история N. и M. была всё же скорее обнадёживающей. И правда -- ведь разгильдяйство первого было известно на всю школу, а решение второго (не "брать" досрочную четвёрку) казалось единственной причиной его промаха -- мы-то уж так не сделаем, это точно!
Впрочем, нас ждало разочарование: экспериментальный за год до нас, досрочный вступительный экзамен был в наш год отменён, а вместо него проводился вновь экспериментальный, но всего лишь пробный экзамен, оценки на котором никак не учитывались при поступлении. Как я узнал чуть позднее, им занимались А. С. Демидов, М. А. Шубин и кто-то ещё, вынашивая идею изменения, хотя бы некоторого, всего духа мехматского экзамена, но, судя по всему, их затея ничем не закончилась...
Но я отвлёкся. Возвращаясь к нам, следует сказать, что мы все через эти пробные экзамены прошли и почти для каждого из нас они сошли внешне очень хорошо. Всего было три экзамена: математика письменная, математика устная и физика (все тогдашние мехматские вступительные экзамены, за исключением сочинения). Я получил три пятёрки, причём в письменной математике не решил, кажется, лишь бывший там -- к удивлению абсолютно всех, -- ребус. Физики очень ошиблись с вариантом: он оказался крайне прост (достаточно напомнить или сообщить тем, кто не знал, что я никогда не понимал физики, а всё же написал его на чистое "отлично"), и им пришлось ставить четвёрки за сущие мелочи, чуть ли не описки, ибо в противном случае пятёрки получили бы все. Но их можно было понять: традиционная вступительная физика на мехмате была устной, и часть эксперимента в том и состояла, чтобы испробовать письменный экзамен. Несмотря на промах физиков с вариантом, я был собою крайне доволен (ещё бы -- чуть ли не впервые в чём-то минимально серьёзном по физике я сделал абсолютно всё и без единого промаха!). Письменная математика тоже мне в целом очень понравилась (за исключением ребуса, который я потом, конечно, разгадал, да как-то банально...), а вот устный экзамен был для меня провалом, хоть я этого и не мог сразу осознать. Нет, сделал я всё, рассказал всё и на все вопросы экзаменатора (на самом деле, всего один) ответил верно, но и вопрос был несколько странный (до сих пор не понимаю, как на него можно было бы ответить в рамках обычной школьной программы), и -- хуже того, -- он был известный: ответ я знал заранее, и мне оставалось лишь сходу рассказать короткое решение, через пределы и производные, что я и сделал и чем, судя по всему, экзаменатор -- один из организаторов этих пробных испытаний, -- остался полностью удовлетворён, быстро меня отпустив. В чём же был провал? -- в самом экзамене: во-первых, он сошёл слишком легко, чем (как и физика, кстати) заставил меня думать, что, что называется, всё хорошо. Письменный экзамен в этом смысле был полезнее: пусть и на "дурацкой" теме (ребус) мне было наглядно показано, что к неожиданным задачам я не так хорошо готов, как хотелось бы. Во-вторых, у меня не было никакого диалога с экзаменатором, говорил всё время лишь я один, да и единственный вопрос был задан чуть ли не полностью письменно (впрочем, это я, должно быть, преувеличиваю сейчас, однако, как ни силюсь, вспомнить голоса экзаменатора и каких-либо его содержательных слов не могу). И -- это может быть, конечно, ложным ощущением, -- у меня осталось в памяти как будто бы полное безразличие его ко мне, к тому, что я говорю (а я не уверен, что я говорил, что называется, чисто, без каких бы то ни было ошибок, которые можно было бы мягко подправить). Но одно я уловил: экзамен проходит доброжелательно, заваливать меня никто не собирается, что, впрочем, вполне соответствует тому, что говорил наш учитель в сентябре, и одна эта мысль охватила меня всего, так что я тут же ею поделился с ним, назвав фамилию экзаменатора. "Ну, *****, ещё бы!" -- с пониманием и уважением отреагировал он, и на этом эпопея пробников завершилась...
Увы, на Московской олимпиаде того года мне не удалось взять диплома, дающего право на автоматическую пятёрку письменного экзамена (кажется, её давали только за диплом первой степени, у меня же была лишь похвальная грамота), так что я продолжал активно готовиться к письменному экзамену, который в некотором смысле тоже провалил. Всего тогда было 6 задач, к последней их которых (стереометрии) я не мог даже подступиться -- даром что вообще-то легко решал и решаю почти все попадающиеся мне такого рода задачки. И эту решил спустя годы. Но только ради своих (с некоторых пор я школьный учитель) школьников. Потратив на это то ли целый урок, то ли целых два. Она и правда была крайне "закрученной" и отвращала меня от себя все эти годы до этих самых некоторых пор. Интереснее, гораздо интереснее, была 5-я, совершенно новая для меня, которую я решил не предполагавшимся стандартным "олимпиадным" финтом (сумма трёх натуральных чисел равна трём, i. e. каждое из них -- единица), а как-то посложнее-похитрее (уж не вспомнить), но полностью чисто. Интересной была и 3-я -- неравенство, которое я тоже решил аккуратно и точно. 1-я была примитивной (и тоже, конечно, была сделана), а вот в интересном показательно-тригонометрическом уравнении 2-й задачи, где нужно было отбросить лишние рациональные корни (и что я вполне искусно проделал), я лихо поделил обе части на sinx, чем потерял все иррациональные корни и -- по стандартным правилам экзамена, -- должен был эту задачу себе обнулить, несмотря на всё изящество и верность сложной части. 4-я же задача меня "подвела". Весь ужас в том, что она мне была знакома (я умел решать "такие задачи") и я её довольно быстро сделал, но -- не уверен сейчас в полной верности моего первоначального решения, -- перечеркнул написанное (судя по всему всё-таки верное) и записал ниже новое решение, показавшееся мне более лёгким и коротким, однако же содержавшее ошибку. Четыре или пять дней, которые прошли между письменным и устным экзаменами, я провёл в тревоге: по всем канонам мне грозила тройка, и я надеялся лишь, что экзаменаторы оценят и мелкость ошибки во второй задаче, и то, что четвёртая верно решена в первом варианте решения (хоть и перечёркнутом, но не замаранном).
В этом месте нужно сделать отступление, объясняющее с одной стороны тогдашние правила, а с другой -- моё состояние подготовки на тот момент. Экзаменов было, как уже сказано, четыре: две математики, письменная и устная, и устная физика, а также сочинение. Оценивались первые три экзамена из 5 баллов каждый, а сочинение нужно было лишь написать на "зачёт". При этом, отняв у нас право на досрочные оценки, мехмат оставил введённое годом ранее другое правило, на которое я очень надеялся: если на математиках абиутриент набирал в сумме 9 или 10 баллов, то от последних двух экзаменов он освобождался и автоматом зачислялся на факультет. Естественно, тройка на письменной математике лишала бы меня этого шанса (а я, конечно и не совсем уж в глубине души, прекрасно понимал, что устную физику мне удачно не сдать, хоть и заглушал это понимание воспоминаниями о пятёрке на пробнике).
Но вот пришёл день устного экзамена. Если на письменный меня провожала мама и ждала у Ломоносова все 4 часа (наблюдая студентов, пристроившихся рядом с где-то раздобытым вариантом и упоённо решающих-обсуждающих задачи проходящего в сотне-другой метров от них экзамена), то на устный я шёл с папой. Было солнечно, но не жарко, по дороге встретилась одноклассница из старой школы, которая, как оказалось, тоже решила -- в последний момент, -- поступать на мехмат и, смешная, с рюкзачком (папа потом о ней так только и вспоминал: "Ну, та, с рюкзачком") и улыбкой, тоже приподняла настроение, но -- самое главное, -- в тот день я встал очень рано, почти сам собою, хотя и надеялся встать рано, и, что называется, прошёлся по всем, очень хорошо известным конечно мне, вопросам программы. Нет, ничего нового я не узнал, но -- удивительное дело, -- всегда, когда экзамены мне удавалось предварить таким вот "повторением", они сходили особенно хорошо...
...Оценок своих за письменный мы не знали -- знали лишь, что у нас не двойки, раз мы допущены к устному. И мы шли с двойными надеждами: получить хорошие оценки на обоих экзаменах -- и на давно (так ощущалось) прошедшем уже, и на вот-вот приближающемся. И откуда-то была уверенность. Очень заразительная для двоих их нас, ибо моя одноклассница шла более чем уверенно, чем заразила и меня, а я, в свою очередь, кажется, заразил своей и папу.
Простившись с ним на первом этаже (папа имел пропуск в МГУ, и ему незачем было составлять компанию Ломоносову), я поднялся в назначенную мне аудиторию, как её бы назвали сейчас, подготовки, где не было ни одного из моих многочисленных одношкольников и знакомых, поступавших на мехмат, и вместе с абсолютно незнакомым мне людом, всё-таки изрядно волнуясь, несмотря на уверенность, в почти полной тишине ожидал своей очереди...
...В какой-то момент пришёл как будто бы студент-старшекурсник и назвал, в том числе, и мою фамилию, и небольшая группа названных вместе с ним отправилась в комнату, где проходил сам экзамен.
Первое же впечатление было ужасным: посреди аудитории, у преподавательского стола, стояла девочка и навзрыд плакала. Сердце моё сжалось до предела, и я затрудняюсь, честно говоря, сказать, от чего больше: от жалости к ней (которая всё-таки была) или же от страха за себя (который был несомненно): мысль "всё-таки валят" пришла сразу, но почти тут же и улетучилась, ибо очень спокойный и уравновешенный голос, как мне сейчас кажется (но вы же помните, что у меня крайне плохая память на лица?!) моего будущего экзаменатора, объяснял ей то, что я на себе ощутил полтора-два года спустя. Я не помню его слов, но он очень убедительно говорил ей, что они не могут дать ещё один вопрос, раз на несколько не отвечено, что знания не достаточны и ей будет очень трудно учиться (он говорил это очень деликатно -- гораздо деликатнее, чем я сейчас воспроизвожу), но -- самое главное, -- он чётко разъяснил ей одну из ошибок, о которой она спорила, и я быстро оценил его правоту и понял её промах (увы, я уже забыл, в чём он состоял), и это разъяснение меня успокоило: "нет, всё же не валят", так что осталась лишь жалость к девочке, которая ещё постояла-поплакала, уже слабее борясь за себя, и, наконец, ушла.
Мне дали билет, в котором были один теоретический вопрос (о тригонометрических функциях: нужно было определить их, перечислить основные свойства и что-то ещё сформулировать и доказать) и какая-то, не самая тривиальная, но начисто вылетевшая из моей головы, задачка. То и другое я относительно быстро (но, впрочем, не торопясь) сделал и записал и кажется всё-таки вызвался отвечать сам, не ожидая, когда вызовут меня. Ко мне подошли двое молодых людей, один из которых явно был аспирантом и весь экзамен играл лишь вспомогательную роль. Второй был молод, но видимо постарше и как-то само собою вышло, что, рассказывая билет, я обращался преимущественно к нему. Оба слушали меня крайне внимательно, но оба же если не излучали доброжелательность, то при первом же комментарии-уточнении к моему ответу дали понять, что их как будто бы интересует сам вопрос, кстати говоря весьма не простой и действительно интересный...
{Чуть отвлекаясь: когда, спустя лет 6-7, мне впервые довелось выступить, тоже будучи аспирантом, в качестве экзаменатора -- всего лишь, правда, на коллоквиуме по линейной алгебре, а потом и на экзамене по ней же, я тут же очень ярко вспомнил эту особенность моих тогдашних экзаменаторов и постарался научиться ей. Насколько хорошо это мне удалось, судить и тем первым мехматским студентам, и последующим моим и иногда чужим...}
... однако я совсем не помню, что и как именно я рассказывал. Вспоминается другая деталь: меня спросили о периодичности тригонометрических функций -- возможно вполне, что это свойство я упустил в написанном ответе. Конечно, я тут же сказал, что это такое. И мне сейчас же задали вопрос: почему минимальный период у sinx -- это 2\pi? В этом месте я единственный раз отступил от совета своего учителя, повторённого потом не раз папой (никогда не торопиться отвечать и дать себе хоть секунду подумать): уверенно, но несколько сумбурно я стал говорить, что, вот, "рассмотрим любую точку тригонометрического круга и посмотрим, где ещё "слева" (кажется, я так и сказал, но, быть может, как-то иначе, более точно, выразил ту же мысль: "с одной из сторон" или т. п.) синус принимает то же самое значение. Ага, между нашей точкой и той, что отстоит на 2\pi, есть, вообще говоря, ещё одна, но она не может дать периода, потому что..." -- И тут я был мягко остановлен вопросом, который меня восхищает (и это правда, без лести) до сих пор -- чему-чему, а подбирать-задавать именно такие вопросы я точно не научился до сих пор. -- "А может быть есть более подходящая точка?" -- имелось, конечно, в виду, что более подходящая, чем произвольная точка тригонометрического круга. -- Конечно, я тут же радостно воскликнул и указал на \pi/2, чем вызвал и улыбки на лицах экзаменаторов, и завершение этой части испытания.
Я не только не помню самой задачи из билета -- я не помню, как меня по ней спрашивали: возможно, просто сверили ответ и проверили подробно записанное (иначе быть не могло -- мой учитель, Р. К., учил именно так) решение. Но я очень ярко помню дополнительную задачку: "Ну, что, нашу?" -- обратился старший экзаменатор к младшему. -- И тот в ответ кивнул. По правилам, условие полностью записывалось в протоколе, так что мне сначала записали, а потом прочли следующее: "В параллелограмме проведены все четыре биссектрисы. Найти площадь получившегося четырёхугольника, если в параллелограмме известно всё: обе непараллельные стороны и угол между ними". -- Нет, пожалуй, записано было посуше, а так живо лишь потом прокомментировано. Так или иначе я стал решать...
... задача показалась мне, и до сих пор кажется, несмотря ни на что, совсем простой: я решил если не мгновенно, то очень быстро и тут же подозвал экзаменаторов. "Отлично!" -- сказал старший, когда младший, подошедший первым, дал ему знать, что решение верно. -- "Но, -- добавил он (и это единственное, где можно было бы заподозрить -- разве что, впрочем, предвзятым взглядом, -- попытку завала), -- это же лишь в случае, когда четырёхугольник целиком внутри... А если параллелограмм "длинненький"? Как тогда?"
На секунду (ровно на секунду!) я смешался, но, едва нарисовав картинку, "закричал": "Ведь ничего же не меняется!" -- и, кажется, добавил: "... и не меняется, даже если две вершины четырёхугольника попадут на стороны параллелограмма". Тут экзаменатор повторил: "Отлично!" -- уже имея в виду оценку за экзамен, и пошёл искать мою письменную работу...
{Ещё раз отступлю: эту задачу я давал абсолюно всем своим ученикам-школьникам, с которыми занимался геометрией. Статистика объяснила мне, что я не так уж и прав в утверждении о её простоте... Решали сами, до моего поступления на работу в школу, -- единицы, потом -- больше, но всё ещё число таковых не превышает, думаю, двух десятков. Решило сходу за всё время человека 2-3 всего. И очень много детей не решило совсем (за разумное время). В статистике участвует точно не менее ста школьников. Может быть, впрочем, и все 200-300. Одно важное уточнение: это почти никогда не выпускники, так что тут есть, где возмутиться и всё это отступление отвергнуть.}
... свою работу, осознав, что поступил, едва увидев на её титуле оценку, выведенную цветным карандашом, я едва смотрел: три чистых плюса, обидный 0 (чистый 0!) на 2-ой и то ли плюс-минус, то ли плюс с каким-то непонятным знаком на 4-ой дали четвёрку. Я весь горел от счастья, что-то говорил экзаменаторам: что у меня в 4-ой верное решение вот -- но зачёркнуто. Они тут же предложили подать апелляцию, но я сказал: "Зачем? Ведь я поступил уже?" -- "Как поступил?" -- спросил младший, и я посмотрел на него с недоверием: разве он может не знать, что 9 баллов освобождают от физики и сочинения? -- Однако думаю, что он действительно этого не знал, этот его вопрос никак не мог быть игрой (да и зачем?). -- После моих теперь уже сбивчивых пояснений меня тут же поздравили, а на выходе кто-то обратил моё внимание на объявление, что все получившие 9 или 10 баллов должны зайти в такую-то комнату. -- Я зашёл. Любопытно, что там у меня принял экзаменационный лист и поздравил с поступлением тот самый человек, с которым у меня было короткое, но памятное телефонное знакомство: он мне, как обладателю диплома олимпиады 9-го класса, дважды звонил: первый раз, чтобы пригласить на специальный кружок для школьников (отличный от Малого мехмата), второй -- чтобы спросить, отчего я перестал ходить (я честно ответил, что всё время уходит на подготовку, но, важнее, на кружке идёт то, что мы и так прошли в школе: мощности множеств и т. п.). Оба раза он не ограничивался тем, зачем формально звонил, и у нас были довольно содержательные некороткие разговоры, которые, увы, я позабыл, но помню, скорее, их атмосферу: опять же, очень доброжелательную и, что не менее важно, -- с чувством действительного интереса и уважения с его стороны к, в общем-то, ничего не стоящему школяру. Так что я был очень рад в тот момент этому случайному совпадению и личному знакомству, но и тут меня подвела память на лица: выйдя из комнаты, я тут же забыл, как он выглядит, и, лишь спустя годы, впервые с ним поздоровался, благо фамилию его я знал и, наконец, кто-то мне на него указал...
... Но, как ни старался, я не запомнил фамилий ни моего старшего экзаменатора, ни, тем более, младшего: счастье и эйфория этого дня стёрли всё, и я из последовавшего помню только, что у лифтов меня подробно опросил однокашник Саша С., по заданию Саши же, но Ш., собиравший сведения о задачах экзамена, о том, не валили ли, не было ли чего "такого" и т. д. Допрос мне Саша С. устроил серьёзный, и я отвечал со всей честностью, вполне бездумно думая, что этим могу помочь будущим поколениям (сразу оценить толькочтошный опыт всегда непросто, и что-то продолжается просто по инерции). Любопытно, что тут же, у лифтов, стоял третий Саша, Т., к которому я подошёл было с поздравлениями, но он мне ответил, что он не сдал, провалился. Пытаясь как-то его поддержать, я спросил его: "Завалили?" -- "Нет, -- совершенно спокойно возразил он. -- Я просто очень плохо отвечал"...
А потом я встретил папу в "барабане" между аудиториями 01 и 02 или где-то рядом, и до сих пор у меня ощущение, что он как будто тоже не сразу вполне осознал произошедшее, пусть другого исхода мы и не ждали...
... А потом началась учёба, очень разная и очень памятная, о которой уже было (совсем по иному поводу) написано. Я выпустился, в том числе и из аспирантуры, но так и не вспомнил фамилии и не узнал в коридорах, как ни, бывало, всматривался в лица, своего экзаменатора.
***
Прошло ещё несколько лет. Как было сказано в начале этого рассказа, "Люди Голода" вдохновили меня на воспоминания (оставшиеся в итоге лишь в зачаточном виде в черновиках), но они же привели на ММОнлайн, где в то время (сейчас давно форум мёртв, увы) было чрезвычайно интересно. Обилие содержательных собеседников и собеседниц, совершенно разных возрастов и взглядов, столь же содержательных тем сделали это место одним из самых дорогих для меня и, когда почему-то в течение нескольких месяцев минувших зимы и весны форум у меня не открывался, я ощутил потребность написать даже нечто вроде послесловия к его закрытию. Но тревога оказалась ложной -- он всё ещё доступен, и даже не только для чтения. Так вот, среди множества интересных собеседников вдруг появился один, очень уверенный (до апломба иногда -- уж скажем всю правду), во многих вопросах очень знающий и, что нередко бывает, поначалу совершенно не понимаемый другими, так что на него набрасывались спорщики-оппоненты, иногда сразу по несколько, даром что в его отсутствие не менее ожесточённо ругались между собой.
{Ещё одно отступление: "ругня" на ММОнлайне просто не сравнима с таковой хоть на тогдашних других активных форумах, хоть в нынешнем или десятилетней давности ЖЖ, хоть в ФБ, ВК, ЯндексДзене и т. п., где люди просто по-настоящему ругались и ругаются, быстро превращая обсуждение в склоку или просто помойку. Там, на ММОнлайне, это была просто беседа, на иногда крайне повышенных тонах, но всегда же и вежливая, достаточно вежливая для того, чтобы все участники вполне могли продолжать считать друг друга друзьями, и, что важнее всего, не терявшая, как правило, нити обсуждения. Нигде и никогда я больше не встречал такого сообщества!}
Я встал на его защиту (хотя и мне поначалу от него доставалось), и через какое-то время обстоятельства потребовали обсуждения чего-то в личной переписке... Кажется, через два письма на третье я написал со своего основного, не анонимного, адреса, решив прекратить ненужную уже анонимность. Тем более, что я -- уж не помню, почему и как, -- уже знал настоящие имя, отчество и фамилию своего собеседника (правда, они мне как будто ни о чём не говорили).
-- А, так Вы Alopex, -- получил я ответ (специально цитирую его сейчас по памяти -- потом уж когда-нибудь сверю, но не сейчас). -- А Вы знаете, что я сыграл немалую роль в Вашей жизни?
Конечно, я сразу же догадался, с кем именно я говорю. Более того -- смутно помню, что я всё-таки ещё до этой переписки подумал: а не тот ли это "мой" экзаменатор? -- Но сам не мог поверить, что оказался прав. Вот такие повороты бывают у судьбы.
С тех пор мы, время от времени очень активно, но и с перерывами на годы, переписывались по разным поводам, однако виделись, кажется, всего трижды... И -- да, Вы верно поняли: меня вновь подвела память на лица, -- во время последней встречи (по очень грустному поводу) я вновь его не узнал. Но Владимир Евгеньвич, _wep_, сам первым поздоровался, за что я тоже остаюсь ему очень благодарным... А тот экзамен, что бы кто и когда ни говорил, остаётся для меня образцом... Когда я думаю об ушедших в прошлое настоящих устных экзаменах (это случилось задолго до введения ЕГЭ; на мехмате устный экзамен выхолостился уже к началу 2000-х, по рассказам непосредственных участников, и обессмыслился полностью, так что вместе с водой, как говорится, выплеснули и ребёнка), я жалею об этой -- по-видимому, полностью утраченной, -- культуре, вспоминая именно его. Жаль... Жаль, что, исправляя нечто заведомо неверное, в итоге просто разрушили всё. Едва ли те, кто начинал за то борьбу, думал, что обернётся всё именно так... Но ещё больше жаль того, что и этот урок едва ли будет усвоен.
Есть у меня ещё один недостаток, но он уже (относительно предыдущего) недавний: с тех пор, как я начал записывать нечто вспоминательное (а вдохновили впервые меня на то прекрасные воспоминания, замечательно содержательные, хоть и не везде скорее всего справедливые, выложенные кем-то анонимно на форуме ММОнлайн и явившиеся для меня по сути первым знакомством с этим, имевшим потом столь большое значение для меня, форумом), несколько раз я попадал в довольно деликатное положение, причём во все разы одинаково: я уже было собирался о ком-то написать, а жизнь, неожиданно или не очень, сталкивала с ним... и я откладывал публикацию, в голове как будто бы уже полностью готовую. Откладывал, можно сказать, навсегда. Ибо мне становилось стеснительно (тоже неудобно -- правда, несколько иначе неудобно): как будто специально я этой публикацией подхалимничал бы -- так говорила мысль и не давала записывать. Собственно, я насчитываю три таких случая, и во всех трёх так случилось, что те, о ком я хотел оставить мемуар, знали, что я собирался это сделать. И, должно быть, им тоже обидно, что я этого никак не сделаю... Сейчас я отдам долг одному из них. А двум остальным надеюсь отдам таковой в своё время и в своём месте... (О них, впрочем, я писал до возобновления знакомства вполне свободно, но они о том не знают, да и я сам не смог отыскать свои о них записи... Часть из них -- в комментариях того же ММОнлайна должны быть, но, несмотря на отично устроенный там поиск -- явно мастера писали, к слову! -- мне их разыскать не удалось; часть -- в ВК или на ФБ, а что там что там найти что-то, закопанное в комментариях, -- совсем невозможно.)
***
... а сама история такова:
Шёл 1990-й год. Мы заканчивали школу и, в общем-то, все очень успешно. Впереди было, впрочем, самое тревожное -- поступление. Однако казалось, что и тут всё должно быть без сучка и задоринки: ещё в сентябре, на самом первом уроке, наш учитель, рассказывая подробно о поступлении на год старших нас одношкольников, с улыбкой отметил, что всё: кажется, на мехмате стали принимать экзамены "без пристрастия" (тогда, задолго до появления её в известном пособии Ткачука, я такой формулировки ещё не встречал), а не поступили только N. и M., чем вызвал невольный смех у каждого из нас: фамилии их были созвучны, -- но сам тут же посерьёзнел: N. сам, конечно, виноват -- не готовился, а вот M. жаль очень, но он тоже в некотором роде виноват сам: отказался от досрочной четвёрки, но пятёрку на самом экзамене не получил и в итоге не поступил.
Однако мы не сильно огорчились: юности свойственно не замечать бед хоть внешне и близких, но (большинству из нас) совсем далёких людей, и для нас история N. и M. была всё же скорее обнадёживающей. И правда -- ведь разгильдяйство первого было известно на всю школу, а решение второго (не "брать" досрочную четвёрку) казалось единственной причиной его промаха -- мы-то уж так не сделаем, это точно!
Впрочем, нас ждало разочарование: экспериментальный за год до нас, досрочный вступительный экзамен был в наш год отменён, а вместо него проводился вновь экспериментальный, но всего лишь пробный экзамен, оценки на котором никак не учитывались при поступлении. Как я узнал чуть позднее, им занимались А. С. Демидов, М. А. Шубин и кто-то ещё, вынашивая идею изменения, хотя бы некоторого, всего духа мехматского экзамена, но, судя по всему, их затея ничем не закончилась...
Но я отвлёкся. Возвращаясь к нам, следует сказать, что мы все через эти пробные экзамены прошли и почти для каждого из нас они сошли внешне очень хорошо. Всего было три экзамена: математика письменная, математика устная и физика (все тогдашние мехматские вступительные экзамены, за исключением сочинения). Я получил три пятёрки, причём в письменной математике не решил, кажется, лишь бывший там -- к удивлению абсолютно всех, -- ребус. Физики очень ошиблись с вариантом: он оказался крайне прост (достаточно напомнить или сообщить тем, кто не знал, что я никогда не понимал физики, а всё же написал его на чистое "отлично"), и им пришлось ставить четвёрки за сущие мелочи, чуть ли не описки, ибо в противном случае пятёрки получили бы все. Но их можно было понять: традиционная вступительная физика на мехмате была устной, и часть эксперимента в том и состояла, чтобы испробовать письменный экзамен. Несмотря на промах физиков с вариантом, я был собою крайне доволен (ещё бы -- чуть ли не впервые в чём-то минимально серьёзном по физике я сделал абсолютно всё и без единого промаха!). Письменная математика тоже мне в целом очень понравилась (за исключением ребуса, который я потом, конечно, разгадал, да как-то банально...), а вот устный экзамен был для меня провалом, хоть я этого и не мог сразу осознать. Нет, сделал я всё, рассказал всё и на все вопросы экзаменатора (на самом деле, всего один) ответил верно, но и вопрос был несколько странный (до сих пор не понимаю, как на него можно было бы ответить в рамках обычной школьной программы), и -- хуже того, -- он был известный: ответ я знал заранее, и мне оставалось лишь сходу рассказать короткое решение, через пределы и производные, что я и сделал и чем, судя по всему, экзаменатор -- один из организаторов этих пробных испытаний, -- остался полностью удовлетворён, быстро меня отпустив. В чём же был провал? -- в самом экзамене: во-первых, он сошёл слишком легко, чем (как и физика, кстати) заставил меня думать, что, что называется, всё хорошо. Письменный экзамен в этом смысле был полезнее: пусть и на "дурацкой" теме (ребус) мне было наглядно показано, что к неожиданным задачам я не так хорошо готов, как хотелось бы. Во-вторых, у меня не было никакого диалога с экзаменатором, говорил всё время лишь я один, да и единственный вопрос был задан чуть ли не полностью письменно (впрочем, это я, должно быть, преувеличиваю сейчас, однако, как ни силюсь, вспомнить голоса экзаменатора и каких-либо его содержательных слов не могу). И -- это может быть, конечно, ложным ощущением, -- у меня осталось в памяти как будто бы полное безразличие его ко мне, к тому, что я говорю (а я не уверен, что я говорил, что называется, чисто, без каких бы то ни было ошибок, которые можно было бы мягко подправить). Но одно я уловил: экзамен проходит доброжелательно, заваливать меня никто не собирается, что, впрочем, вполне соответствует тому, что говорил наш учитель в сентябре, и одна эта мысль охватила меня всего, так что я тут же ею поделился с ним, назвав фамилию экзаменатора. "Ну, *****, ещё бы!" -- с пониманием и уважением отреагировал он, и на этом эпопея пробников завершилась...
Увы, на Московской олимпиаде того года мне не удалось взять диплома, дающего право на автоматическую пятёрку письменного экзамена (кажется, её давали только за диплом первой степени, у меня же была лишь похвальная грамота), так что я продолжал активно готовиться к письменному экзамену, который в некотором смысле тоже провалил. Всего тогда было 6 задач, к последней их которых (стереометрии) я не мог даже подступиться -- даром что вообще-то легко решал и решаю почти все попадающиеся мне такого рода задачки. И эту решил спустя годы. Но только ради своих (с некоторых пор я школьный учитель) школьников. Потратив на это то ли целый урок, то ли целых два. Она и правда была крайне "закрученной" и отвращала меня от себя все эти годы до этих самых некоторых пор. Интереснее, гораздо интереснее, была 5-я, совершенно новая для меня, которую я решил не предполагавшимся стандартным "олимпиадным" финтом (сумма трёх натуральных чисел равна трём, i. e. каждое из них -- единица), а как-то посложнее-похитрее (уж не вспомнить), но полностью чисто. Интересной была и 3-я -- неравенство, которое я тоже решил аккуратно и точно. 1-я была примитивной (и тоже, конечно, была сделана), а вот в интересном показательно-тригонометрическом уравнении 2-й задачи, где нужно было отбросить лишние рациональные корни (и что я вполне искусно проделал), я лихо поделил обе части на sinx, чем потерял все иррациональные корни и -- по стандартным правилам экзамена, -- должен был эту задачу себе обнулить, несмотря на всё изящество и верность сложной части. 4-я же задача меня "подвела". Весь ужас в том, что она мне была знакома (я умел решать "такие задачи") и я её довольно быстро сделал, но -- не уверен сейчас в полной верности моего первоначального решения, -- перечеркнул написанное (судя по всему всё-таки верное) и записал ниже новое решение, показавшееся мне более лёгким и коротким, однако же содержавшее ошибку. Четыре или пять дней, которые прошли между письменным и устным экзаменами, я провёл в тревоге: по всем канонам мне грозила тройка, и я надеялся лишь, что экзаменаторы оценят и мелкость ошибки во второй задаче, и то, что четвёртая верно решена в первом варианте решения (хоть и перечёркнутом, но не замаранном).
В этом месте нужно сделать отступление, объясняющее с одной стороны тогдашние правила, а с другой -- моё состояние подготовки на тот момент. Экзаменов было, как уже сказано, четыре: две математики, письменная и устная, и устная физика, а также сочинение. Оценивались первые три экзамена из 5 баллов каждый, а сочинение нужно было лишь написать на "зачёт". При этом, отняв у нас право на досрочные оценки, мехмат оставил введённое годом ранее другое правило, на которое я очень надеялся: если на математиках абиутриент набирал в сумме 9 или 10 баллов, то от последних двух экзаменов он освобождался и автоматом зачислялся на факультет. Естественно, тройка на письменной математике лишала бы меня этого шанса (а я, конечно и не совсем уж в глубине души, прекрасно понимал, что устную физику мне удачно не сдать, хоть и заглушал это понимание воспоминаниями о пятёрке на пробнике).
Но вот пришёл день устного экзамена. Если на письменный меня провожала мама и ждала у Ломоносова все 4 часа (наблюдая студентов, пристроившихся рядом с где-то раздобытым вариантом и упоённо решающих-обсуждающих задачи проходящего в сотне-другой метров от них экзамена), то на устный я шёл с папой. Было солнечно, но не жарко, по дороге встретилась одноклассница из старой школы, которая, как оказалось, тоже решила -- в последний момент, -- поступать на мехмат и, смешная, с рюкзачком (папа потом о ней так только и вспоминал: "Ну, та, с рюкзачком") и улыбкой, тоже приподняла настроение, но -- самое главное, -- в тот день я встал очень рано, почти сам собою, хотя и надеялся встать рано, и, что называется, прошёлся по всем, очень хорошо известным конечно мне, вопросам программы. Нет, ничего нового я не узнал, но -- удивительное дело, -- всегда, когда экзамены мне удавалось предварить таким вот "повторением", они сходили особенно хорошо...
...Оценок своих за письменный мы не знали -- знали лишь, что у нас не двойки, раз мы допущены к устному. И мы шли с двойными надеждами: получить хорошие оценки на обоих экзаменах -- и на давно (так ощущалось) прошедшем уже, и на вот-вот приближающемся. И откуда-то была уверенность. Очень заразительная для двоих их нас, ибо моя одноклассница шла более чем уверенно, чем заразила и меня, а я, в свою очередь, кажется, заразил своей и папу.
Простившись с ним на первом этаже (папа имел пропуск в МГУ, и ему незачем было составлять компанию Ломоносову), я поднялся в назначенную мне аудиторию, как её бы назвали сейчас, подготовки, где не было ни одного из моих многочисленных одношкольников и знакомых, поступавших на мехмат, и вместе с абсолютно незнакомым мне людом, всё-таки изрядно волнуясь, несмотря на уверенность, в почти полной тишине ожидал своей очереди...
...В какой-то момент пришёл как будто бы студент-старшекурсник и назвал, в том числе, и мою фамилию, и небольшая группа названных вместе с ним отправилась в комнату, где проходил сам экзамен.
Первое же впечатление было ужасным: посреди аудитории, у преподавательского стола, стояла девочка и навзрыд плакала. Сердце моё сжалось до предела, и я затрудняюсь, честно говоря, сказать, от чего больше: от жалости к ней (которая всё-таки была) или же от страха за себя (который был несомненно): мысль "всё-таки валят" пришла сразу, но почти тут же и улетучилась, ибо очень спокойный и уравновешенный голос, как мне сейчас кажется (но вы же помните, что у меня крайне плохая память на лица?!) моего будущего экзаменатора, объяснял ей то, что я на себе ощутил полтора-два года спустя. Я не помню его слов, но он очень убедительно говорил ей, что они не могут дать ещё один вопрос, раз на несколько не отвечено, что знания не достаточны и ей будет очень трудно учиться (он говорил это очень деликатно -- гораздо деликатнее, чем я сейчас воспроизвожу), но -- самое главное, -- он чётко разъяснил ей одну из ошибок, о которой она спорила, и я быстро оценил его правоту и понял её промах (увы, я уже забыл, в чём он состоял), и это разъяснение меня успокоило: "нет, всё же не валят", так что осталась лишь жалость к девочке, которая ещё постояла-поплакала, уже слабее борясь за себя, и, наконец, ушла.
Мне дали билет, в котором были один теоретический вопрос (о тригонометрических функциях: нужно было определить их, перечислить основные свойства и что-то ещё сформулировать и доказать) и какая-то, не самая тривиальная, но начисто вылетевшая из моей головы, задачка. То и другое я относительно быстро (но, впрочем, не торопясь) сделал и записал и кажется всё-таки вызвался отвечать сам, не ожидая, когда вызовут меня. Ко мне подошли двое молодых людей, один из которых явно был аспирантом и весь экзамен играл лишь вспомогательную роль. Второй был молод, но видимо постарше и как-то само собою вышло, что, рассказывая билет, я обращался преимущественно к нему. Оба слушали меня крайне внимательно, но оба же если не излучали доброжелательность, то при первом же комментарии-уточнении к моему ответу дали понять, что их как будто бы интересует сам вопрос, кстати говоря весьма не простой и действительно интересный...
{Чуть отвлекаясь: когда, спустя лет 6-7, мне впервые довелось выступить, тоже будучи аспирантом, в качестве экзаменатора -- всего лишь, правда, на коллоквиуме по линейной алгебре, а потом и на экзамене по ней же, я тут же очень ярко вспомнил эту особенность моих тогдашних экзаменаторов и постарался научиться ей. Насколько хорошо это мне удалось, судить и тем первым мехматским студентам, и последующим моим и иногда чужим...}
... однако я совсем не помню, что и как именно я рассказывал. Вспоминается другая деталь: меня спросили о периодичности тригонометрических функций -- возможно вполне, что это свойство я упустил в написанном ответе. Конечно, я тут же сказал, что это такое. И мне сейчас же задали вопрос: почему минимальный период у sinx -- это 2\pi? В этом месте я единственный раз отступил от совета своего учителя, повторённого потом не раз папой (никогда не торопиться отвечать и дать себе хоть секунду подумать): уверенно, но несколько сумбурно я стал говорить, что, вот, "рассмотрим любую точку тригонометрического круга и посмотрим, где ещё "слева" (кажется, я так и сказал, но, быть может, как-то иначе, более точно, выразил ту же мысль: "с одной из сторон" или т. п.) синус принимает то же самое значение. Ага, между нашей точкой и той, что отстоит на 2\pi, есть, вообще говоря, ещё одна, но она не может дать периода, потому что..." -- И тут я был мягко остановлен вопросом, который меня восхищает (и это правда, без лести) до сих пор -- чему-чему, а подбирать-задавать именно такие вопросы я точно не научился до сих пор. -- "А может быть есть более подходящая точка?" -- имелось, конечно, в виду, что более подходящая, чем произвольная точка тригонометрического круга. -- Конечно, я тут же радостно воскликнул и указал на \pi/2, чем вызвал и улыбки на лицах экзаменаторов, и завершение этой части испытания.
Я не только не помню самой задачи из билета -- я не помню, как меня по ней спрашивали: возможно, просто сверили ответ и проверили подробно записанное (иначе быть не могло -- мой учитель, Р. К., учил именно так) решение. Но я очень ярко помню дополнительную задачку: "Ну, что, нашу?" -- обратился старший экзаменатор к младшему. -- И тот в ответ кивнул. По правилам, условие полностью записывалось в протоколе, так что мне сначала записали, а потом прочли следующее: "В параллелограмме проведены все четыре биссектрисы. Найти площадь получившегося четырёхугольника, если в параллелограмме известно всё: обе непараллельные стороны и угол между ними". -- Нет, пожалуй, записано было посуше, а так живо лишь потом прокомментировано. Так или иначе я стал решать...
... задача показалась мне, и до сих пор кажется, несмотря ни на что, совсем простой: я решил если не мгновенно, то очень быстро и тут же подозвал экзаменаторов. "Отлично!" -- сказал старший, когда младший, подошедший первым, дал ему знать, что решение верно. -- "Но, -- добавил он (и это единственное, где можно было бы заподозрить -- разве что, впрочем, предвзятым взглядом, -- попытку завала), -- это же лишь в случае, когда четырёхугольник целиком внутри... А если параллелограмм "длинненький"? Как тогда?"
На секунду (ровно на секунду!) я смешался, но, едва нарисовав картинку, "закричал": "Ведь ничего же не меняется!" -- и, кажется, добавил: "... и не меняется, даже если две вершины четырёхугольника попадут на стороны параллелограмма". Тут экзаменатор повторил: "Отлично!" -- уже имея в виду оценку за экзамен, и пошёл искать мою письменную работу...
{Ещё раз отступлю: эту задачу я давал абсолюно всем своим ученикам-школьникам, с которыми занимался геометрией. Статистика объяснила мне, что я не так уж и прав в утверждении о её простоте... Решали сами, до моего поступления на работу в школу, -- единицы, потом -- больше, но всё ещё число таковых не превышает, думаю, двух десятков. Решило сходу за всё время человека 2-3 всего. И очень много детей не решило совсем (за разумное время). В статистике участвует точно не менее ста школьников. Может быть, впрочем, и все 200-300. Одно важное уточнение: это почти никогда не выпускники, так что тут есть, где возмутиться и всё это отступление отвергнуть.}
... свою работу, осознав, что поступил, едва увидев на её титуле оценку, выведенную цветным карандашом, я едва смотрел: три чистых плюса, обидный 0 (чистый 0!) на 2-ой и то ли плюс-минус, то ли плюс с каким-то непонятным знаком на 4-ой дали четвёрку. Я весь горел от счастья, что-то говорил экзаменаторам: что у меня в 4-ой верное решение вот -- но зачёркнуто. Они тут же предложили подать апелляцию, но я сказал: "Зачем? Ведь я поступил уже?" -- "Как поступил?" -- спросил младший, и я посмотрел на него с недоверием: разве он может не знать, что 9 баллов освобождают от физики и сочинения? -- Однако думаю, что он действительно этого не знал, этот его вопрос никак не мог быть игрой (да и зачем?). -- После моих теперь уже сбивчивых пояснений меня тут же поздравили, а на выходе кто-то обратил моё внимание на объявление, что все получившие 9 или 10 баллов должны зайти в такую-то комнату. -- Я зашёл. Любопытно, что там у меня принял экзаменационный лист и поздравил с поступлением тот самый человек, с которым у меня было короткое, но памятное телефонное знакомство: он мне, как обладателю диплома олимпиады 9-го класса, дважды звонил: первый раз, чтобы пригласить на специальный кружок для школьников (отличный от Малого мехмата), второй -- чтобы спросить, отчего я перестал ходить (я честно ответил, что всё время уходит на подготовку, но, важнее, на кружке идёт то, что мы и так прошли в школе: мощности множеств и т. п.). Оба раза он не ограничивался тем, зачем формально звонил, и у нас были довольно содержательные некороткие разговоры, которые, увы, я позабыл, но помню, скорее, их атмосферу: опять же, очень доброжелательную и, что не менее важно, -- с чувством действительного интереса и уважения с его стороны к, в общем-то, ничего не стоящему школяру. Так что я был очень рад в тот момент этому случайному совпадению и личному знакомству, но и тут меня подвела память на лица: выйдя из комнаты, я тут же забыл, как он выглядит, и, лишь спустя годы, впервые с ним поздоровался, благо фамилию его я знал и, наконец, кто-то мне на него указал...
... Но, как ни старался, я не запомнил фамилий ни моего старшего экзаменатора, ни, тем более, младшего: счастье и эйфория этого дня стёрли всё, и я из последовавшего помню только, что у лифтов меня подробно опросил однокашник Саша С., по заданию Саши же, но Ш., собиравший сведения о задачах экзамена, о том, не валили ли, не было ли чего "такого" и т. д. Допрос мне Саша С. устроил серьёзный, и я отвечал со всей честностью, вполне бездумно думая, что этим могу помочь будущим поколениям (сразу оценить толькочтошный опыт всегда непросто, и что-то продолжается просто по инерции). Любопытно, что тут же, у лифтов, стоял третий Саша, Т., к которому я подошёл было с поздравлениями, но он мне ответил, что он не сдал, провалился. Пытаясь как-то его поддержать, я спросил его: "Завалили?" -- "Нет, -- совершенно спокойно возразил он. -- Я просто очень плохо отвечал"...
А потом я встретил папу в "барабане" между аудиториями 01 и 02 или где-то рядом, и до сих пор у меня ощущение, что он как будто тоже не сразу вполне осознал произошедшее, пусть другого исхода мы и не ждали...
... А потом началась учёба, очень разная и очень памятная, о которой уже было (совсем по иному поводу) написано. Я выпустился, в том числе и из аспирантуры, но так и не вспомнил фамилии и не узнал в коридорах, как ни, бывало, всматривался в лица, своего экзаменатора.
***
Прошло ещё несколько лет. Как было сказано в начале этого рассказа, "Люди Голода" вдохновили меня на воспоминания (оставшиеся в итоге лишь в зачаточном виде в черновиках), но они же привели на ММОнлайн, где в то время (сейчас давно форум мёртв, увы) было чрезвычайно интересно. Обилие содержательных собеседников и собеседниц, совершенно разных возрастов и взглядов, столь же содержательных тем сделали это место одним из самых дорогих для меня и, когда почему-то в течение нескольких месяцев минувших зимы и весны форум у меня не открывался, я ощутил потребность написать даже нечто вроде послесловия к его закрытию. Но тревога оказалась ложной -- он всё ещё доступен, и даже не только для чтения. Так вот, среди множества интересных собеседников вдруг появился один, очень уверенный (до апломба иногда -- уж скажем всю правду), во многих вопросах очень знающий и, что нередко бывает, поначалу совершенно не понимаемый другими, так что на него набрасывались спорщики-оппоненты, иногда сразу по несколько, даром что в его отсутствие не менее ожесточённо ругались между собой.
{Ещё одно отступление: "ругня" на ММОнлайне просто не сравнима с таковой хоть на тогдашних других активных форумах, хоть в нынешнем или десятилетней давности ЖЖ, хоть в ФБ, ВК, ЯндексДзене и т. п., где люди просто по-настоящему ругались и ругаются, быстро превращая обсуждение в склоку или просто помойку. Там, на ММОнлайне, это была просто беседа, на иногда крайне повышенных тонах, но всегда же и вежливая, достаточно вежливая для того, чтобы все участники вполне могли продолжать считать друг друга друзьями, и, что важнее всего, не терявшая, как правило, нити обсуждения. Нигде и никогда я больше не встречал такого сообщества!}
Я встал на его защиту (хотя и мне поначалу от него доставалось), и через какое-то время обстоятельства потребовали обсуждения чего-то в личной переписке... Кажется, через два письма на третье я написал со своего основного, не анонимного, адреса, решив прекратить ненужную уже анонимность. Тем более, что я -- уж не помню, почему и как, -- уже знал настоящие имя, отчество и фамилию своего собеседника (правда, они мне как будто ни о чём не говорили).
-- А, так Вы Alopex, -- получил я ответ (специально цитирую его сейчас по памяти -- потом уж когда-нибудь сверю, но не сейчас). -- А Вы знаете, что я сыграл немалую роль в Вашей жизни?
Конечно, я сразу же догадался, с кем именно я говорю. Более того -- смутно помню, что я всё-таки ещё до этой переписки подумал: а не тот ли это "мой" экзаменатор? -- Но сам не мог поверить, что оказался прав. Вот такие повороты бывают у судьбы.
С тех пор мы, время от времени очень активно, но и с перерывами на годы, переписывались по разным поводам, однако виделись, кажется, всего трижды... И -- да, Вы верно поняли: меня вновь подвела память на лица, -- во время последней встречи (по очень грустному поводу) я вновь его не узнал. Но Владимир Евгеньвич, _wep_, сам первым поздоровался, за что я тоже остаюсь ему очень благодарным... А тот экзамен, что бы кто и когда ни говорил, остаётся для меня образцом... Когда я думаю об ушедших в прошлое настоящих устных экзаменах (это случилось задолго до введения ЕГЭ; на мехмате устный экзамен выхолостился уже к началу 2000-х, по рассказам непосредственных участников, и обессмыслился полностью, так что вместе с водой, как говорится, выплеснули и ребёнка), я жалею об этой -- по-видимому, полностью утраченной, -- культуре, вспоминая именно его. Жаль... Жаль, что, исправляя нечто заведомо неверное, в итоге просто разрушили всё. Едва ли те, кто начинал за то борьбу, думал, что обернётся всё именно так... Но ещё больше жаль того, что и этот урок едва ли будет усвоен.