Юрич
Вот и наступил самый подходящий день для того, чтобы начать этот рассказ. И дело вовсе не в идеальной для писательства погоде - блёклой, сырой, безликой. Последние месяцев пять атмосфера в воздухе такая, что давно можно было бы написать добрую сотню неплохих повестей с депрессивным эпиграфом. Но их нет. А сегодня особенный день. Одна грустная новость с утра, последовавшая вслед за ранним телефонным звонком - и ход мыслей изменён. Нырок в прошлое и уход в себя. Вдохновение, если хотите.
И вот я глубоко под землёй, еду в метро, уставившись в одну точку. Стоит только уйти человеку из жизни - как в памяти моментально возникают незначительные детали, какие-то спонтанные слова, звуки, события, связанные с ним. Да или просто ни с чем не связанные, но всплывшие на поверхность настоящего именно сейчас, именно в этот момент. Чужая смерть - как некий толчок к действию. Возможно, робкая надежда на то, что теперь этот человек видит все откуда-то сверху. И что он порадуется тому, что я наконец-то пишу.
В кабинете, пропахшем мышами и сушками из хлебзавода, который находился через дорогу от редакции, стояло шесть компьютеров со старыми пузатыми мониторами. За одним из них - тем, что был поменьше размером - сидел седой скрюченный старик неопределенного возраста. На нем был черный кожаный жилет, рубашка незапоминающегося цвета, потертые темно-синие джинсы и громоздкие ботинки с квадратными носами. Он сидел, придвинувшись впритык к монитору. Его рот был приоткрыт, а указательный палец бил по одной и той же клавише. И проскользнул бы этот момент мимо, не оставив и следа в моей памяти, если бы не звуки, сопровождавшие его. Хрюкающие, рыгающие, рычащие - они периодически затихали и сменялись другими, многозначительными: причмокиванием и чавканьем.
Юрич пил чай с сушками.
Тогда я впервые узнала о его пристрастии к этой идиотской компьютерной игре с монстрами, которые истерили сами и доводили до белого каления меня. Просить выключить звук было бесполезно, да и вообще - исключено: в тот момент я находилась в редакции не на самых выгодных условиях. Это был мой первый рабочий день в газете, а очень важная заметка про школьные автобусы к первому сентября никак не хотела писаться.
Вообще, ко встрече с нарушителем спокойствия и тишины размеренно-тухлой редакционной жизни я была подготовлена заранее. Мой папа, который работал в этой же газете фотокорром, очень боялся, что в момент знакомства с главным “мэтром газеты”, “прожённым журналюгой” и просто вечно-пьяным гонзо Юричем, я ни черта не пойму. В прямом смысле. То ли из-за давнего инсульта, то ли специально - по его же собственной задумке - у мэтра были проблемы с речью. Причем серьезные: разобрать то, что он говорил, можно было только после месяца ежедневного общения, ну или в день выхода газеты, когда волей-неволей всё схватывается на лету. К загадочному речевому дефекту прилагалась шаркающая робо-походка, которая однажды серьёзно напугала всех моих однокурсниц: в туалетной акустике университетских коридоров звук приближающегося из-за поворота Юрича действительно наводил ужас. Ну и пара хитрых глаз, форма которых была искажена линзами очков, но “содержание” прочитывалось моментально: кажется, они смеялись; для юной максималистки и эгоистки-меня - исключительно надо мной и моим творчеством.
И вот я глубоко под землёй, еду в метро, уставившись в одну точку. Стоит только уйти человеку из жизни - как в памяти моментально возникают незначительные детали, какие-то спонтанные слова, звуки, события, связанные с ним. Да или просто ни с чем не связанные, но всплывшие на поверхность настоящего именно сейчас, именно в этот момент. Чужая смерть - как некий толчок к действию. Возможно, робкая надежда на то, что теперь этот человек видит все откуда-то сверху. И что он порадуется тому, что я наконец-то пишу.
В кабинете, пропахшем мышами и сушками из хлебзавода, который находился через дорогу от редакции, стояло шесть компьютеров со старыми пузатыми мониторами. За одним из них - тем, что был поменьше размером - сидел седой скрюченный старик неопределенного возраста. На нем был черный кожаный жилет, рубашка незапоминающегося цвета, потертые темно-синие джинсы и громоздкие ботинки с квадратными носами. Он сидел, придвинувшись впритык к монитору. Его рот был приоткрыт, а указательный палец бил по одной и той же клавише. И проскользнул бы этот момент мимо, не оставив и следа в моей памяти, если бы не звуки, сопровождавшие его. Хрюкающие, рыгающие, рычащие - они периодически затихали и сменялись другими, многозначительными: причмокиванием и чавканьем.
Юрич пил чай с сушками.
Тогда я впервые узнала о его пристрастии к этой идиотской компьютерной игре с монстрами, которые истерили сами и доводили до белого каления меня. Просить выключить звук было бесполезно, да и вообще - исключено: в тот момент я находилась в редакции не на самых выгодных условиях. Это был мой первый рабочий день в газете, а очень важная заметка про школьные автобусы к первому сентября никак не хотела писаться.
Вообще, ко встрече с нарушителем спокойствия и тишины размеренно-тухлой редакционной жизни я была подготовлена заранее. Мой папа, который работал в этой же газете фотокорром, очень боялся, что в момент знакомства с главным “мэтром газеты”, “прожённым журналюгой” и просто вечно-пьяным гонзо Юричем, я ни черта не пойму. В прямом смысле. То ли из-за давнего инсульта, то ли специально - по его же собственной задумке - у мэтра были проблемы с речью. Причем серьезные: разобрать то, что он говорил, можно было только после месяца ежедневного общения, ну или в день выхода газеты, когда волей-неволей всё схватывается на лету. К загадочному речевому дефекту прилагалась шаркающая робо-походка, которая однажды серьёзно напугала всех моих однокурсниц: в туалетной акустике университетских коридоров звук приближающегося из-за поворота Юрича действительно наводил ужас. Ну и пара хитрых глаз, форма которых была искажена линзами очков, но “содержание” прочитывалось моментально: кажется, они смеялись; для юной максималистки и эгоистки-меня - исключительно надо мной и моим творчеством.