Крик собаки
Тут недавно многоуважаемые друзья, andrewrostov и philologist, оба, не сговариваясь, запостили размышления Буркова.
Znak.com опубликовал его дневники, и так они начали расходиться по рунету. Прочитайте, друзья, обязательно, http://www.znak.com/moscow/articles/20-07-19-29/104200.html?from=post_fb
Бурков очень хорош: интересен и глубок. Почти философ.
Но я не буду копировать всё, или даже выдергивать у него отдельные красивые цитаты и мысли. Нет. Все они достойны. Только одну я позволю себе изъять, и перепостить. Потому что мне есть с чем ее сравнить.
Может, помните, совсем недавно, с неделю назад, я читал "Друзья и встречи" Шкловского: оттуда про Доватора взял материал. И у него, в главе про Эйзенштейна, я встретил восприятие искусства, схожее с мышлением Буркова.
Судите сами.
Вот Шкловский цитирует Эйзенштейна: "Мы думали,- говорил Сергей Михайлович Эйзенштейн,- что делаем жизнь и кинематографию, но это она, жизнь, делает и нас и кинематографию.
Она делает нас, когда мы ее осознаем, поднимает нас, как фронт грозы поднимает, притягивает к себе жесткие, широкие крылья планера.
Человек осознает необходимость, понимает истину мира, и истина его освобождает".
А теперь сравните эту мысль с ощущениями Буркова, зафиксированными им в дневнике в 1962 году :
"У меня на глазах машина переехала собаку. ... Я никогда не забуду крика этой собаки! Никогда! Никогда не забуду другой собаки, которую переехал трамвай. Я не забуду ту лошадь, которая стояла недалеко от нашего дома, у нее была сломана нога, я не забуду, как метался голубь без головы, когда его переехала машина, я отлично помню мальчика, которого сшиб поезд, где-то на полустанке, посреди России, я помню его. Я помню его мать (как я хорошо ее запомнил!), помню ее крик звериный - горе мне, если я забуду этот материнский крик! - она шла вдоль поезда, а мы, медленно набирая скорость, обгоняли ее.
Я еще раз прошел мимо того места, где машина сбила собаку. Она сидела на дамбе живая. Около нее лежал кусок хлеба. Кто-то пожалел и бросил. Глаза! Глаза! Я хочу, чтобы ты всегда сидела, собака, на моем пути, чтобы каждый день душили меня слезы при виде твоих глаз, чтобы однажды я не выдержал и закричал на весь город, на весь мир от боли.
Я понял теперь много. Я понял, что такое искусство, и для чего оно должно существовать. Я понял крик Дон Кихота. Я понял муки Гамлета: и не до конца, конечно, понял главную суть искусства. Это - крик радости или крик боли. И все просто. Боль возникает неожиданно: идет обыденно, буднично жизнь - и вдруг! А радость? Когда буду работать над Дон Кихотом и Гамлетом, нужно будет много ходить на кладбище и смотреть похороны, плач родных, ходить в анатомический театр и везде, где можно подглядеть человеческую боль, чтобы крикнуть один раз!"
Видите? Как схоже они мыслят, вопохоже спринимая процесс связи жизни с искусством.
И тут прав Шкловский, комментирующий детские воспоминания Эйзенштейна так:
"Художник умеет разбираться, взвешивать, вспоминать и искать истоки понимания в том, что он видел. Художник вспоминает жизнь, разбивая ее на планы, и прав, потому что воспоминания - это разбор склада памяти, и одновременно он неправ, теряя ощущения жизненности".
Znak.com опубликовал его дневники, и так они начали расходиться по рунету. Прочитайте, друзья, обязательно, http://www.znak.com/moscow/articles/20-07-19-29/104200.html?from=post_fb
Бурков очень хорош: интересен и глубок. Почти философ.
Но я не буду копировать всё, или даже выдергивать у него отдельные красивые цитаты и мысли. Нет. Все они достойны. Только одну я позволю себе изъять, и перепостить. Потому что мне есть с чем ее сравнить.
Может, помните, совсем недавно, с неделю назад, я читал "Друзья и встречи" Шкловского: оттуда про Доватора взял материал. И у него, в главе про Эйзенштейна, я встретил восприятие искусства, схожее с мышлением Буркова.
Судите сами.
Вот Шкловский цитирует Эйзенштейна: "Мы думали,- говорил Сергей Михайлович Эйзенштейн,- что делаем жизнь и кинематографию, но это она, жизнь, делает и нас и кинематографию.
Она делает нас, когда мы ее осознаем, поднимает нас, как фронт грозы поднимает, притягивает к себе жесткие, широкие крылья планера.
Человек осознает необходимость, понимает истину мира, и истина его освобождает".
А теперь сравните эту мысль с ощущениями Буркова, зафиксированными им в дневнике в 1962 году :
"У меня на глазах машина переехала собаку. ... Я никогда не забуду крика этой собаки! Никогда! Никогда не забуду другой собаки, которую переехал трамвай. Я не забуду ту лошадь, которая стояла недалеко от нашего дома, у нее была сломана нога, я не забуду, как метался голубь без головы, когда его переехала машина, я отлично помню мальчика, которого сшиб поезд, где-то на полустанке, посреди России, я помню его. Я помню его мать (как я хорошо ее запомнил!), помню ее крик звериный - горе мне, если я забуду этот материнский крик! - она шла вдоль поезда, а мы, медленно набирая скорость, обгоняли ее.
Я еще раз прошел мимо того места, где машина сбила собаку. Она сидела на дамбе живая. Около нее лежал кусок хлеба. Кто-то пожалел и бросил. Глаза! Глаза! Я хочу, чтобы ты всегда сидела, собака, на моем пути, чтобы каждый день душили меня слезы при виде твоих глаз, чтобы однажды я не выдержал и закричал на весь город, на весь мир от боли.
Я понял теперь много. Я понял, что такое искусство, и для чего оно должно существовать. Я понял крик Дон Кихота. Я понял муки Гамлета: и не до конца, конечно, понял главную суть искусства. Это - крик радости или крик боли. И все просто. Боль возникает неожиданно: идет обыденно, буднично жизнь - и вдруг! А радость? Когда буду работать над Дон Кихотом и Гамлетом, нужно будет много ходить на кладбище и смотреть похороны, плач родных, ходить в анатомический театр и везде, где можно подглядеть человеческую боль, чтобы крикнуть один раз!"
Видите? Как схоже они мыслят, вопохоже спринимая процесс связи жизни с искусством.
И тут прав Шкловский, комментирующий детские воспоминания Эйзенштейна так:
"Художник умеет разбираться, взвешивать, вспоминать и искать истоки понимания в том, что он видел. Художник вспоминает жизнь, разбивая ее на планы, и прав, потому что воспоминания - это разбор склада памяти, и одновременно он неправ, теряя ощущения жизненности".