Блок в следственной комиссии
4 марта Временное правительство объявило о создании «Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств». Это решение было опубликовано в «Вестнике Временного правительства» от 5 марта. А.Ф. Керенский, в то время министр юстиции, выступая перед Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов, оправдывая свое вступление в состав Временного правительства, говорил: «В моих руках находились представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук…» и принял «сделанное мне предложение войти в состав Временного правительства в качестве министра юстиции
7 мая Блок с воодушевлением принял предложение быть редактором стенографических отчетов Чрезвычайной следственной комиссии. Он присутствует при допросах царских сановников в Зимнем дворце и Петропавловской крепости, старом Комендантском доме, где когда-то допрашивали декабристов. Немаловажно и то, что ему полагалось жалованье 600 рублей в месяц - для 1917-го сумма немалая. В общей сложности комиссией было заведено 700 дел, проведено 88 допросов. В результате, по выражению автора «Скифов», «открыт паноптикум печальный…», где показания «бывших людей» полностью показывают «картину разложения старого строя».
В своих записных книжках поэт дал характеристики некоторым подследственным
«В показаниях Вырубовой нет ни одного слова правды, хотя она сама лгала только там, где нельзя узнать (Распутина нет на свете), или там, где это быть нужно для ее любимого знакомого семейства. Как ужасно самое существование таких женщин: они столь же отвратительны, сколь очаровательны; но переведя это на язык будущего, на честный язык демократии, опоясанной бурей, надо сказать: как же очаровательность может соединиться с отвратительностью? Вырубова была только отвратительна». Есть и более нелицеприятный о ней отзыв: "эта блаженная потаскушка и дура". Потаскушка, как выяснил медицинский осмотр в крепости, была девственницей.
Вот самое первое впечатление Блока от председателя Совета министров И.Л. Горемыкина: «Породистый, сапоги довольно высокие, мягкие, стариковские…, заказные. Хороший старик. Большой нос, большие уши. Тяжко вздыхает. Седые волосики. Палка черная, с золотым колечком. Хороший сюртук, брюки в полоску». И далее, как бы, через эти внешние детали к сущности образа: «Говорит еле слышно почти всегда. Случайно припоминает… Кожа местами ярко-сизая… Стеклянные глаза. Постоянный ответ: «Массу перезабыл, уже не владею памятью…» и затем вдруг: «Очень трудно различить, что законно и что незаконно. Могут быть разные толкования». Как будто бы все ясно - перед нами очевидная немощь, и вдруг, что Блок не без юмора тонко подмечает: «Представление кончилось, однако, тем, что Горемыкин хитренько намекнул, что ему, как особе I класса, хотелось бы видеть следователя у себя на квартире». Все эти наблюдения понадобились Блоку для окончательной емкой характеристики Горемыкина в «Последних днях», как «опытный но окончательно одряхлевший бюрократ».
Этого очевидного «рамолика» сменил на посту премьер-министра Б.В. Штюрмер. Первое впечатление самое неприятное: «мерзостный…, большая тоскливая развалина, все еще хитро (и глупея) воздевает на нос черепаховые очки»
«Оба допроса А.Н. Хвостова, где особенно наглядно показана вся грязь, в которой захлебнулась старая власть. Крайне правые воззрения хорошо показаны в допросах»
Заниматься с ним, по признанию Блока, «противно и интересно вместе. Вот придворные помои, гнусные сенсации, жизнь подонков общества во всей ее наготе»
когда члены комиссии посетили Протопопова в камере, когда он также «по детски», глядя «снизу вверх», отрешенно свидетельствовал: «а, знаете, я убедился в том, какой я мерзавец». Протопопову было совершенно непонятно, как можно обвинять его в беззаконии, когда законы были ему подчинены: ведь Департамент полиции состоит в Министерству внутренних дел, а государь все его решения одобряет - о каких еще законах может идти речь? Позже, когда Блок познакомился с переданными ему самим Протопоповым собственноручными записками, он пишет матери: «Когда-нибудь я тебе скажу, кого мне страшно напоминает этот талантливый и ничтожный человек…»
Фредерикс был тестем В.Н. Воейкова, другой знаковой фигуры дворцовой камарильи. Будучи генерал-майором свиты и дворцовым комендантом, он ближе всех стоял к царской семье, этот «ловкий коммерсант», владелец минерального источника Куваки. По выражению Блока, это довольно «ничтожное… существо»[46]. Он откровенно «убог умом и безличен, как и его язык, приправленный иногда лишь хвастливыми и пошловатыми гвардейскими словечками. Он так ничтожен, что совсем не способен возвыситься до понимания того, о чем его спрашивают и что интересует спрашивающих. Он может сообщить ряд анекдотов и фактов, интересных в бытовом отношении, но обобщить что бы то ни было не способен».
И, наконец, «темная личность», князь М.М. Андронников, бывший чиновник особых поручений при обер-прокуроре св. Синода, реакционный журналист и подозрительный по своим «немецким связям». Блок дал выразительный портрет этого «черносотенного Фигаро», «адъютанта господа Бога». Это - «мерзость, сальная морда, пухлый животик, новый пиджачок». И Блок задается вопросом: каким образом подобная личность могла быть «в связи с министром, с Витте? Объяснение одно - «задобрение лиц, входивших в сферу»
Блок и члены комиссии убедились, что расследуя деятельность «темных сил», в политике партии Двора политическая идея была лишь ширмой для устройства своих личных дел. Все это является следствием элементарной обыденности, бездарности, характерных для последних дней дома Романовых. Эти убеждения нашли свое обобщенное представление в дневниковой записи от 16 июня: «Пустые поля, чахлые поросли, плоские это обывательщина. Распутин - пропасть, а Штюрмер (много чести) - плоский выгон, где трава сглодана коровами (овцами?)… Только покойный Витте был если не герой, то возвышенностью; с его времени в правительстве этого больше не встречалось: ничего “высокого”, все “плоско”, а рядом глубокая трещина (Распутин), куда все и провалилось»
Работа представлялась ему важной гражданской миссией, долгом перед народом. 17 мая 1917 г. он отмечает в записной книжке: «Я вижу уже, что следственная комиссия стоит между наковальней законом и молотом истории. Положение весьма революционное… Явствует из этого, что комиссия, отработав весь материал, какой она получит, должна представить его на разрешение представителей народа».
20 июня он записывает: «Комиссия в определении своем носит понятие чрезвычайности. Поэтому и отчет должен быть чрезвычайным. Он должен соединять в себе деловую точку зрения с революционным призывом. Отчет, пользующийся тщательно проверенным материалом, добытым в течение работы комиссии, должен быть проникнут с начала до конца русским революционным пафосом, который отразил бы в себе всю тревогу, все надежды и весь величавый романтизм наших дней». Блок прекрасно понимал, что редактируемый им материал представляет собой не только обвинительный акт против царизма, но и источник по истории самодержавного строя, для будущего, для истории. Этим он и объяснял свое личное участие в деятельности Комиссии.
Реализации этой задачи Блок отдается полностью. В уже упомянутом письме от 14 мая к жене, поэт пишет: «У меня очень напряжены мозги и нервы, дело мое страшно интересно, но оно действительно трудное и берет много времени и все силы». Эта работа должна была раскрыть, по его твердому убеждению, «тайну» краха царизма, объяснить тот факт, как династия, правившая страной 300 лет и только что отметившая этот юбилей, рухнула и распалась за несколько дней. Поэт «изнутри» мог увидеть «историю этого бесконечного рода русских Ругон-Маккаров или Карамазовых», прочесть этот увлекательный роман с тысячью действующих лиц и фантастических комбинации в духе всего Достоевского». Объясняя свою заинтересованность в работе Комиссии, Блок говорил, что он «никак не мог убедить себя» в том, что весь старый уклад - « «один сплошной мираж», вот почему, ему так хотелось проверить это настроение на непосредственном опыте. «Но опыт этот привел его к результату еще более крайнему, что все это было не только миражом, но какой-то тенью от тени, каким-то голым и пустым местом».
И вот задача русской культуры - направить этот огонь на то, что нужно сжечь; буйство Стеньки и Емельки превратить в волевую музыкальную волну; поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят напора огня, но организуют этот напор; организовать буйную волю...
Происходит совершенно необыкновенная вещь (как всё): «интеллигенты», люди, проповедовавшие революцию, «пророки революции», оказались ее предателями. Трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной сволочи.
Блок
И это еще не самые людоедские записи Блока о подследственных. Теперь расскажите мне, что интеллигенция не принимала живейшего участия в февральском перевороте, следствием которого был, конечно, октябрь и все прелести Советской власти
7 мая Блок с воодушевлением принял предложение быть редактором стенографических отчетов Чрезвычайной следственной комиссии. Он присутствует при допросах царских сановников в Зимнем дворце и Петропавловской крепости, старом Комендантском доме, где когда-то допрашивали декабристов. Немаловажно и то, что ему полагалось жалованье 600 рублей в месяц - для 1917-го сумма немалая. В общей сложности комиссией было заведено 700 дел, проведено 88 допросов. В результате, по выражению автора «Скифов», «открыт паноптикум печальный…», где показания «бывших людей» полностью показывают «картину разложения старого строя».
В своих записных книжках поэт дал характеристики некоторым подследственным
«В показаниях Вырубовой нет ни одного слова правды, хотя она сама лгала только там, где нельзя узнать (Распутина нет на свете), или там, где это быть нужно для ее любимого знакомого семейства. Как ужасно самое существование таких женщин: они столь же отвратительны, сколь очаровательны; но переведя это на язык будущего, на честный язык демократии, опоясанной бурей, надо сказать: как же очаровательность может соединиться с отвратительностью? Вырубова была только отвратительна». Есть и более нелицеприятный о ней отзыв: "эта блаженная потаскушка и дура". Потаскушка, как выяснил медицинский осмотр в крепости, была девственницей.
Вот самое первое впечатление Блока от председателя Совета министров И.Л. Горемыкина: «Породистый, сапоги довольно высокие, мягкие, стариковские…, заказные. Хороший старик. Большой нос, большие уши. Тяжко вздыхает. Седые волосики. Палка черная, с золотым колечком. Хороший сюртук, брюки в полоску». И далее, как бы, через эти внешние детали к сущности образа: «Говорит еле слышно почти всегда. Случайно припоминает… Кожа местами ярко-сизая… Стеклянные глаза. Постоянный ответ: «Массу перезабыл, уже не владею памятью…» и затем вдруг: «Очень трудно различить, что законно и что незаконно. Могут быть разные толкования». Как будто бы все ясно - перед нами очевидная немощь, и вдруг, что Блок не без юмора тонко подмечает: «Представление кончилось, однако, тем, что Горемыкин хитренько намекнул, что ему, как особе I класса, хотелось бы видеть следователя у себя на квартире». Все эти наблюдения понадобились Блоку для окончательной емкой характеристики Горемыкина в «Последних днях», как «опытный но окончательно одряхлевший бюрократ».
Этого очевидного «рамолика» сменил на посту премьер-министра Б.В. Штюрмер. Первое впечатление самое неприятное: «мерзостный…, большая тоскливая развалина, все еще хитро (и глупея) воздевает на нос черепаховые очки»
«Оба допроса А.Н. Хвостова, где особенно наглядно показана вся грязь, в которой захлебнулась старая власть. Крайне правые воззрения хорошо показаны в допросах»
Заниматься с ним, по признанию Блока, «противно и интересно вместе. Вот придворные помои, гнусные сенсации, жизнь подонков общества во всей ее наготе»
когда члены комиссии посетили Протопопова в камере, когда он также «по детски», глядя «снизу вверх», отрешенно свидетельствовал: «а, знаете, я убедился в том, какой я мерзавец». Протопопову было совершенно непонятно, как можно обвинять его в беззаконии, когда законы были ему подчинены: ведь Департамент полиции состоит в Министерству внутренних дел, а государь все его решения одобряет - о каких еще законах может идти речь? Позже, когда Блок познакомился с переданными ему самим Протопоповым собственноручными записками, он пишет матери: «Когда-нибудь я тебе скажу, кого мне страшно напоминает этот талантливый и ничтожный человек…»
Фредерикс был тестем В.Н. Воейкова, другой знаковой фигуры дворцовой камарильи. Будучи генерал-майором свиты и дворцовым комендантом, он ближе всех стоял к царской семье, этот «ловкий коммерсант», владелец минерального источника Куваки. По выражению Блока, это довольно «ничтожное… существо»[46]. Он откровенно «убог умом и безличен, как и его язык, приправленный иногда лишь хвастливыми и пошловатыми гвардейскими словечками. Он так ничтожен, что совсем не способен возвыситься до понимания того, о чем его спрашивают и что интересует спрашивающих. Он может сообщить ряд анекдотов и фактов, интересных в бытовом отношении, но обобщить что бы то ни было не способен».
И, наконец, «темная личность», князь М.М. Андронников, бывший чиновник особых поручений при обер-прокуроре св. Синода, реакционный журналист и подозрительный по своим «немецким связям». Блок дал выразительный портрет этого «черносотенного Фигаро», «адъютанта господа Бога». Это - «мерзость, сальная морда, пухлый животик, новый пиджачок». И Блок задается вопросом: каким образом подобная личность могла быть «в связи с министром, с Витте? Объяснение одно - «задобрение лиц, входивших в сферу»
Блок и члены комиссии убедились, что расследуя деятельность «темных сил», в политике партии Двора политическая идея была лишь ширмой для устройства своих личных дел. Все это является следствием элементарной обыденности, бездарности, характерных для последних дней дома Романовых. Эти убеждения нашли свое обобщенное представление в дневниковой записи от 16 июня: «Пустые поля, чахлые поросли, плоские это обывательщина. Распутин - пропасть, а Штюрмер (много чести) - плоский выгон, где трава сглодана коровами (овцами?)… Только покойный Витте был если не герой, то возвышенностью; с его времени в правительстве этого больше не встречалось: ничего “высокого”, все “плоско”, а рядом глубокая трещина (Распутин), куда все и провалилось»
Работа представлялась ему важной гражданской миссией, долгом перед народом. 17 мая 1917 г. он отмечает в записной книжке: «Я вижу уже, что следственная комиссия стоит между наковальней законом и молотом истории. Положение весьма революционное… Явствует из этого, что комиссия, отработав весь материал, какой она получит, должна представить его на разрешение представителей народа».
20 июня он записывает: «Комиссия в определении своем носит понятие чрезвычайности. Поэтому и отчет должен быть чрезвычайным. Он должен соединять в себе деловую точку зрения с революционным призывом. Отчет, пользующийся тщательно проверенным материалом, добытым в течение работы комиссии, должен быть проникнут с начала до конца русским революционным пафосом, который отразил бы в себе всю тревогу, все надежды и весь величавый романтизм наших дней». Блок прекрасно понимал, что редактируемый им материал представляет собой не только обвинительный акт против царизма, но и источник по истории самодержавного строя, для будущего, для истории. Этим он и объяснял свое личное участие в деятельности Комиссии.
Реализации этой задачи Блок отдается полностью. В уже упомянутом письме от 14 мая к жене, поэт пишет: «У меня очень напряжены мозги и нервы, дело мое страшно интересно, но оно действительно трудное и берет много времени и все силы». Эта работа должна была раскрыть, по его твердому убеждению, «тайну» краха царизма, объяснить тот факт, как династия, правившая страной 300 лет и только что отметившая этот юбилей, рухнула и распалась за несколько дней. Поэт «изнутри» мог увидеть «историю этого бесконечного рода русских Ругон-Маккаров или Карамазовых», прочесть этот увлекательный роман с тысячью действующих лиц и фантастических комбинации в духе всего Достоевского». Объясняя свою заинтересованность в работе Комиссии, Блок говорил, что он «никак не мог убедить себя» в том, что весь старый уклад - « «один сплошной мираж», вот почему, ему так хотелось проверить это настроение на непосредственном опыте. «Но опыт этот привел его к результату еще более крайнему, что все это было не только миражом, но какой-то тенью от тени, каким-то голым и пустым местом».
И вот задача русской культуры - направить этот огонь на то, что нужно сжечь; буйство Стеньки и Емельки превратить в волевую музыкальную волну; поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят напора огня, но организуют этот напор; организовать буйную волю...
Происходит совершенно необыкновенная вещь (как всё): «интеллигенты», люди, проповедовавшие революцию, «пророки революции», оказались ее предателями. Трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной сволочи.
Блок
И это еще не самые людоедские записи Блока о подследственных. Теперь расскажите мне, что интеллигенция не принимала живейшего участия в февральском перевороте, следствием которого был, конечно, октябрь и все прелести Советской власти