"Поход" - продолжение
Начался второй штурм с самым первым лучом рассвета. Машины пошли пристреливаться простыми камнями, а потом дымными шарами; а по клубам дыма отстрелялись горшками с жидким огнем. Тут-то лес загорелся местах в пяти-шести, и Нимри пришлось крепко побегать, чтобы не заполучить себе пожара. Правда, настоящей беды им не случилось, потому что вдруг с ясного неба закрапал дождик, а там и ливень пошел. По всему судя, Хозяйка Леса таки была начеку, и слухи о власти ее над водами в самый раз подтвердились.
- Умна же она - сказал Хамул и присовокупил какое-то слово на дальнем восточанском языке. - Силы-то, смотрю, бережет.
Тогда Кхэргун отдал приказ, и через реку правильным строем пошли вольные уруки, а восточане пустили целую тучу стрел. Луки у восточан коротенькие, но мощные, сделаны в два, а то и три слоя из дерева, кости и металла. Западинские, может, бьют и подалее, зато реже; а степняки умеют стрелять с такой скоростью, что кажется, будто прошлая стрела еще улететь не успела - а на тетиве уже возникает новая. Нимри из леса тоже пытались стрелять, и били страшно метко - с первого же раза уложили сразу одного из восточанских старшин, да и по оркам хорошо прошлось. Вот только по всему было видно, что мало их там, в лесу - летят-то стрелы точно, да не кучно. После пары-тройки степняцких общих выстрелов лесные стрелки вроде бы затихли; тогда орки принялись орать, разгорячая себя перед битвой, и перешли на бег.
Лориэнцы, затаившись, дождались, пока те подбежали совсем близко, и слитно выстрелили снова. Многие орки тут попадали в уже багровую от крови воду; но все-таки на вольных уруках доспехи всегда хороши, потому что делают их в вечногремящих кузнях Гундабада из черной стали, закаленной в неведомых подземных водах; и сам Кхэргун, хохоча, выбежал на берег, хотя семь или восемь стрел застряли в его нагруднике. Тогда восточане стрелять перестали - велик был риск попасть в своих. А орки вошли в лес.
- Не пора ли теперь и нам? - спросил у Изина один из его друзей, тот самый Арубилун, о котором уже шла речь ранее.
- Нет, - отвечал Изин. - Хамул нас бережет напоследок, если у орков не заладится. А пока прикажи мастерам заняться машинами, и перенацельте-ка их поближе - чует мое сердце почему-то, что они нам еще пригодятся.
Прошел час, и два прошло, и больше; день начал клониться к закату. В лесу сперва орало и гремело, а потом вроде как поутихло, и морэдаин вместе с восточанами уже стали делать пари - взял Кхэргун к этому часу Карас-Галадон, или еще нет? И все горько роптали на Хамула с Изином, что не участвуют в том бою, ибо славы и богатства там можно было бы раздобыть немало. Чжэльмэ же в общих спорах не участвовал, а вместо этого лежал, как выяснилось, без сознания в своем шатре. Нашел его сам Хамул, который вдруг как-то сильно забеспокоился, привел в себя и вытащил на воздух. А когда шаман пришел в себя, то сказал, что где-то совсем рядом ударило такой силой, что почти все его духи в страхе кинулись бежать к себе, в дальний мир духов, и чуть его самого не утащили с собою. Тогда господин-бессмертный усмехнулся невесело и приказал всем быть наготове.
Солнце спряталось за горизонт, быстро подступала ночь, и в лагере зажгли костры, а у машин дежурили люди с факелами. Тут из леса донесся шум и треск, и на берегу показались уруки. Вот только совсем не походили они на победителей, и отягощены были не мешками с награбленной добычей, а телами раненых. А за ними шла погоня, и в спины им, бегущим, били меткие стрелы.
Чжэльмэ приказал восточанам стрелять - но толку с этого было мало, потому как в отличие от уруков и Нимри восточане-то в темноте видят плоховато. Тут и пригодились Изиновы машины, которые по его давешнему приказу нацелили на самый берег. Как только орки вошли в реку, баллисты дали залп огнем, и стена пламени встала у реки, преградив погоне путь. Нимри еще попытались пострелять сквозь пламя, но бить-то им теперь пришлось вслепую, выходило бестолково, и вскоре они это занятие оставили.
Уруки, впрочем, бежали недурно, отступали не кто как попало, а все еще сохраняя правильный строй; вот только вел их теперь не Кхэргун, а Шерхраг, его сын. Потому что старому орку-вожаку наконец-то изменила его вековечная удача, и теперь его несли вместе с ранеными, пронзенного насквозь нимрийским копьем. Правда, был он в сознании, и ругался, на чем свет стоит.
Уруков приняли, помогли разместиться, и лекари занялись своими делами, а Шерхраг пришел отчитываться перед назгулом. Иной на его месте дрожал бы от страха, предвкушая расплату за неудачу, но орки Мглистых гор - народ суровый и страха вообще выказывать не любят. Оттого стоял сын Кхэргуна перед господином-бессмертным навытяжку, но лица не терял и ни в чем не оправдывался, а честно говорил, как было все дело.
- Прошли мы в лес с боем - говорил урук, ощерив клыки (а клыки у него были превосходные, мало не в палец длиной). - Тех, что был на берегу, смяли. Там потеряли немногих. Дальше пошли, весь лес был пустой. Потом наткнулись на заставы, задержались, побили несколько их секретов, в тех были бойцы, а в тех лекаря, и мы их всех убили. А потом вышли к месту, которое они зовут Клин, и вот там-то нас и ждали.
Оказалось, что Колдунья отдала приказ всем отходить подальше, и в лесу орки повстречали только последних, замешкавшихся; а все настоящее нимрийское войско собралось у второй реки, за которой-то и начинался настоящий Лориэн и путь к Галадону. И там стояли не одни только лесные нимрийские родичи с луками, а и заморские твари, сильнее которых среди Нимри нет вообще никого. Урукам, правда, в том было много радости, ведь заморских пришельцев, которые сами себя называют Разумниками, орочье племя всегда ненавидело больше всех прочих - оттого, говорят, и немного осталось этих самых заморцев на свете.
Вышла добрая битва - так говорил Шерхраг, хотя и кривился от злости. Многих уруки побили, прорываясь к штандарту самой Колдуньи; а потом заморцы сумели обратить бой себе на удачу. Невесть какой здоровенный Нимир в белой броне, сиявшей так, что у уруков глаза вылезали на самый лоб, прорвался прямо к Кхэргуну и всадил в него копье, которое прошло сквозь панцирь, как сквозь бумагу. Нимира-то, конечно, сразу убили, но дело свое он сделал. А стоило вожаку упасть и оркам замешкаться на минуту - как через реку хлынул тот самый туман, по которому и дано уручье название всей этой чародейской земле. Тут пришлось всем худо, и решил Шерхраг, что гибнуть с честью его бойцам пока что время не приспело. Тогда подобрал он Кхэргуна и приказал снова поднять его штандарт с черепом горного страшного медведя; и повел уруков назад.
Хамул выслушал рассказ, не меняясь в лице (а может, и меняясь - поди различи, какое там выражение показывает лицо господина-бессмертного, тем паче в ночной темноте). Но Шерхрага ни казнить, ни лишать начальствования не стал. А приказал только, чтобы к послезавтрашнему дню уруки снова были готовы драться. Тут впервые поклонился ему Шерхраг до земли, и удалился к своим.
Ночью уруки справляли тризну, как по мертвым, так и по еще живым, но умирающим от ран. А на рассвете, в час, который у орков считается часом смерти - ведь народ-то они ночной - Кхэргун приказал всем своим собраться у своего ложа.
- Удача моя ушла от меня! - вскричал он так зычно, что слышно его было даже в лагере западинцев. - Если и встану снова - на что вам такой вождь? Но чую, что в жилах моих немного везенья еще течет, не все еще утекло вместе с кровью-рудой из раны! - тут он прибавил, по уручьему обыкновению, несколько таких слов, что вряд ли стоит объяснять, что и отчего они значат; а потом, переведя с трудом дух, продолжал:
- Вся удача, какая осталась - ваша, твари! Вас я водил, вас я убивал за трусость, а за доблесть - кормил из своей руки мясом врагов! Теперь накормлю иначе.
И приказал он поставить себя на ноги, и с трудом, шатаясь, выхватил ятаган, а потом указал острием на своего сына. К тому времени и солдаты из других лагерей подошли, разбуженные шумом, и смотрели, дивясь, как сын, не скрывая слез и щеря от злости клыки, снес отцу голову одним ударом. А стоило обезглавленному телу Кхэргуна, погибшего, таким образом, в бою от меча, упасть на землю, как кинулись к нему вернейшие и сильнейшие уруки его дружины, с великим почтением подняли, окропили всех его кровью, все еще бьющей из перерубленной шеи, а после того в несколько мгновений рассекли на части и, громко восхваляя погибшего, поглотили. Сердце же поднесли на окровавленном щите его сыну, который таким образом и был провозглашен новым живым вождем вольных уруков Хамулова войска. Что до отрубленной Кхэргуновой головы, то ее насадили на древко знамени, сняв оттуда потертый и потрескавшийся череп медведя. Такое теперь было знамя у орков, и твердо считали они, что сам Кхэргун, став отныне духом-защитником, поведет их воинство в бой. Иные из западинцев, глядя на это, почувствовали себя дурно и с отвращением удалились, ругая орков почем зря. Чжэльмэ же и его восточане, напротив, смотрели на происходившее с большим удовольствием. Может, и правду говорят люди, что дикие степняки оркам в какой-то степени родня, вроде как западинцы, как бы ни чурались они того, все-таки дальние родичи проклятым Нимри. Но кто теперь разберет, чья кровь течет еще в живых жилах, а чья бесследно ушла в землю?
Прошел день - уруки спали вповалку, восстанавливая силы, а остальные отдыхали, кто как сочтет нужным - а на закате вожди ожидали, что Хамул призовет их к себе. Но назгул из своих покоев не выходил, и никакой вести не присылал - только мерцал и моргал в узком окне главной башни волшебной крепости блеклый зеленоватый свет. Солнце давно село, и небо затянуло тучами - приближалась ночная гроза.
С первыми же раскатами грома господин-бессмертный вышел в крепостной двор, и теперь на него и впрямь было страшно смотреть - такой яростью и злобой полыхал он, что смертный холод сковал даже ко всему привычных орков. Изин же, впервые видя своего покровителя таким, и вовсе едва не дышать перестал от ужаса.
- Черная земля начинает много! - крикнул Хамул, и в голосе его слышались переливы боевого воя, от которого любых врагов Властелина одолевает мертвецкая немочь. - Начинает много, да завершить не может толком! Вы, трое, идите ко мне!
Изин, Чжэльмэ и Шерхраг подошли к назгулу, низко склонив головы и ожидая всякого зла. Тот же, окинув их бешеным взглядом - а глаза его полыхали красно-багряным - сказал такие слова:
- Великое дело вершится на юге, и я отправляюсь туда. Вернусь ли, и как, и когда вернусь - того не знаю. Войскам не говорите ничего, а то может выйти большой страх и знатная неудача.
- Но что же нам делать? - себя не помня от страха, воскликнул Изин. - Ведь если мы не начнем третьего штурма, то Нимри смогут уйти - или, чего доброго, нападут на нас, а позиция у нас дурная!
- Ты что, купчишка, думаешь, что я сам этого не знаю? - прошипел господин-бессмертный таким голосом, что хил-Дауруг уже принялся готовиться к скорой кончине. - Я вознес тебя и облек доверием - теперь давай-ка, оправдай его! Вы, слушайте! - обратился он затем к восточанину и орку. - Вот этому западинцу я дал свой кинжал, как знак моей власти над ним. Теперь это знак его власти над вами! Он будет командовать третьим штурмом. Ослушаетесь его - умрете худо, а поведет дело дурно он сам - умрет еще хуже! Черная земля и Властелин ее ждут от вас успеха. Слышите ли меня?
Тут все трое упали на колени и присягнули Хамулу в том, что все его слова слышали и выполнят верно по-сказанному. А назгул, более не сказав ничего, удалился в башню, и меньше чем через час с исщербленной верхней ее зубчатой площадки взвилось крылатое, закрыло собой на мгновение небо и унеслось вместе с бурей на юго-восток.
Тогда собрались стратеги в Изиновом шатре и принялись судить, как им приказ исполнить, а в живых при этом все же остаться. Изин, сперва дрожавший, как лист, понемногу в себя пришел, а другие его укорять не стали - они-то давно имели с господином-бессмертным дело, и знали на опыте, каков он в гневе.
Чжэльмэ сказал тогда так:
- Без Хамул-каана (так называли его степняки) с Хозяйкой Леса нам не сладить. У меня такой силы, чтобы ее одолеть, не найдется, и духи мои здесь не опора.
- Аха! - закричал сердито Шерхраг. - Или вы не потомки Большой Орды? Или в ваших жилах - не кровь багряных степей? Мы воевали с голуг тысячи лет, и убивали их тысячами тысяч! Не братья ли той, что сейчас прячется в лесу, полегли до последнего еще тогда, когда правил миром Старый?
- Они полегли - отвечал восточанин - а она-то жива. Вот и поразмысли.
Тогда Изин налил себе вина, восточанину - крепкой араки, а орку - свежей бычьей крови, и предложил стратегам не учинять ссоры между собою, а лучше и впрямь поразмыслить, но не о прошлом, а о том, что будет, и причем прескоро.
- Вы сами знаете, что я не навязывался вам в вожаки - так он начал речь. - И знаю, что каждый из вас в сражении куда поопытней меня. Потому принуждать ни к чему вас не буду, а буду слушать вашего совета. Но и вы, прошу, послушайте моего; авось, и разум купчишки на что сгодится.
- Говори - прорычал урук, омочив в крови длинные свои клыки, а Чжэльмэ молча кивнул.
И Изин сказал:
- Положение у нас и впрямь никуда не годится. Что бы не говорил господин-бессмертный, а скрыть положение дел от войска не выйдет никак. Если даже и сумеем мы соврать солдатам, что улетел-де он на разведку, а в бою вернется и поможет нам - при первой же схватке чар станет ясно, что все это неправда. У меня тут два чернокнижника, у Чжэльмэ - только его ученики, все безусые юнцы, а вы, орки, хоть и чужим чарам подвластны мало, сами толку в этом не знаете. Оттого думаю я, что нападать с нашими силами на Галадон, где у вражьей чародейки место ее силы - это без толку головы сложить, и более ничего. И думаю я, что если даже так и случится - мало печали в том будет Властелину.
- Отчего так? - удивились оба стратега. - Ведь это же он послал нас сюда!
- Он-то нас послал, да зачем? Затем ли, чтобы мы и правда взяли Лес? Может, сначала и было так, но теперь, когда дела у него пошли явно хуже, чем думалось, полагаю я, что наша цель в одном - удержать Хозяйку Леса в ее лесу! Тогда она не придет на битву, которая, мнится мне, скоро разразится по-настоящему, и не здесь, а у крепости авалтири из Земли Камня - а может, и у ворот самого Властелина! Ведь ни одного вестника не приходило к нам с юга, только говорил о чем-то Властелин или кто-то из ближних его слуг с нашим господином-бессмертным. Так что, может быть, большая победа куда подальше от нас, чем мы, здесь сидя, полагаем.
Пораздумали вожаки и решили, что в словах Изина есть здравый смысл. А Шерхраг припомнил, как говорил с одним премудрым старым уруком из Крепости Чар - звали того Горбаг, и был он старинным приятелем его отца, вот только во время оно не остался в Мглистых горах, а попал к Властелину в кабалу. И тот Горбаг еще тогда говорил, что не так просто сладить с авалтири (орки зовут их «тарк-хай»), как кажется иным власть имеющим из Черной Башни.
- Я, правда, думаю - сказал тогда Изин - что и с Властелином у них не получится сладить. Я, еще когда корабли водил с запрещенным товаром через границу - думаю, с вами мне скрываться не надо, тем более, что корабль вы разве на картинке оба видели - прежде чем передать, что привез, внимательно все изучал. И попадались мне там в руки своды старых летописей, какие у нас никто не читает, потому как нет нужды Властелину, чтобы мы знали о прошлом не с его слов. И оттого я знаю, что в прошлой большой войне, где Нимри с авалтири совместно Властелина сокрушили, им не удалось все равно убить его насовсем, потому что он - стихия мира, и мир по доброй воле не оставит. Может, и сейчас выйдет так. А может, и одолеет Властелин врага, но сам на том изрядно ослабеет. А может, потреплют они друг друга - и разойдутся до срока. Но как ни случится - до нас, несчастных, никому в той замятне, которая покатится по всему закатному мирокраю, дела не будет.
- Что же ты хочешь делать? - спросил тогда Чжэльмэ. - Неужели бежать? А как же нам бросить наших людей? Я не смогу глядеть в глаза предкам, если так поступлю, да и не допустят они меня до своих-то ясных глаз!
- Да нет - отвечал Изин. - Людей я бросать не хочу. - И тут он надолго тяжело задумался, а его собеседники поняли, что он все еще скрывает большой страх, но какое-то решение уже принял, просто не решается произнести его вслух. Затем хил-Дауруг все-таки преодолел себя и сказал так:
- Мы не будем бросать людей, напротив, скажем им всю правду. А потом вы соберете своих и уведете их из крепости в место поблизости, которое вам покажется скрытым и надежным; только лучших и наиболее смелых из своих людей оставьте мне.
- А что же будешь ты делать с этими людьми? - изумленно спросил Шерхраг.
- Я поведу их на штурм. - мрачно сказал Изин. - Но не чтобы погибнуть, а чтобы всем нам была надежда уцелеть. Мои западинцы и ваши выборные войдут в лес и сделают там много шума, чтобы Колдунья вышла нам навстречу. А потом отступим, если живы будем, и станем бежать до самой крепости, а там попытаемся скрыть следы и оторваться от врагов.
- Но как же ты оторвешься? - спросил Чжэльмэ. - И почему бы нам не уйти всем и сразу?
- Потому что, если мы уйдем все, то Хозяйка Леса заподозрит неладное и погонится за нами. А оторвусь я так: мы заложим в крепости большой заряд огненного зелья для баллист. Мы зайдем внутрь, и будем сидеть там, пока она не возьмет нас в осаду. Мои мастера неплохо изучили крепость, в ней много тайных ходов; и потому мы сможем выйти из нее так, чтобы даже Нимри не заметили нашего пути. А последние, уходя, запалят зелье, и крепость взлетит на воздух. Авось, перебьем мы столько Нимри при этом, что им будет не до погони; а даже если так не выйдет, то решит Колдунья, будто все мы погибли в огне. Кроме того, крепость-то падет, и угрозы ей больше не будет - так она и вернется домой, довольная победой. А мы будем свободны.
- Свободны? - фыркнул сквозь клыки Шерхраг. - А если ваш господин-бессмертный пойдет по нашему следу?
- Если все пойдет так, как я полагаю - негромко ответил тогда Изин - то будет ему уж точно не до нас и не до наших следов.
Они еще долго спорили, но в конце концов пришли к тому, что лучше мысли в том положении, в котором они оказались, им не придумать. А когда стали расходиться, чтобы приступить к выполнению своего плана, Шерхраг на выходе из шатра ухватил Изина когтистой своей рукой за полу одежды и, притянув его к себе так, что смотрел ему прямо в глаза, сказал ему тихим голосом:
- Одно мне непонятно, западинец. Почему ты сам вызываешься идти, в то время как человек ты и правда невоенный? Почему не уйдешь с нами, а в бой не пошлешь кого-нибудь из своих верных?
И хил-Дауруг ответил ему так же тихо:
- Потому что если не сделаю я этого сам, то никто из вас больше за мной не пойдет, и доверять мне не будет.
Тогда вожак усмехнулся широко и, прокусив клыками свою руку, заставил западинца выпить глоток своей крови.
- Теперь ты урук - сказал он ему. - Вернешься с победой - все мои уруки тебя своим признают. Я дам тебе лучших, не погуби их без нужды.
Изин молча кивнул тогда и пошел прочь, к солдатам.
- Умна же она - сказал Хамул и присовокупил какое-то слово на дальнем восточанском языке. - Силы-то, смотрю, бережет.
Тогда Кхэргун отдал приказ, и через реку правильным строем пошли вольные уруки, а восточане пустили целую тучу стрел. Луки у восточан коротенькие, но мощные, сделаны в два, а то и три слоя из дерева, кости и металла. Западинские, может, бьют и подалее, зато реже; а степняки умеют стрелять с такой скоростью, что кажется, будто прошлая стрела еще улететь не успела - а на тетиве уже возникает новая. Нимри из леса тоже пытались стрелять, и били страшно метко - с первого же раза уложили сразу одного из восточанских старшин, да и по оркам хорошо прошлось. Вот только по всему было видно, что мало их там, в лесу - летят-то стрелы точно, да не кучно. После пары-тройки степняцких общих выстрелов лесные стрелки вроде бы затихли; тогда орки принялись орать, разгорячая себя перед битвой, и перешли на бег.
Лориэнцы, затаившись, дождались, пока те подбежали совсем близко, и слитно выстрелили снова. Многие орки тут попадали в уже багровую от крови воду; но все-таки на вольных уруках доспехи всегда хороши, потому что делают их в вечногремящих кузнях Гундабада из черной стали, закаленной в неведомых подземных водах; и сам Кхэргун, хохоча, выбежал на берег, хотя семь или восемь стрел застряли в его нагруднике. Тогда восточане стрелять перестали - велик был риск попасть в своих. А орки вошли в лес.
- Не пора ли теперь и нам? - спросил у Изина один из его друзей, тот самый Арубилун, о котором уже шла речь ранее.
- Нет, - отвечал Изин. - Хамул нас бережет напоследок, если у орков не заладится. А пока прикажи мастерам заняться машинами, и перенацельте-ка их поближе - чует мое сердце почему-то, что они нам еще пригодятся.
Прошел час, и два прошло, и больше; день начал клониться к закату. В лесу сперва орало и гремело, а потом вроде как поутихло, и морэдаин вместе с восточанами уже стали делать пари - взял Кхэргун к этому часу Карас-Галадон, или еще нет? И все горько роптали на Хамула с Изином, что не участвуют в том бою, ибо славы и богатства там можно было бы раздобыть немало. Чжэльмэ же в общих спорах не участвовал, а вместо этого лежал, как выяснилось, без сознания в своем шатре. Нашел его сам Хамул, который вдруг как-то сильно забеспокоился, привел в себя и вытащил на воздух. А когда шаман пришел в себя, то сказал, что где-то совсем рядом ударило такой силой, что почти все его духи в страхе кинулись бежать к себе, в дальний мир духов, и чуть его самого не утащили с собою. Тогда господин-бессмертный усмехнулся невесело и приказал всем быть наготове.
Солнце спряталось за горизонт, быстро подступала ночь, и в лагере зажгли костры, а у машин дежурили люди с факелами. Тут из леса донесся шум и треск, и на берегу показались уруки. Вот только совсем не походили они на победителей, и отягощены были не мешками с награбленной добычей, а телами раненых. А за ними шла погоня, и в спины им, бегущим, били меткие стрелы.
Чжэльмэ приказал восточанам стрелять - но толку с этого было мало, потому как в отличие от уруков и Нимри восточане-то в темноте видят плоховато. Тут и пригодились Изиновы машины, которые по его давешнему приказу нацелили на самый берег. Как только орки вошли в реку, баллисты дали залп огнем, и стена пламени встала у реки, преградив погоне путь. Нимри еще попытались пострелять сквозь пламя, но бить-то им теперь пришлось вслепую, выходило бестолково, и вскоре они это занятие оставили.
Уруки, впрочем, бежали недурно, отступали не кто как попало, а все еще сохраняя правильный строй; вот только вел их теперь не Кхэргун, а Шерхраг, его сын. Потому что старому орку-вожаку наконец-то изменила его вековечная удача, и теперь его несли вместе с ранеными, пронзенного насквозь нимрийским копьем. Правда, был он в сознании, и ругался, на чем свет стоит.
Уруков приняли, помогли разместиться, и лекари занялись своими делами, а Шерхраг пришел отчитываться перед назгулом. Иной на его месте дрожал бы от страха, предвкушая расплату за неудачу, но орки Мглистых гор - народ суровый и страха вообще выказывать не любят. Оттого стоял сын Кхэргуна перед господином-бессмертным навытяжку, но лица не терял и ни в чем не оправдывался, а честно говорил, как было все дело.
- Прошли мы в лес с боем - говорил урук, ощерив клыки (а клыки у него были превосходные, мало не в палец длиной). - Тех, что был на берегу, смяли. Там потеряли немногих. Дальше пошли, весь лес был пустой. Потом наткнулись на заставы, задержались, побили несколько их секретов, в тех были бойцы, а в тех лекаря, и мы их всех убили. А потом вышли к месту, которое они зовут Клин, и вот там-то нас и ждали.
Оказалось, что Колдунья отдала приказ всем отходить подальше, и в лесу орки повстречали только последних, замешкавшихся; а все настоящее нимрийское войско собралось у второй реки, за которой-то и начинался настоящий Лориэн и путь к Галадону. И там стояли не одни только лесные нимрийские родичи с луками, а и заморские твари, сильнее которых среди Нимри нет вообще никого. Урукам, правда, в том было много радости, ведь заморских пришельцев, которые сами себя называют Разумниками, орочье племя всегда ненавидело больше всех прочих - оттого, говорят, и немного осталось этих самых заморцев на свете.
Вышла добрая битва - так говорил Шерхраг, хотя и кривился от злости. Многих уруки побили, прорываясь к штандарту самой Колдуньи; а потом заморцы сумели обратить бой себе на удачу. Невесть какой здоровенный Нимир в белой броне, сиявшей так, что у уруков глаза вылезали на самый лоб, прорвался прямо к Кхэргуну и всадил в него копье, которое прошло сквозь панцирь, как сквозь бумагу. Нимира-то, конечно, сразу убили, но дело свое он сделал. А стоило вожаку упасть и оркам замешкаться на минуту - как через реку хлынул тот самый туман, по которому и дано уручье название всей этой чародейской земле. Тут пришлось всем худо, и решил Шерхраг, что гибнуть с честью его бойцам пока что время не приспело. Тогда подобрал он Кхэргуна и приказал снова поднять его штандарт с черепом горного страшного медведя; и повел уруков назад.
Хамул выслушал рассказ, не меняясь в лице (а может, и меняясь - поди различи, какое там выражение показывает лицо господина-бессмертного, тем паче в ночной темноте). Но Шерхрага ни казнить, ни лишать начальствования не стал. А приказал только, чтобы к послезавтрашнему дню уруки снова были готовы драться. Тут впервые поклонился ему Шерхраг до земли, и удалился к своим.
Ночью уруки справляли тризну, как по мертвым, так и по еще живым, но умирающим от ран. А на рассвете, в час, который у орков считается часом смерти - ведь народ-то они ночной - Кхэргун приказал всем своим собраться у своего ложа.
- Удача моя ушла от меня! - вскричал он так зычно, что слышно его было даже в лагере западинцев. - Если и встану снова - на что вам такой вождь? Но чую, что в жилах моих немного везенья еще течет, не все еще утекло вместе с кровью-рудой из раны! - тут он прибавил, по уручьему обыкновению, несколько таких слов, что вряд ли стоит объяснять, что и отчего они значат; а потом, переведя с трудом дух, продолжал:
- Вся удача, какая осталась - ваша, твари! Вас я водил, вас я убивал за трусость, а за доблесть - кормил из своей руки мясом врагов! Теперь накормлю иначе.
И приказал он поставить себя на ноги, и с трудом, шатаясь, выхватил ятаган, а потом указал острием на своего сына. К тому времени и солдаты из других лагерей подошли, разбуженные шумом, и смотрели, дивясь, как сын, не скрывая слез и щеря от злости клыки, снес отцу голову одним ударом. А стоило обезглавленному телу Кхэргуна, погибшего, таким образом, в бою от меча, упасть на землю, как кинулись к нему вернейшие и сильнейшие уруки его дружины, с великим почтением подняли, окропили всех его кровью, все еще бьющей из перерубленной шеи, а после того в несколько мгновений рассекли на части и, громко восхваляя погибшего, поглотили. Сердце же поднесли на окровавленном щите его сыну, который таким образом и был провозглашен новым живым вождем вольных уруков Хамулова войска. Что до отрубленной Кхэргуновой головы, то ее насадили на древко знамени, сняв оттуда потертый и потрескавшийся череп медведя. Такое теперь было знамя у орков, и твердо считали они, что сам Кхэргун, став отныне духом-защитником, поведет их воинство в бой. Иные из западинцев, глядя на это, почувствовали себя дурно и с отвращением удалились, ругая орков почем зря. Чжэльмэ же и его восточане, напротив, смотрели на происходившее с большим удовольствием. Может, и правду говорят люди, что дикие степняки оркам в какой-то степени родня, вроде как западинцы, как бы ни чурались они того, все-таки дальние родичи проклятым Нимри. Но кто теперь разберет, чья кровь течет еще в живых жилах, а чья бесследно ушла в землю?
Прошел день - уруки спали вповалку, восстанавливая силы, а остальные отдыхали, кто как сочтет нужным - а на закате вожди ожидали, что Хамул призовет их к себе. Но назгул из своих покоев не выходил, и никакой вести не присылал - только мерцал и моргал в узком окне главной башни волшебной крепости блеклый зеленоватый свет. Солнце давно село, и небо затянуло тучами - приближалась ночная гроза.
С первыми же раскатами грома господин-бессмертный вышел в крепостной двор, и теперь на него и впрямь было страшно смотреть - такой яростью и злобой полыхал он, что смертный холод сковал даже ко всему привычных орков. Изин же, впервые видя своего покровителя таким, и вовсе едва не дышать перестал от ужаса.
- Черная земля начинает много! - крикнул Хамул, и в голосе его слышались переливы боевого воя, от которого любых врагов Властелина одолевает мертвецкая немочь. - Начинает много, да завершить не может толком! Вы, трое, идите ко мне!
Изин, Чжэльмэ и Шерхраг подошли к назгулу, низко склонив головы и ожидая всякого зла. Тот же, окинув их бешеным взглядом - а глаза его полыхали красно-багряным - сказал такие слова:
- Великое дело вершится на юге, и я отправляюсь туда. Вернусь ли, и как, и когда вернусь - того не знаю. Войскам не говорите ничего, а то может выйти большой страх и знатная неудача.
- Но что же нам делать? - себя не помня от страха, воскликнул Изин. - Ведь если мы не начнем третьего штурма, то Нимри смогут уйти - или, чего доброго, нападут на нас, а позиция у нас дурная!
- Ты что, купчишка, думаешь, что я сам этого не знаю? - прошипел господин-бессмертный таким голосом, что хил-Дауруг уже принялся готовиться к скорой кончине. - Я вознес тебя и облек доверием - теперь давай-ка, оправдай его! Вы, слушайте! - обратился он затем к восточанину и орку. - Вот этому западинцу я дал свой кинжал, как знак моей власти над ним. Теперь это знак его власти над вами! Он будет командовать третьим штурмом. Ослушаетесь его - умрете худо, а поведет дело дурно он сам - умрет еще хуже! Черная земля и Властелин ее ждут от вас успеха. Слышите ли меня?
Тут все трое упали на колени и присягнули Хамулу в том, что все его слова слышали и выполнят верно по-сказанному. А назгул, более не сказав ничего, удалился в башню, и меньше чем через час с исщербленной верхней ее зубчатой площадки взвилось крылатое, закрыло собой на мгновение небо и унеслось вместе с бурей на юго-восток.
Тогда собрались стратеги в Изиновом шатре и принялись судить, как им приказ исполнить, а в живых при этом все же остаться. Изин, сперва дрожавший, как лист, понемногу в себя пришел, а другие его укорять не стали - они-то давно имели с господином-бессмертным дело, и знали на опыте, каков он в гневе.
Чжэльмэ сказал тогда так:
- Без Хамул-каана (так называли его степняки) с Хозяйкой Леса нам не сладить. У меня такой силы, чтобы ее одолеть, не найдется, и духи мои здесь не опора.
- Аха! - закричал сердито Шерхраг. - Или вы не потомки Большой Орды? Или в ваших жилах - не кровь багряных степей? Мы воевали с голуг тысячи лет, и убивали их тысячами тысяч! Не братья ли той, что сейчас прячется в лесу, полегли до последнего еще тогда, когда правил миром Старый?
- Они полегли - отвечал восточанин - а она-то жива. Вот и поразмысли.
Тогда Изин налил себе вина, восточанину - крепкой араки, а орку - свежей бычьей крови, и предложил стратегам не учинять ссоры между собою, а лучше и впрямь поразмыслить, но не о прошлом, а о том, что будет, и причем прескоро.
- Вы сами знаете, что я не навязывался вам в вожаки - так он начал речь. - И знаю, что каждый из вас в сражении куда поопытней меня. Потому принуждать ни к чему вас не буду, а буду слушать вашего совета. Но и вы, прошу, послушайте моего; авось, и разум купчишки на что сгодится.
- Говори - прорычал урук, омочив в крови длинные свои клыки, а Чжэльмэ молча кивнул.
И Изин сказал:
- Положение у нас и впрямь никуда не годится. Что бы не говорил господин-бессмертный, а скрыть положение дел от войска не выйдет никак. Если даже и сумеем мы соврать солдатам, что улетел-де он на разведку, а в бою вернется и поможет нам - при первой же схватке чар станет ясно, что все это неправда. У меня тут два чернокнижника, у Чжэльмэ - только его ученики, все безусые юнцы, а вы, орки, хоть и чужим чарам подвластны мало, сами толку в этом не знаете. Оттого думаю я, что нападать с нашими силами на Галадон, где у вражьей чародейки место ее силы - это без толку головы сложить, и более ничего. И думаю я, что если даже так и случится - мало печали в том будет Властелину.
- Отчего так? - удивились оба стратега. - Ведь это же он послал нас сюда!
- Он-то нас послал, да зачем? Затем ли, чтобы мы и правда взяли Лес? Может, сначала и было так, но теперь, когда дела у него пошли явно хуже, чем думалось, полагаю я, что наша цель в одном - удержать Хозяйку Леса в ее лесу! Тогда она не придет на битву, которая, мнится мне, скоро разразится по-настоящему, и не здесь, а у крепости авалтири из Земли Камня - а может, и у ворот самого Властелина! Ведь ни одного вестника не приходило к нам с юга, только говорил о чем-то Властелин или кто-то из ближних его слуг с нашим господином-бессмертным. Так что, может быть, большая победа куда подальше от нас, чем мы, здесь сидя, полагаем.
Пораздумали вожаки и решили, что в словах Изина есть здравый смысл. А Шерхраг припомнил, как говорил с одним премудрым старым уруком из Крепости Чар - звали того Горбаг, и был он старинным приятелем его отца, вот только во время оно не остался в Мглистых горах, а попал к Властелину в кабалу. И тот Горбаг еще тогда говорил, что не так просто сладить с авалтири (орки зовут их «тарк-хай»), как кажется иным власть имеющим из Черной Башни.
- Я, правда, думаю - сказал тогда Изин - что и с Властелином у них не получится сладить. Я, еще когда корабли водил с запрещенным товаром через границу - думаю, с вами мне скрываться не надо, тем более, что корабль вы разве на картинке оба видели - прежде чем передать, что привез, внимательно все изучал. И попадались мне там в руки своды старых летописей, какие у нас никто не читает, потому как нет нужды Властелину, чтобы мы знали о прошлом не с его слов. И оттого я знаю, что в прошлой большой войне, где Нимри с авалтири совместно Властелина сокрушили, им не удалось все равно убить его насовсем, потому что он - стихия мира, и мир по доброй воле не оставит. Может, и сейчас выйдет так. А может, и одолеет Властелин врага, но сам на том изрядно ослабеет. А может, потреплют они друг друга - и разойдутся до срока. Но как ни случится - до нас, несчастных, никому в той замятне, которая покатится по всему закатному мирокраю, дела не будет.
- Что же ты хочешь делать? - спросил тогда Чжэльмэ. - Неужели бежать? А как же нам бросить наших людей? Я не смогу глядеть в глаза предкам, если так поступлю, да и не допустят они меня до своих-то ясных глаз!
- Да нет - отвечал Изин. - Людей я бросать не хочу. - И тут он надолго тяжело задумался, а его собеседники поняли, что он все еще скрывает большой страх, но какое-то решение уже принял, просто не решается произнести его вслух. Затем хил-Дауруг все-таки преодолел себя и сказал так:
- Мы не будем бросать людей, напротив, скажем им всю правду. А потом вы соберете своих и уведете их из крепости в место поблизости, которое вам покажется скрытым и надежным; только лучших и наиболее смелых из своих людей оставьте мне.
- А что же будешь ты делать с этими людьми? - изумленно спросил Шерхраг.
- Я поведу их на штурм. - мрачно сказал Изин. - Но не чтобы погибнуть, а чтобы всем нам была надежда уцелеть. Мои западинцы и ваши выборные войдут в лес и сделают там много шума, чтобы Колдунья вышла нам навстречу. А потом отступим, если живы будем, и станем бежать до самой крепости, а там попытаемся скрыть следы и оторваться от врагов.
- Но как же ты оторвешься? - спросил Чжэльмэ. - И почему бы нам не уйти всем и сразу?
- Потому что, если мы уйдем все, то Хозяйка Леса заподозрит неладное и погонится за нами. А оторвусь я так: мы заложим в крепости большой заряд огненного зелья для баллист. Мы зайдем внутрь, и будем сидеть там, пока она не возьмет нас в осаду. Мои мастера неплохо изучили крепость, в ней много тайных ходов; и потому мы сможем выйти из нее так, чтобы даже Нимри не заметили нашего пути. А последние, уходя, запалят зелье, и крепость взлетит на воздух. Авось, перебьем мы столько Нимри при этом, что им будет не до погони; а даже если так не выйдет, то решит Колдунья, будто все мы погибли в огне. Кроме того, крепость-то падет, и угрозы ей больше не будет - так она и вернется домой, довольная победой. А мы будем свободны.
- Свободны? - фыркнул сквозь клыки Шерхраг. - А если ваш господин-бессмертный пойдет по нашему следу?
- Если все пойдет так, как я полагаю - негромко ответил тогда Изин - то будет ему уж точно не до нас и не до наших следов.
Они еще долго спорили, но в конце концов пришли к тому, что лучше мысли в том положении, в котором они оказались, им не придумать. А когда стали расходиться, чтобы приступить к выполнению своего плана, Шерхраг на выходе из шатра ухватил Изина когтистой своей рукой за полу одежды и, притянув его к себе так, что смотрел ему прямо в глаза, сказал ему тихим голосом:
- Одно мне непонятно, западинец. Почему ты сам вызываешься идти, в то время как человек ты и правда невоенный? Почему не уйдешь с нами, а в бой не пошлешь кого-нибудь из своих верных?
И хил-Дауруг ответил ему так же тихо:
- Потому что если не сделаю я этого сам, то никто из вас больше за мной не пойдет, и доверять мне не будет.
Тогда вожак усмехнулся широко и, прокусив клыками свою руку, заставил западинца выпить глоток своей крови.
- Теперь ты урук - сказал он ему. - Вернешься с победой - все мои уруки тебя своим признают. Я дам тебе лучших, не погуби их без нужды.
Изин молча кивнул тогда и пошел прочь, к солдатам.