За дуэлью - бессмертие творчества
76 лет назад, в 1939 году, был открыт музей поэта в с. Лермонтово. Столичные музейщики, которые работали здесь, стремились максимально достоверно отразить эпоху, в которую жил и творил М.Ю. Лермонтов. Во время пожара 1908 г. мемориальный дом сильно пострадал, а из мебели мало что сохранилось. Возникла необходимость комплектования из центральных хранилищ.
Постепенно интерьер барского дома приобретал свой привычный вид. В 1974 г., во время реставрационных работ, один из мастеров сумел без повреждений открыть никогда до этого не открывавшийся ящичек секретера и, к удивлению всех сотрудников, обнаружил в нем довольно толстую пачку документов, аккуратно перевязанных ленточкой. В основном это были письма, но какие и чьи? Ответ был ошеломляющим: письма принадлежали семье В.Н. Мартынова, одного из сыновей печально известного Н.С. Мартынова, убившего поэта на дуэли.
Вот как об этой трагедии свидетельствовали документы: «…майор Мартынов и Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов текущего сего июля месяца 15 числа в четырех верстах от города у подошвы горы Машуки имели дуэль, на коем Мартынов пистолетным выстрелом в бок Лермонтова убил… О каковом происшествии вашему высокоблагородию имею честь донести, докладываю, что тело предано земле по медицинскому освидетельствованию, а о сем смертоубийстве, происшедшем от дуэля, производится… следствие». Это строки из рапорта чиновника, исправлявшего должность пятигорского окружного стряпчего. Сама дуэль - дело тогда обычное, необычно лишь то, что стрелялись если и не бывшие друзья, то все-таки товарищи, знавшие друг друга много лет. А потом, по свидетельству секундантов, на кровавый исход вроде бы и никто не рассчитывал. И траектория пули была необыкновенной, что вызвало различные предположения исследователей.
«При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастании ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе порезала мягкие ткани левого плеча, от которой раны поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер», - записал врач пятигорского военного госпиталя, свидетельствовавший тело М.Ю. Лермонтова.
Как известно, Мартынов за дуэль был приговорен к пятнадцатилетнему церковному покаянию, но затем добился значительного сокращения срока. Некоторые современники говорили, что убийство Лермонтова отравило всю последующую его жизнь, другие рассказывали о довольно рассеянном и чуть ли не веселом образе жизни Н.С. Мартынова сначала в Киеве, городе, избранном им для несения епитимии, где он женился на дочери гражданского губернатора, а потом в Москве. Дважды он принимался писать воспоминания, но до рассказа о дуэли дело не доходило:«Сегодня минуло ровно тридцать лет, как я стрелялся с Лермонтовым на дуэли. Трудно поверить! Тридцать лет - это почти целая жизнь человеческая, а мне памятны малейшие подробности того дня, как будто происшествие случилось только вчера. Углубляясь в себя, переносясь мысленно за тридцать лет назад и помня, что я стою теперь на краю могилы, что жизнь моя окончена и остаток дней моих сочтен, я чувствую желание высказаться, потребность облегчить свою совесть откровенным признанием самых заветных помыслов и движений сердца по поводу этого несчастного события». Многообещающее начало, но Мартынов так ничего и не написал по существу вопроса, а может быть, и написал, но это до сих пор неизвестно.
Любопытные сведения о роде Мартыновых, в частности о сыновьях Николая Соломоновича Мартынова, содержатся в книге А.Н. Нарцова «Материалы для истории дворянских родов Мартыновых и Слепцовых», изданной в Тамбове в 1904 г. Вот о Викторе: «Родился в 1858 году. Камергер, инспектор уделов на Кавказе, женат на Софии Михайловне Катениной, дочери бывшего наказного атамана Оренбургского казачьего войска. Опекун малолетних Шереметьевых…» Эти данные вполне согласуются с содержанием найденных писем: В.Н. Мартынов описывает свои служебные поездки, сообщает жене о смерти своей родственницы - Ольги Шереметьевой - и принятии опекунства над ее детьми, о намерении начальства добиться для него придворного звания камергера, о своем желании представиться государю лично.
В одном из писем (относятся к концу XIX - началу XX века) Виктор Николаевич рассказал о том, как во время пребывания императрицы в Ялте он отослал ей в подарок букет из пятисот роз. «Успех был огромный, - пишет он Софье Михайловне. - Императрица велела благодарить и нашла розы прекрасными; были редкие сорта». И далее: «Императрица … была еще раз на неделе и спрашивала обо мне; прогулял я случай /?/».
Сведения о нем имеются и в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона: В.Н. Мартынов получил затем и гофмейстера. Кроме Виктора, самого младшего из сыновей, в семье Н.С. Мартынова было еще десять детей: Сергей служил в министерстве юстиции товарищем (т. е. заместителем. - О. П.) прокурора, был затем земским начальником; Дмитрий одно время занимал пост губернатора Варшавы, гофмейстер двора; Анатолий, лейтенант флота, вышел в отставку в чине надворного советника, служил в уделах; Владимир - офицер Ахтырского гусарского полка, в письмах идет речь о его смерти и похоронах; Борис - командир судна в Порт-Артуре, капитан II ранга.
Сведения о дочерях, содержащиеся в упомянутых материалах А.Н. Нарцова, более скудны: некоторые из них вышли замуж за иностранцев и жили за границей. Интересно отметить, что в той же книге Нарцова имеется сообщение о том, что кирсановское дворянство составило в 1800 г. так называемый «аттестат» своему бывшему уездному предводителю Д.М. Мартынову, среди подписавших этот документ - «гвардии поручик Михаил Арсеньев», дед М.Ю. Лермонтова.
Но вернемся к письмам. Понятно, что после того, как была установлена принадлежность их Мартыновым, у первых исследователей находки теплилась надежда отыскать в ней новые сведения о дуэли, ее участниках, но ничего этого там не оказалось, поэтому без должного внимания остались письма В.Г. Черткова - друга Л.Н. Толстого и издателя его произведений, Татьяны Львовны Толстой - дочери писателя, В.Л. Величко - известного в прошлом поэта и автора первой биографии своего знаменитого друга, религиозного философа и поэта Владимира Соловьева.
А мне выпала удача установить, что два коротких письма, написанных неразборчивым почерком, принадлежат интеллектуальной гордости России - самому Владимиру Сергеевичу Соловьеву. Это он, заключая чтение публичной лекции 28 марта 1881 г., обратился к Александру III с призывом не допустить смертной казни народовольцев-первомартовцев. Хотя казнь осуждалась Соловьевым с христианских позиций, его отношения с официальной Россией были испорчены с этого момента навсегда. Подтверждение этому мы находим в его письме С.М. Мартыновой, написанном за год до смерти Соловьева (умер в 1900 г.): «Приехав ночью в гостиницу, я нашел пакет, посланный Трубецким и шедший из-под Москвы в Москву трое суток. Я рад, что мой диалог уже нашел внимательных читателей в администрации Московской губернии, но все-таки свое отправленное Вам пошлю заказным на Крюково…» По-видимому, речь здесь идет о перлюстрации соловьевской корреспонденции.
В большой дружбе с Софьей Михайловной находился и В.Г. Чертков. Одно из писем отослано им перед выездом в Англию и содержит важную для высланного за границу за воззвание к кавказским духоборам (духоборы, или духоборцы, - «борцы за дух» - русская религиозная секта протестантского толка. - О. П.) просьбу: «За несколько часов до выезда моего из России в изгнание на неопределенный срок, обращаюсь к Вам с просьбою, которую, я в том не сомневаюсь, Вы, со свойственной Вам сердечностью, исполните не только во имя наших прежних отношений…» В Англии, где Чертков провел десять лет, он имел возможность публиковать и распространять запрещенные в России сочинения Толстого и свои брошюры по истории русского сектантства. Об этом сообщается в письме от 13 декабря 1889 г.: «С удовольствием исполняю Ваше поручение и высылаю при сем два экз. «Воскресения» Л.Н. Толстого - двух первых частей. Третью часть буду высылать Вам в листах по мере выхода по тому же адресу. Затем мне хотелось бы доставить Вам несколько написанных и изданных мною брошюр, которые я хотел бы попросить принять ради некоторого взаимного душевного общения».
С.М. Мартынова была знакома не только с людьми из окружения Толстого, но и с самим писателем, его семьей. Дочь автора «Войны и мира» обращалась к ней с просьбой о гостеприимстве, когда Татьяна Львовна (по мужу - Сухотина), вероятно по поручению отца, собиралась на Кавказ «…чтобы навестить и, если возможно, как-нибудь облегчить судьбу духоборцев».
В Юбилейном собрании сочинений и писем Л.Н. Толстого есть интересное письмо самого писателя к Софье Михайловне, где говорится о поездке на Кавказ к духоборцам молодого француза-живописца. Занимавшийся литературой протоиерей Иоанн Восторгов, судя по строкам из его послания, высоко ценил мнение Софьи Михайловны: «За письмо Ваше и за доброе слово о моем Пушкине - великое спасибо: я ведь большой маловер по части собственных произведений. В «Кавказе» (Тифлисская газета - О. П.) от 15 июня еще кое-что поместил о Пушкине же».
Это письмо помечено 10 июля 1899 г., в это время в печати шла широкая публикация материалов, посвященных пушкинскому юбилею. Из писем видно, насколько незаурядной женщиной была С.М. Мартынова.
А теперь настало время связать воедино нити повествования, разбежавшиеся в разные стороны, и перейти к заключению. Мы уже говорили о том, что в письмах нет никаких сведений о дуэли М.Ю. Лермонтова и Н.С. Мартынова. И все-таки имя Лермонтова однажды мелькает в одном из них: мартыновские дети читают «Песню о купце Калашникове…». Можно с уверенностью сказать, что в кругу С.М. Мартыновой велись разговоры о Лермонтове, да и о злосчастной дуэли тоже. Ведь старший брат ее мужа, Сергей, выступил в печати (уже после смерти Н.С. Мартынова) со статьей, в которой большую часть вины за дуэль взваливал на плечи секундантов и поэта, а отцу отводил роль «слепого орудия провидения».
И еще одна деталь. Незадолго до своей смерти Вл. Соловьев подготовил для журнала «Вестник Европы» статью, интереснейшую по содержанию, повященную Лермонтову. Противник поэта называется в ней «бравым майором», Лермонтов характеризуется как основоположник того направления в духовной жизни общества, которое впоследствии получило название «ницшеанство». Для Лермонтова, подчеркивает Соловьев, характерно сосредоточение личного чувства на самом себе, своем «Я». Свой гений поэт, по мнению автора, воспринял не как обязанность, долг перед народом, но как преимущество. Соловьев указывает на то, что Лермонтов (как и Пушкин) не смог преодолеть такого предрассудка своего времени, как дуэль, что и снижает его определение как сверхчеловека… Кто знает, может быть, в соловьевском представлении о Лермонтове, его личности имеются отзвуки мартыновской версии известных событий, хотя мы и понимаем, сколь опасное предположение высказываем, имея в виду общеизвестную независимость, самостоятельность и оригинальность суждений Вл. Соловьева по разным вопросам.
Теперь осталось сказать несколько слов о том, как же мог мартыновский секретер попасть в Тарханы. Известно, что во время создания музея экспозиционеры имели в своем распоряжении очень мало мебели, сохранившейся от старой усадьбы, поэтому из Москвы привозили то, что соответствовало воссоздаваемой эпохе. Мартыновы имели дом в Москве и родовое имение Знаменское под Москвой. Вероятнее всего, из Знаменского секретер мог попасть после революции либо в ГИМ, либо в Дмитровское хранилище под Москвой и в 1939 г. оказаться в Тарханах, где с течением времени стал именоваться секретером бабушки поэта. Кстати, эту версию поддерживает и то, что почти все письма Софье Михайловне адресованы в Знаменское. Датируется секретер 40-ми годами XIX в. и, по исследованиям старшего научного сотрудника музея Т.Н. Кольян, вполне мог принадлежать Н.С. Мартынову. А может быть, сидя именно за его откидным столом, Мартынов писал свои воспоминания?..
Автор: научный сотрудник музея-заповедника «Тарханы» О.С. Пугачев.
Статья была опубликована в издании «Сура» №2 за 2015 г.
Постепенно интерьер барского дома приобретал свой привычный вид. В 1974 г., во время реставрационных работ, один из мастеров сумел без повреждений открыть никогда до этого не открывавшийся ящичек секретера и, к удивлению всех сотрудников, обнаружил в нем довольно толстую пачку документов, аккуратно перевязанных ленточкой. В основном это были письма, но какие и чьи? Ответ был ошеломляющим: письма принадлежали семье В.Н. Мартынова, одного из сыновей печально известного Н.С. Мартынова, убившего поэта на дуэли.
Вот как об этой трагедии свидетельствовали документы: «…майор Мартынов и Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов текущего сего июля месяца 15 числа в четырех верстах от города у подошвы горы Машуки имели дуэль, на коем Мартынов пистолетным выстрелом в бок Лермонтова убил… О каковом происшествии вашему высокоблагородию имею честь донести, докладываю, что тело предано земле по медицинскому освидетельствованию, а о сем смертоубийстве, происшедшем от дуэля, производится… следствие». Это строки из рапорта чиновника, исправлявшего должность пятигорского окружного стряпчего. Сама дуэль - дело тогда обычное, необычно лишь то, что стрелялись если и не бывшие друзья, то все-таки товарищи, знавшие друг друга много лет. А потом, по свидетельству секундантов, на кровавый исход вроде бы и никто не рассчитывал. И траектория пули была необыкновенной, что вызвало различные предположения исследователей.
«При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастании ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе порезала мягкие ткани левого плеча, от которой раны поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер», - записал врач пятигорского военного госпиталя, свидетельствовавший тело М.Ю. Лермонтова.
Как известно, Мартынов за дуэль был приговорен к пятнадцатилетнему церковному покаянию, но затем добился значительного сокращения срока. Некоторые современники говорили, что убийство Лермонтова отравило всю последующую его жизнь, другие рассказывали о довольно рассеянном и чуть ли не веселом образе жизни Н.С. Мартынова сначала в Киеве, городе, избранном им для несения епитимии, где он женился на дочери гражданского губернатора, а потом в Москве. Дважды он принимался писать воспоминания, но до рассказа о дуэли дело не доходило:«Сегодня минуло ровно тридцать лет, как я стрелялся с Лермонтовым на дуэли. Трудно поверить! Тридцать лет - это почти целая жизнь человеческая, а мне памятны малейшие подробности того дня, как будто происшествие случилось только вчера. Углубляясь в себя, переносясь мысленно за тридцать лет назад и помня, что я стою теперь на краю могилы, что жизнь моя окончена и остаток дней моих сочтен, я чувствую желание высказаться, потребность облегчить свою совесть откровенным признанием самых заветных помыслов и движений сердца по поводу этого несчастного события». Многообещающее начало, но Мартынов так ничего и не написал по существу вопроса, а может быть, и написал, но это до сих пор неизвестно.
Любопытные сведения о роде Мартыновых, в частности о сыновьях Николая Соломоновича Мартынова, содержатся в книге А.Н. Нарцова «Материалы для истории дворянских родов Мартыновых и Слепцовых», изданной в Тамбове в 1904 г. Вот о Викторе: «Родился в 1858 году. Камергер, инспектор уделов на Кавказе, женат на Софии Михайловне Катениной, дочери бывшего наказного атамана Оренбургского казачьего войска. Опекун малолетних Шереметьевых…» Эти данные вполне согласуются с содержанием найденных писем: В.Н. Мартынов описывает свои служебные поездки, сообщает жене о смерти своей родственницы - Ольги Шереметьевой - и принятии опекунства над ее детьми, о намерении начальства добиться для него придворного звания камергера, о своем желании представиться государю лично.
В одном из писем (относятся к концу XIX - началу XX века) Виктор Николаевич рассказал о том, как во время пребывания императрицы в Ялте он отослал ей в подарок букет из пятисот роз. «Успех был огромный, - пишет он Софье Михайловне. - Императрица велела благодарить и нашла розы прекрасными; были редкие сорта». И далее: «Императрица … была еще раз на неделе и спрашивала обо мне; прогулял я случай /?/».
Сведения о нем имеются и в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона: В.Н. Мартынов получил затем и гофмейстера. Кроме Виктора, самого младшего из сыновей, в семье Н.С. Мартынова было еще десять детей: Сергей служил в министерстве юстиции товарищем (т. е. заместителем. - О. П.) прокурора, был затем земским начальником; Дмитрий одно время занимал пост губернатора Варшавы, гофмейстер двора; Анатолий, лейтенант флота, вышел в отставку в чине надворного советника, служил в уделах; Владимир - офицер Ахтырского гусарского полка, в письмах идет речь о его смерти и похоронах; Борис - командир судна в Порт-Артуре, капитан II ранга.
Сведения о дочерях, содержащиеся в упомянутых материалах А.Н. Нарцова, более скудны: некоторые из них вышли замуж за иностранцев и жили за границей. Интересно отметить, что в той же книге Нарцова имеется сообщение о том, что кирсановское дворянство составило в 1800 г. так называемый «аттестат» своему бывшему уездному предводителю Д.М. Мартынову, среди подписавших этот документ - «гвардии поручик Михаил Арсеньев», дед М.Ю. Лермонтова.
Но вернемся к письмам. Понятно, что после того, как была установлена принадлежность их Мартыновым, у первых исследователей находки теплилась надежда отыскать в ней новые сведения о дуэли, ее участниках, но ничего этого там не оказалось, поэтому без должного внимания остались письма В.Г. Черткова - друга Л.Н. Толстого и издателя его произведений, Татьяны Львовны Толстой - дочери писателя, В.Л. Величко - известного в прошлом поэта и автора первой биографии своего знаменитого друга, религиозного философа и поэта Владимира Соловьева.
А мне выпала удача установить, что два коротких письма, написанных неразборчивым почерком, принадлежат интеллектуальной гордости России - самому Владимиру Сергеевичу Соловьеву. Это он, заключая чтение публичной лекции 28 марта 1881 г., обратился к Александру III с призывом не допустить смертной казни народовольцев-первомартовцев. Хотя казнь осуждалась Соловьевым с христианских позиций, его отношения с официальной Россией были испорчены с этого момента навсегда. Подтверждение этому мы находим в его письме С.М. Мартыновой, написанном за год до смерти Соловьева (умер в 1900 г.): «Приехав ночью в гостиницу, я нашел пакет, посланный Трубецким и шедший из-под Москвы в Москву трое суток. Я рад, что мой диалог уже нашел внимательных читателей в администрации Московской губернии, но все-таки свое отправленное Вам пошлю заказным на Крюково…» По-видимому, речь здесь идет о перлюстрации соловьевской корреспонденции.
В большой дружбе с Софьей Михайловной находился и В.Г. Чертков. Одно из писем отослано им перед выездом в Англию и содержит важную для высланного за границу за воззвание к кавказским духоборам (духоборы, или духоборцы, - «борцы за дух» - русская религиозная секта протестантского толка. - О. П.) просьбу: «За несколько часов до выезда моего из России в изгнание на неопределенный срок, обращаюсь к Вам с просьбою, которую, я в том не сомневаюсь, Вы, со свойственной Вам сердечностью, исполните не только во имя наших прежних отношений…» В Англии, где Чертков провел десять лет, он имел возможность публиковать и распространять запрещенные в России сочинения Толстого и свои брошюры по истории русского сектантства. Об этом сообщается в письме от 13 декабря 1889 г.: «С удовольствием исполняю Ваше поручение и высылаю при сем два экз. «Воскресения» Л.Н. Толстого - двух первых частей. Третью часть буду высылать Вам в листах по мере выхода по тому же адресу. Затем мне хотелось бы доставить Вам несколько написанных и изданных мною брошюр, которые я хотел бы попросить принять ради некоторого взаимного душевного общения».
С.М. Мартынова была знакома не только с людьми из окружения Толстого, но и с самим писателем, его семьей. Дочь автора «Войны и мира» обращалась к ней с просьбой о гостеприимстве, когда Татьяна Львовна (по мужу - Сухотина), вероятно по поручению отца, собиралась на Кавказ «…чтобы навестить и, если возможно, как-нибудь облегчить судьбу духоборцев».
В Юбилейном собрании сочинений и писем Л.Н. Толстого есть интересное письмо самого писателя к Софье Михайловне, где говорится о поездке на Кавказ к духоборцам молодого француза-живописца. Занимавшийся литературой протоиерей Иоанн Восторгов, судя по строкам из его послания, высоко ценил мнение Софьи Михайловны: «За письмо Ваше и за доброе слово о моем Пушкине - великое спасибо: я ведь большой маловер по части собственных произведений. В «Кавказе» (Тифлисская газета - О. П.) от 15 июня еще кое-что поместил о Пушкине же».
Это письмо помечено 10 июля 1899 г., в это время в печати шла широкая публикация материалов, посвященных пушкинскому юбилею. Из писем видно, насколько незаурядной женщиной была С.М. Мартынова.
А теперь настало время связать воедино нити повествования, разбежавшиеся в разные стороны, и перейти к заключению. Мы уже говорили о том, что в письмах нет никаких сведений о дуэли М.Ю. Лермонтова и Н.С. Мартынова. И все-таки имя Лермонтова однажды мелькает в одном из них: мартыновские дети читают «Песню о купце Калашникове…». Можно с уверенностью сказать, что в кругу С.М. Мартыновой велись разговоры о Лермонтове, да и о злосчастной дуэли тоже. Ведь старший брат ее мужа, Сергей, выступил в печати (уже после смерти Н.С. Мартынова) со статьей, в которой большую часть вины за дуэль взваливал на плечи секундантов и поэта, а отцу отводил роль «слепого орудия провидения».
И еще одна деталь. Незадолго до своей смерти Вл. Соловьев подготовил для журнала «Вестник Европы» статью, интереснейшую по содержанию, повященную Лермонтову. Противник поэта называется в ней «бравым майором», Лермонтов характеризуется как основоположник того направления в духовной жизни общества, которое впоследствии получило название «ницшеанство». Для Лермонтова, подчеркивает Соловьев, характерно сосредоточение личного чувства на самом себе, своем «Я». Свой гений поэт, по мнению автора, воспринял не как обязанность, долг перед народом, но как преимущество. Соловьев указывает на то, что Лермонтов (как и Пушкин) не смог преодолеть такого предрассудка своего времени, как дуэль, что и снижает его определение как сверхчеловека… Кто знает, может быть, в соловьевском представлении о Лермонтове, его личности имеются отзвуки мартыновской версии известных событий, хотя мы и понимаем, сколь опасное предположение высказываем, имея в виду общеизвестную независимость, самостоятельность и оригинальность суждений Вл. Соловьева по разным вопросам.
Теперь осталось сказать несколько слов о том, как же мог мартыновский секретер попасть в Тарханы. Известно, что во время создания музея экспозиционеры имели в своем распоряжении очень мало мебели, сохранившейся от старой усадьбы, поэтому из Москвы привозили то, что соответствовало воссоздаваемой эпохе. Мартыновы имели дом в Москве и родовое имение Знаменское под Москвой. Вероятнее всего, из Знаменского секретер мог попасть после революции либо в ГИМ, либо в Дмитровское хранилище под Москвой и в 1939 г. оказаться в Тарханах, где с течением времени стал именоваться секретером бабушки поэта. Кстати, эту версию поддерживает и то, что почти все письма Софье Михайловне адресованы в Знаменское. Датируется секретер 40-ми годами XIX в. и, по исследованиям старшего научного сотрудника музея Т.Н. Кольян, вполне мог принадлежать Н.С. Мартынову. А может быть, сидя именно за его откидным столом, Мартынов писал свои воспоминания?..
Автор: научный сотрудник музея-заповедника «Тарханы» О.С. Пугачев.
Статья была опубликована в издании «Сура» №2 за 2015 г.