Почему Толстой обратился к Хаджи-Мурату...

[murtazali]

...а  не к Шамилю, чья судьба давала ему благодатнейший материал для выражения того, что впоследствии назовут «толстовством»? Какое другое «непротивление злу насилием» могло быть более убедительным, нежели трагическое для Шамиля осмысление неизбежности собственного поражения в двадцатипятилетней борьбе и факт его "добровольной сдачи в плен" во имя спасения народа от полного истребления? Чем и в чём художник Толстой переубедил Толстого-философа, обессмертившего образ наиба, ничем другим, кроме как необузданной смелостью, неукротимым нравом и метанием из стана в стан и - назад, не прослывшим ни в народе, ни среди русских? Личность Хаджи-Мурата вызвала столь великий интерес писателя, что, работая над повестью, он даже вступил в переписку с сыном Хаджи-Мурата - Гуллой.

Бесспорно, Хаджи-Мурат был живой легендой в народе, чьи подвиги, однако, послужили, прежде всего, во славу и временное благополучие самого героя, чьи слова стали аварскими поговорками, а набеги (чабхъенал) легли в сюжетную жанровую основу народных песен (только Хаджи-Мурат в них - один из многочисленных героев). Но так же бесспорно и то, что не столько его саблей, сколько пером Толстого отвоевана у вечности посмертная, теперь уже более чем вековая слава Хаджи-Мурата, ибо его прижизненная - уступала славе многих других бесстрашных наибов, имена которых остались не замеченными мировой литературой. В 1851 году Толстой писал своему брату С.Н.Толстому: «Ежели захочешь щегольнуть известиями с Кавказа, то можешь рассказывать, что второе лицо после Шамиля, некто Хаджи Мурат, на днях передался русскому правительству. Это был первый лихач (джигит) и молодец во всей Чечне, а сделал подлость». («Хаджи-Мурат». Неизданные тексты. Публикация А.Сергеенко). 
Такую же оценку поступку Хаджи-Мурата дал биограф Шамиля Мухаммад-Тахир ал-Карахи:
«Хаджи-Мурат напал в Буйнаке на дом Шихвали-хана, брата отца шамхала Муслим-хана. Они убили его, забрали его имущество, детей и жен (…)
Имам послал его, чтобы он поселился среди этих вилайетов, и чтобы их народ поднялся на борьбу, но Хаджи-Мурат шел по своему пути и обыкновению в отношении грабежа и похищения(…)
Имам дал ему отставку. Он попал под суд имама, но он простил Хаджи-Мурата. Тот нигде не находил себе приюта и убежал к русским. Из крепости Сунжа он послал имаму письмо с просьбой отпустить его семью. Имам не ответил. Тогда он послал вторично. Имам ему написал: «О, глупец! Поистине ты отступил от Ислама. Я не глупец, подобно тебе, чтобы послать твою семью для того, чтобы они отпали, подобно тебе!»
Банальный, казалось бы, сюжет, старая, как мир, история предательства, многожды многими обыгранная! Но, углубившись в изучение предыстории «подлости» Хаджи-Мурата, Толстой впоследствии отказывается от своей первоначальной, импульсивной оценки и, уже работая над повестью, замечает на полях:
«В 1851 году Хаджи Мурат пользовался такой славой среди кавказских народов, что Шамиль, властвовавший над народами Кавказа, стал бояться его, усматривая в нем соперника своей власти... Русский генерал Аргутинский, узнав про ссору Шамиля с Хаджи Муратом, предложил Хаджи Мурату выйти к русским. Хаджи Мурат вступил в переговоры с Аргутинским и выслал все свое имущество - деньги, часы, кольца в более близкий к русским аул Гехи. Но один из мюридов Хаджи Мурата изменил ему и мюриды Шамиля захватили все имущество Хаджи Мурата и выжидали случая захватить его самого, чтобы передать его Шамилю. Друзья Хаджи Мурата передали ему, что Шамиль решил казнить его. Хаджи Мурату ничего не оставалось, как передаться русским». (Там же). 
Здесь Толстой повторяет общеизвестное в те годы заблуждение - «Шамиль стал бояться Хаджи-Мурата», - растиражированное русскими военными историками Арнольдом Зиссерманом и Эсадзе, на чьи труды он опирался при написании повести. Иные источники свидетельствуют о другом: Шамилю, высоко ценившему личное мужество Хаджи-Мурата, надоело прощать неуправляемого и непредсказуемого наиба, для которого ничего превыше личной свободы и личной наживы нет, и он решил проучить его, конфисковав имущество и лишив должности. Тем самым имам показал своему наибу и ничтожность, обманчивость его целей, и то, с какой легкостью может быть отнято у Хаджи-Мурата имущество, отнятое им самим у других. Вдобавок имам обвинил Хаджи-Мурата в трусости, припомнив ему провал в одной военной операции, на что тот, в свою очередь, напомнив имаму об одном его собственном провале,  дерзко и достойно ответил: «Значит, трус не я, а ты!»
Так ответить Великому Имаму мог только Хаджи-Мурат. Надо знать характер узденя и самому быть узденем, чтобы оценить этот поступок. И Шамиль оценил его: «Ответ молодецкий, но безумный». Это была окончательная размолвка.      
Несправедливы обвинения многих дагестанских авторов и в адрес Хаджи-Мурата, которого они называют изменником, перебежчиком, предателем.

Хаджи-Мурат, постоянно менявший союзников, никогда не изменял себе, ибо не он служил своим временным союзникам, а заставлял их, часто - безуспешно, служить своей собственной цели, каковой была его личная свобода. Ни один уздень не потерпит над собою власти другого узденя, даже если тот, другой - в сане имама. Тем более нетерпима для него - власть чужанина-завоевателя. Вот в чем причина метаний Хаджи-Мурата, вот в чем его драма! Историчность же конфликта Шамиля и Хаджи-Мурата - шире границ и времени, в которых они обитали и глубже их личных обид:
- Шамиль.Одинокий самодостаточный вождь, которого попеременно предают почти все сподвижники;
- Хаджи-Мурат. По-сути оппортунист, герой, который расправляется со своими врагами с помощью их же врагов;
- Шамиль. Воинствующий романтик, мечтающий о народном благе;

- Хаджи-Мурат. Романтический воин из народа, добывающий себе это благо оружием.

- Шамиль - это оборванный зов к свободе, тогда как Хаджи-Мурат - сама свобода в своем первобытном выражении.


«Те обстоятельства, которые заставили Хаджи-Мурата вторично, и так внезапно изменить нам, до сих пор остаются неразъясненными», - писал в 1870 году военный историк В.Потто в биографическом очерке «Хаджи-Мурат». То, что не может разъяснить себе историк, разъясняет - интуитивно ли, осмысленно ли? - художник. Шаг за шагом, предвосхищая кульминацию повести, Толстой описывает обстоятельства, которые подвигают к очередным «изменам» не одного только Хаджи-Мурата, а целые мирные аулы:
«Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел ночь перед выходом своим к русским.
Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в горы, когда русские подходили к аулу. Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю
разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын ж его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину.
Благообразная женщина, служившая, во время его посещения Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и, не переставая, выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать
могилу сыну. Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся со своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда был и привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.
Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть,  а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение,
гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским,
покориться им. Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося его о помощи, и тотчас же принялись за восстановление нарушенного».
Драма одинокого вождя Шамиля окончена, тогда как драма неукротимого и неподчинного Хаджи-Мурата продолжается. Провидец Толстой увидел это наперед, потому его шедевр и не перестает волновать.  
(Это сокращенный вариант моей статьи).
Иллюстрации: справа вверху - реконструкция М. Герасимова по черепу Хаджи-Мурата;
в середине слева рисунок Е.Лансере "Шамиль со свитой; на нижнем рисунке Лансере - Хаджи-Мурат.

Дополнительная информация по данной теме:
"Мой дедушка Хаджи-Мурат..."
О чем не написали "Известия" в 1973 году

Эдуард Графов
Сейчас поражу ваше воображение. Да я и сам растерялся, когда лет тридцать назад меня познакомили с Уммой Муратовной, внучкой Хаджи-Мурата, героя повести Льва Николаевича Толстого. Нет, не с правнучкой, а именно - с внучкой. Если помните, Хаджи-Мурат погиб в 1852 году.

Дело в том, что имам Шамиль посадил всю семью погибшего Хаджи-Мурата в яму. В этой яме его жена и родила отца Уммы Муратовны. Мстительный Шамиль отправил семью в селение Тлох к мулле Мусе и довольно недвусмысленно передал тому, что всю семью надо утопить. Но Муса, чтобы спасти детей Хаджи-Мурата, взял вдову в жены. По законам гор своенравный Шамиль тут был бессилен.

Дальнейшая судьба семьи, как вспоминала Умма Муратовна, была довольно непростой. Отца Уммы отдали учиться в пансион в Тимир-Хан-Шуре (ныне Буйнакск), так он быстро сбежал оттуда обратно в горы. А тетя Бахтике вздумала уехать учиться в Петербург. Разгневанные родственники убили грешницу и закопали под домом. Сестра Заира при советской власти получила два высших образования, ее муж Юсуп был знаменитый летчик, Герой Советского Союза.

Судьба самой Уммы Муратовны сложилась вот как. Еще до революции ее дядя Магомед-Мирза-Хизроев, инженер, забрал девочку к себе в Саратов. Там она воспитывалась в семье внука балетмейстера Мариуса Петипа.

После революции Умма Муратовна закончила медицинский факультет МГУ, стала первым врачом-горянкой. Так еще и вышла замуж за русского Колю Белова. Обо всем этом узнал дядя, сын Хаджи-Мурата, довольно дикий рыжий горец, и сказал, что, если Умма приедет, он ее задушит. И в том можно было не сомневаться.

Когда Умма Муратовна все-таки приехала, дикий рыжий дядя немедленно спустился с гор, ворвался в дом и... Долго презрительно смотрел на отвратительную племянницу. Плюнул и ускакал обратно в горы. Обошлось.

Кое-какие наши разговоры с Умой Муратовной нашел в старых блокнотах.

- В музее Льва Николаевича Толстого есть портрет работы Евгения Евгеньевича Лансере. На нем изображена маленькая девочка-горянка. И написано - "Внучка Хаджи-Мурата".

- Это было в 1912 году. Лансере остановился в нашем доме. Рисовал и меня. Тогда же он нарисовал знаменитый портрет Хаджи-Мурата.

- В 1912 году?

- У Льва Толстого старшего сына Хаджи-Мурата зовут Юсуф. Но в семье дядю звали Гула, то есть пуля. Сын Гулы, как говорили старики, был вылитый Хаджи-Мурат. Вот с него Лансере и рисовал.

В свои 78 лет Умма Муратовна была грациозна, изысканная речь, старинные манеры. Вот ведь какая внучка была у Хаджи-Мурата.

Весьма любопытно, почему мою статью "Известия" не опубликовали. Мне сказали: "Это надо визировать". Тогда не было ясности: Хаджи-Мурат "наш" или "не наш"? Побрел по инстанциям. В Институте истории СССР разрешения не дали, расхныкались: "Вы нас правильно поймите". В КГБ иронично пошутили: "Лично у нас к Хаджи-Мурату претензий нет".

И статья про Хаджи-Мурата и его внучку легла в стол.

Представляете, какие необычайные чувства я испытывал, разговаривая с женщиной, которая обыденно называла Хаджи-Мурата "отец моего отца".

Источник:  http://www.izvestia.ru/retro/article3104930/