Ку и Пич в БЗФ
Ну что, позавчера к нам в Питербурх приехал, как гриццо, "наш любимый Теодор Иоанныч дорогой" (а после филармониев мы увязли в сугробах бытия и токо щаз добралис до своего внутреннего мира). Сразу скажем, что концерт вышел неординарный и что на заявленные в прайсе 10-12 тыщ этерны без сомнения наиграли. Самоё анонсированная программа в виде Скрипичного концерта и Четвертой симфонии Чайковского заставляла томиться в предвкушении. Битком набитый зал и товароведы в первых рядах добавили в атмосферу праздника ожидаемо пряные нотки (в том числе в виде хлопания между частями) - и вот началос.
В скрипичном концерте солировал Айлен Притчин - для меня он был темной лошадкой. В позапрошлом году слушал его на юбилее питерской десятилетки - ну сыграл и сыграл, ничего особенного. Сам по себе концерт ПИЧа тоже вроде и неплох, но кагбэ слишком объективен - мажор, мажор, мажор и много-много нот, из-за чего его почти всегда играют как некий уверенный скрипичный чёс о комплексе полноценности солиста и ментальной непритязательности дирижера. Но в волшебных Теоруках всё переменилось: происходящее было вообще выведено за рамки здешнего мира в какую-то материализованную невозможность, прямо-таки в мистически-религиозное ощущение райской, ослепляющей красоты, среди коей по Данту положено обитать токмо блаженным душам. Никакого чёса, никакой «полноценности», никакого форте и ничего предзаданно свершившегося - только тихий, чистый, прозрачный и сияющий до невозможности свет. Мож неприлично говорить, но у меня были почти эротические ощущения. Наверное, есть такие пытки у каких-нить сект, когда человека обнажают, долго-долго доводят до экзальтации в невозможной позе - но НЕ позволяют истечь последними содроганиями. Вот как-то так это происходило. Тихо-тихо, нежно-нежно, что даже и слушать опасно. Притчин показал чудеса нюансировки на фоне нереальной по виртуозности техники - а играть виртуозно и при этом пианиссимо в разы сложнее полнозвучия. Оркестр под колдующим Тео тихо постанывал для фона. Ну и т.д. Короче, чип внедрили уже в первом отделении.
После антракта была Четвертая. Начало первой части сначала до меня вообще не дошло - какая-то куча-мала, но постфактум улеглось в весьма интересный концепт. Мне кажетсо, симфония решена как некие «песни и пляски смерти», как страшная сказка об исчезновении времени. Курентзис перевел её из, так сказать, почти реалистичной психопатической драмы скорее в закмнутое паранояльно-сенситивное состояние пульсирующего удивления-страха, с очевидными малеровскими штрихами. В драматически-синкопированных темах убраны и без того ослабленные сильные доли, все подголоски выведены на первый план (во всех частях), в том числе ритмически не совпадающие с основным тематизмом (например, триоли на фоне парных ритмов) - в итоге возникает странное ощущение раздвоения личности, как будто на фоне одной музыки звучит другая, или как будто к реальному звучанию примешиваются сторонние, перебивающие голоса. В итоге и «во поле береза» превращается из идиотического «хождения в народ» в шаманскую пляску вокруг потерявшего себя индивидуума. Конечно, внутри симфонии много нюансов (магически-завороженная, как детские страшилки, вторая «зимняя» часть, по-босховски шелестящая третья и пр.), но какой смысл это пересказывать.. В любом случае к концу зал уже находился, как мне показалос, в состоянии глубокого транса. Сопровождавшие меня тётеньки раскраснелись-разбледнелись, были явно не в себе и уверенно заявили, что никакие другие оркестры они больше слушать не будут.
Я сидел и немного злорадно думал про москвичей, которые, конечно, услышат «Ромео и Джульетту» (а мы, увы, нет), но зато не станут свидетелями нашего заваленного снегом чуда.
Ну а потом был фантастический сюприз. После изнуряющей программы (симфонию оркестр играл стоя), после «долгих продолжительных аплодисментов» Тео, обязанный этому городу в том числе рождением себя как дирижера, сыграл на бис «Ромео и Джульетту» (!) - аааааа! Целиком. И это было сделано просто запредельно, даже не хочу пересказывать. Что называется, гениально. Тётеньки перестали узнавать друг друга и в гардеропе хватали заместо своих чужие вещи.
По завещанию поэта «душа обязана трудиться», но в данном случае и дирижер, и оркестр не просто трудятся, а «пашут как проклятые» до седьмого пота. И это неравнодушие, жажда вытащить слушателя за волосы из обыденности в иные сферы, постоянное и очевидное «мыслечувствование» о высоком делает Курентзиса со своим оркестром тем, что они есть. Остаётся только поклониться. Конечно, у всех остается право на «нравится - не нравится», «я не врубился в творчий задум», «мне кажется» и прочие эвфемизмы лености. Но по-моему честнее сказать «браво», без всяких оговорок.