Лидия Сергеевна Волкова - врач-инфекционист, создавший и испытавший на себе противочумную вакцину
Лидия Сергеевна Волкова
Не могу не рассказать об одном друге нашей семьи − Волковой Лидии Сергеевне.
Когда Лидии Сергеевне исполнилось восемьдесят лет - «время подведения итогов» − я все спрашивала себя, что же главное в ее жизни? Чем она дорога людям, почему к ней так тянутся ее бывшие ученики и сослуживцы, соседи по дому, многочисленные родные, я и мои дети, слепые в районном обществе слепых, где она теперь своя, и даже дети во дворе?
Жизнь Лидии Сергеевны настолько велика и многогранна, что не знаешь, что в ней главное - отчаянное жизнелюбие и жадность к жизни во всех ее проявлениях, жизнестойкость или настойчивая самостоятельность, преданность делу или интерес ко всему новому и неизведанному?
Все эти качества, несомненно, заложены в ней с детства. Она была девятым ребенком в крестьянской семье в глубинке Пензенской области. Каждый ее член имел свои обязанности. Пятилетняя Лида стала поводырем своего слепого дедушки, которого она водила в церковь петь в церковном хоре - и так в течение трех лет. Семья из 13 человек жила в светлой избе, любовно сработанной отцом, и имела две коровы. Местное начальство расценило это как излишки и провело раскулачивание (или, как тогда говорили, «отторжение в пользу неделимого капитала»). Семья распалась. Отец с частью семьи подался работать на Урал; две старшие сестры - первые комсомолки на селе - избрали путь партийных работников; брат Мотя уехал в Уфу учиться. Потом он работал в лесном ведомстве и дослужился до главы Южноуральской компании «Экспортлес» (в 38-ом его арестовали и расстреляли).
Лида кончила в селе семь классов. К этому времени одна из партийных сестер перевелась в Москву и вызвала к себе родных. Отец купил в подмосковном Марьино (близ Люблино) старую конюшню и приспособил ее под жилье. Сюда и приехала Лида. Помещение было явно перенаселено: девять человек спали, кто где мог − на кроватях, сундуке, полу. Отсюда она каждое утро уезжала сначала в школу на Сухаревке, а потом в институт на Пироговке − и возвращалась поздно, когда закрывались библиотеки, кончались лекции в политехническом, расставались перед сном друзья…
Выбор профессии после окончания школы был случайным: определяли с друзьями между астрономо-геодезическим (уж очень увлекались астрономией!) и железнодорожным (так хотелось поездить по стране!). Победило предложение одной из подруг: «Айда в медицинский! Там делать нечего, будет много свободного времени − и в Политех походим, и по стране поездим!» − Так и пришли во Второй медицинский. Заключение экзаменационной комиссии определил правильный ответ на каверзный вопрос, что больше 17/18 или 18/19? За сообразительность и взяли!
И снова жадное поглощение жизни: лекции, первые пациенты, работа в кружках, увлечение психиатрией и снова преодоление себя, маленького «последыша» − тренировки по спортивной гимнастике, альпинизм, парашютный спорт (правда, из парашютной школы Лиду как сестру «врага народа» скоро выгнали). Потом еще и горные лыжи...
Одна из корреспонденток в очередной статье о Лидии Сергеевне написала, что, оканчивая институт, она выбрала специализацию по особо опасным инфекциям. − Ничего подобного! На самом деле она выбрала психиатрию, но не хотела оставаться в Москве: надоела барачная жизнь и семейное многолюдье; захотелось своего дома, своего дела, своей семьи − и она пошла в Управление кадров Минздрава СССР. Там в ней приняли живое участие, но с местом психиатра ничего не вышло. Тогда ей предложили «совершенно удивительный уединенный уголок земли − степь, покрытую тюльпанами», и интересную работу в придачу. Она согласилась. Так Лидия Сергеевна попала в среду санэпидслужбы, в Калмыкию, в Тундуковский противочумный пункт на границе со Сталинградской областью. А дальше понеслось: дом в степи, полевые работы, микробиологические и вирусологические исследования, специализация в саратовском противочумном институте по особо опасным инфекциям (чума, холера, оспа, туляремия, бруцеллез, сибирская язва) и − любовь...
Когда грянула война, Лидия Сергеевна вместе с Николаем пошли в военкомат проситься добровольцами на фронт. Его взяли; ее нет (снова аукнулся расстрел старшего брата − «врага народа»).
Годы войны внесли в жизнь свои коррективы: служба в санэпид-отряде 28 армии; поиски в степях зараженных животных и зараженных людей; подрыв на мине с многооскольчатым ранением рук, ног, груди и левого глаза. С 43 года это − работа по линии Красного креста в санэпид-отряде в Белоруссии, на землях Смоленщины и Витебщины − землях, освобождаемых от врага, раздавленных и опустошенных, завшивленных и напичканных снарядами, устланных сыпнотифозными больными. (В музее советского − ныне Российского − Красного креста и красного полумесяца сохранился для истории военно-полевой дневник Лидии Сергеевны 1944 года, в котором она фиксировала события тех далеких военных лет: населенные пункты, дворы, численность населения, число принятых больных и все мероприятия, которые выполняли она и еще 15 членов ее санитарно-противоэпидемического отряда на Белорусском фронте, следуя сразу за войсковыми частями).
А потом с 1946 года была Северная Корея и борющийся с гоминдановцами Китай − снова многострадальная земля; чужая земля, но те же люди − голодные, страдающие, умирающие от молниеносной чумы, от оспы, холеры и кишечных инфекций.
Давно кончилась Великая Отечественная война, а отряды добровольцев из России, имевших воинский опыт санитарно-эпидемиологической работы с особо опасными инфекциями, откликнулись на призыв Красного креста и поехали на Восток продолжать свое трудное, чудовищное по накалу человеческого напряжения и ответственное дело.
Лидия Сергеевна еще в Саратове, работая в лабораторных условиях, привила себе вначале один, а затем другой (более сильный, для непривитого смертельный) штамм возбудителя чумы. Делала это тайно от начальства и окружающих. Первую прививку перенесла на ногах, а после введения второй укрылась от людских глаз в специально выкопанной ею земляной яме и закрылась сухими листьями. Чувствовала себя отвратительно, но, выжив, стала толерантной к возбудителю чумы, что дало ей в последующей ее жизни возможность без последствий для ее здоровья работать в поселениях, пылающих чумой.
Два года борьбы с оспой и холерой в Корее; потом страшная чумная эпидемия в Северо-Восточном Китае, унесшая 20 тысяч жизней, − и снова Корея. Китайская чума была настолько вирулентной, что в течение суток вымирали все заразившиеся в округе. Шла война. Не успевали хоронить умерших и дезинфицировать жилье. Собаки терзали зараженные трупы и способствовали распространению инфекции. Чума проникала сквозь малейшую щелку в противоипритных костюмах и поражала беспощадно.
Наши добровольцы, привлекая китайских студентов и солдат, выявляли и лечили больных, собирали и хоронили трупы, открывали больницы и обучали местный персонал, проводили исследования и вакцинировали. − Так прошли для Лидии Сергеевны 1946, а затем и 1947, и 1948 годы.
В Москву она вернулась только в конце 1949-го. Свою неуемную жажду нового, интерес к неизвестному и умение всю себя отдавать делу Лидия Сергеевна в полной мере раскрыла во Всесоюзном институте экспериментальной биологии АМН СССР, где в это время уже директорствовал тот самый профессор Маевский, который отправлял ее в Калмыкию. Сначала она работала в отделе живого вещества Ольги Борисовны Лепешинской, а затем в лаборатории иммуногенетики репродукции профессора Павла Николаевича Косякова.
Его интересовал такой сложный вопрос, как условия, необходимые для длительного нормального сосуществования матери и плода. Почему не происходит отторжение материнским организмом плода − биологически самостоятельного агента? И Лидия Сергеевна, снова поменяв свое амплуа, с энтузиазмом приступила к изучению иммуногенетических взаимоотношений матери и плода. Роддом № 16 г. Москвы, Боткинская больница, Сухумский обезьяний питомник, Болгария, Чехословакия, Франция... Сколько новых порогов, открытий, друзей-единомышленников! Сколько радости от возможности помочь отчаявшимся семьям с биологической несовместимостью супругов, радости сохранения потомства тем, которые были лишены этого счастья.
Вехами на этом пути стали кандидатская и докторская диссертация по вопросам иммунобиологических взаимоотношений матери и ребенка. Далее шли: заведование лабораторией иммунологии во Всесоюзном институте акушерства и гинекологии, членство в международной ассоциации по иммунологии репродукции человека, всемирное признание, ордена, портреты на стенах в Китае и Корее. О ней писали повесть и статьи в «Известиях», в «Вечерней Москве», в «Витебском рабочем» с помпезными названиями “Судьбы скрещенья”, “Всего одна жизнь”, “Зеркало поколенья”...
А вот отдельную квартиру Лидия Сергеевна обрела лишь в 1973 году − в возрасте 54 лет.
И женская ее доля не была безоговорочно счастливой: собирались пожениться с однокурсником Николаем − он погиб на фронте. После войны собралась под венец с близким сердцу Димой, но тут прорыв глазного яблока застрявшим в нем осколком мины, потеря глаза, поездка в Корею − и собственноручный отказ от женитьбы... Короткое замужество в России перед закатом жизни − и смерть мужа... Своих детей у Лидии Сергеевны нет. Но есть 22 племянника, сын и внуки Николая. Они звонят, они приходят. Они любят ее и заботятся о ней, как и она о них.
Жизнь свела нас на стезе научных интересов, когда я еще работала над кандидатской диссертацией. Затем мы оказались сотрудниками одного учреждения − Всесоюзного института акушерства и гинекологии. Потом она стала посещать наш дом, а мы - ездить к ней. Лидия Сергеевна стремительно вошла в мою жизнь и в жизнь моей семьи, заражая всех нас своим молодым задором и поражая зрелой мудростью. Она - обладатель яркой жизни, нестандартной, непростой и не очень счастливой судьбы и нестандартного поведения - походки, говора, образа жизни. О ней в свое время много писали в периодических изданиях, но при этом все больше звучала патриотическая нота и восхищение ее трудолюбием, ее целеустремленностью, цельностью, успехами (пафосность газетных статей - таких как «Всего одна жизнь», «Зеркало поколения» красочно говорят об этом). Все это так. Я когда-то одной из первых интервьюировала Лидию Сергеевну, чтобы потом, на сороковой годовщине Победы, рассказать о ней сотрудникам Института в композиции о наших ветеранах...
Есть в Лидии Сергеевне прекрасные качества − солнечность, преданность дружбе, доброта к людям. Да, доброта. Сколько она сделала хорошего для других − и никогда не стеснялась говорить вслух людям добрые и ласковые слова, которые так нужны всем − родным и пациентам, соседям и попутчикам, взрослым и детям, зрячим и слепым...
И еще любовь к России − ее истории, ее природе, ее людям. Эта любовь заставляла ее страдать сразу же, как она покидала Россию хотя бы ненадолго. В своих письмах из Болгарии, Чехословакии, Франции, куда Лидия Сергеевна периодически уезжала в научные командировки, она писала: «...тоскую настолько, что вспоминаю половицы дома»... А когда совсем недавно ей, приближающейся к своему восьмидесятилетию, почти полностью ослепшей на свой единственный глаз, пришло из Франции заманчивое предложение приехать на постоянное жительство и полное обеспечение до конца жизни в пансионат под Парижем (любимом Парижем!), − она ответила: «нет; без России я не смогу».
Лидия Сергеевна живет, окруженная дорогими ей удивительными вещами. На шкафу вечно бодрствует Будда, подаренный ей в Китае − красочная скульптура, приносящая по преданию умиротворение в человеческие души и семьи. Напротив − репродукции любимого Ван Гога с его страстной эмоциональностью и фотографии ее литовских друзей, семье которых, она даровала счастье деторождения. Рядом − на стенах, проемах, дверях (а также в комнате, коридоре, кухне, ванной) − рисунки детей, выразительные литографии творчества душевнобольных и многочисленные фотографии обезьян − горилл и гамадрил, снятые в Сухумском питомнике, − в основном самок и их детенышей. В этих «лицах», в этих позах так много оттенков лукавства, юмора, счастья, насмешки, радости, грусти − столько человеческого! Часть из них украшала когда-то стены рабочего кабинета профессора Л.С. Волковой в Научном центре акушерства, так же, как и лучшие рисунки из творчества больных.
В комнате много цветов, открыток; на полках − книги о художниках; на подоконнике − серия скульптурных изображений разнообразия человеческих лиц − творчество самой Лидии Сергеевны. Эти «шедевры» вырезаны из картошки. Они высохли, чуть съежились − и стали от этого еще смешнее и выразительнее. Все это − частицы ее внутреннего мира.
А в последние годы, когда прогрессирующая слепота стала сгущаться все более и более, на стенах кухни появились изображения богоматери, Христа и святых угодников. Обращение к религии, присутствие в церкви на богослужениях несет в душу светлый праздник. Песнопения и соборность − общение людей в церкви − помогают жить, придают одинокому больному человеку силы, наполняют его осмысленностью бытия и надеждой. Такое бывает − и не редко.
И снова она встает по утрам, упрямо охорашивая себя, становится на каблуки (порыв в юности − быть чуть выше, а теперь уже − привычка мышц), готовит, слушает радио, вспоминает былое. Но больше живет настоящим: отвечает на многочисленные телефонные звонки, принимает гостей, гуляет на знакомом асфальтном пятачке перед домом...
А сегодня, в свои 80 лет, Лидия Сергеевна вдруг заговорила со мной об усталости. О том, что ей надоели факты собственной биографии и интерес к ним со стороны окружающих. Что ей трудно стало жить − потому, что она привыкла в жизни давать, а сейчас приходится брать − и ей, слепой и немощной, изживающей себя, − нечего уже отдавать людям…
Но вот проходит тяжелая минута. Лидия Сергеевна покидает по стеночке квартиру, отсчитывает в лифте кнопки и ступеньки на лестнице, выходит с палочкой на улицу. Улыбаясь, она приветствует старушек, сидящих на лавочке, застывает в умилении, когда слышит захлебывающийся щебет двухлетнего пацанёнка, оживленно вспоминает, как она «гуляла» вместе с соседской девчоночкой, заинтересованно вцепившейся в ее клюшку, − и все снова становится на свои места. Она снова улыбается. И щедро делится своими секретами долголетия и неизменного оптимизма: «Надо каждый вечер выходить из дома, обходить свой квартал и обязательно смотреть на небо. Не под ноги, не на окружение, а обязательно на небо. Это способствует рождению великих мыслей, прекрасных образов в душе, одухотворенных стремлений, неизменной любви, надежды и веры»…
Слушаешь её и начинаешь верить, что жизнь неистребима, что для таких вот натур, как Лидия Сергеевна, жизнь бесконечна. И уж определенно, неистребимо бесконечно то, что они вносят в нашу жизнь: светлые человеческие устремления, цельность и силу человеческого духа, умение радостно, самозабвенно работать и отдавать себя людям, находить хорошее во всем, открывать лучшее в хорошем и всегда оставаться Человеком − в годы войны и мира, при взлетах и падениях, радостях и печалях, в юности и старости − всегда, во всем...
У меня правило - написав что-либо о человеке, я даю ему прочесть свою писанину, чтобы избежать неточностей или недовольства. Лидия Сергеевна, прочтя абзац об испытании на себе вакцины против чумы, попросила его изъять из текста, чтобы у бывшего ее начальства по Саратовской станции (тогда еще живого) не было неприятностей. Я сделала это. Но прошли годы, пока я писала эту книгу. Лидии Сергеевны не стало, как не стало и ее стародавнего начальства - и я разрешила себе снова включить этот абзац в текст, т.к. без этого трудно понять последующие описанные мною события.
Из книги воспоминаний Инны Сергеевны Цыбульской "Монолог о жизни. Память сердца - век двадцатый". Москва, Миллиорк. 2011. С.408-415.