В.Белоцерковский, «Путешествие в будущее и обратно» (2)
Предыд.
Поздней осенью 38го мама тяжело отравилась, попала надолго в больницу, и отец забрал
меня с собой в Белоруссию. В ту поездку я впервые увидел, в какой роскоши уже тогда жили
«ответственные работники». В Минск мы с отцом ехали в вагоне первого секретаря ЦК пар
тии Белоруссии Червякова. Там были столовая, душевые комнаты, красное дерево, бархат, ик
ра всех цветов, коньяки, ликеры. В загородном доме отдыха правительства, где жил отец, -
вновь роскошь и изобилие. Запомнилось отвратительное действо, когда однажды на заднем
дворе повара резали поросят. Надрезали горло и отпускали бегать, и поросята, отчаянно виз
жа, петляли по снегу, истекая кровью, и вскоре весь двор был красным от крови, с валяющи
мися повсюду мертвыми поросятами. На ужин в тот день подавали свиную колбасу с кровью
- белорусское лакомство. Увидев ее, я убежал изза стола.
/про своего отца-писателя/
Матрос русского парусного и английского парового флота на
океанских линиях, чернорабочий в Европе и Америке, окномой небоскребов в Нью)Йорке,
участник Октябрьской революции и гражданской войны, писатель и драматург, автор знаме)
нитой пьесы «Шторм». Многие считали биографию отца более интересной и захватывающей,
чем даже у Джека Лондона. «Приключения» отца хорошо иллюстрируют и ушедшую эпоху
(родился он в 1885 году), которая уже начинает бледнеть и стираться в нашей памяти. К при)
меру, что значит - родиться в 1885 году? В 1902 году, рассказывал отец, в Одессу пришел од)
нажды английский пароход, и посмотреть на него высыпал весь город: пароход был освещен
электрическими лампочками! Потом появились радио, самолеты.
Отец моего отца, мой дед, лесничий и
мелкий маклер, домашний тиран и самодур, огромного, между прочем, роста человек, имев)
ший в городе прозвище «полтора жида», не раз мазал гири отца дерьмом, чтобы его сын не за)
нимался нееврейским делом!
* отец, добравшись пеш)
ком до Херсона, нанялся там юнгой на грузовую парусную шхуну. В 16, не забудем, лет! Отец
вспоминал, как после одной аварии на шхуне ночью услышал в кубрике тихий разговор на)
счет того, что уж не «жидок ли наш» приносит нам несчастия, не стукнуть ли его, да за борт?
На английских кораблях, плавая на океанских линиях из Англии в Африку и Австралию,
отец познавал мир и приобретал, как он говорил, «классовое сознание». Сам был объектом же)
стокой эксплуатации и наблюдал, как еще более жестоко эксплуатировали аборигенов в коло)
ниях. Романтики вокруг по)прежнему было мало! «Свет красив для тех, кто путешествует в
каютах, а не в кубриках!» - вспоминал отец слова матроса, с которым плавал.
На каком)то митинге отец разговорился с незнакомым рабо)
чим и в конце разговора спросил его, какой он национальности? Рабочий посмотрел на отца с
удивлением и ответил, усмехаясь: «По национальности я - рабочий!» - «А все)таки?» - не
унимался отец. И тогда рабочий вышел из себя, бросил оземь свою кепку и с горечью воскли)
кнул: «Гадд дем! (Проклятие!) Ничего не выйдет, если раб начнет интересоваться националь)
ностью раба».
Отец вспоминал, как на одном из митингов синдикалистов после выступления Била Хей)
вуда /прим. - лидера партии «Индустриальные рабочие мира»/ люди, аплодируя, стали кричать ему: «Бил! Веди нас в землю обетованную!» - «Вы с ума сошли! - сказал им в ответ Хейвуд. - Вы должны сами искать путь. Если вы будете слепо ид)
ти за лидером, то рано или поздно кто)нибудь уведет вас совсем в другую сторону!» /М.С. Люди чувствуют и понимают, что нужны лидеры. А лидеры.../
- Русские революционные вожди, - комментировал отец, - на подобной возможности
внимание не акцентировали! /М.С. !/
Рассказывая мне еще задолго до всяких оттепелей о борьбе Сталина за власть и об оппор)
тунизме помогавших Сталину вождей (Зиновьева, Каменева и других), отец часто приговари)
вал: «Американские анархисты были правы: вожди - всегда большое говно! Вот они и погу)
били нашу революцию!».
С уважением отец относился только к Ленину, с оговорками хорошо отзывался о Шляпни)
кове, Луначарском, Рыкове.
В России, надеялся
он, впервые в мире появилась возможность успешной борьбы за освобождение народа от вся)
ческой эксплуатации, за социализм, и перспектива участвовать в этой борьбе прельщала его.
В архиве отца хранилась листовка американских социалистов, выпущенная по случаю воз)
вращения их русских товарищей на родину. «Если вы едете в Россию, - напутствовали они
возвращавшихся, - помогать устанавливать на вашей родине демократию наподобие нашей
американской, то мы желаем вам, чтобы ваш пароход утонул в океане!».
Совершив путешествие на поезде от Владивостока, куда пришел пароход из Америки, до
Москвы, отец бросил в Москве якорь, так как туда переехали к тому времени его сестра и
младший брат. Сестра оказалась сторонницей партии кадетов, а брат - толстовцем, однако до)
бровольно пошедшим в 1914 году в армию, чтобы «защищать русскую культуру от немецких
варваров», как он объяснил отцу.
Вот как описывает отец в своей авто)биографии атмосферу в предреволюционной Москве.
«Москва - кипящий котел. На предприятиях, в казармах, на площадях, на улицах, бульва)
рах, в магазинах, трамваях, на базарах, в семьях - всюду горячие споры. Москва - сплошной
митинг
Отец с головой погружается в бурную предреволюционную жизнь. Недолго поколебав)
шись, он вступает в партию большевиков, которая представилась ему среди всех левых пар)
тий наиболее достойной доверия, наиболее революционной.
Тяга к знаниям, к информации, рассказывал отец, была удивительной. За газетами, брошю)
рами выстраивались огромные очереди. В свободное время читали почти все. Даже ночами!
Незадолго до Октябрьского восстания отец по поручению солдат)большевиков пишет
свою первую листовку)резолюцию. Она занимает всего одну страничку. В начале ее стоят тре)
бования, характерные своею наивной глобальностью:
«Мы, солдаты 56)го пехотного полка требуем 1) Немедленной ликвидации войны ... 4) Пе)
редачи всей власти Советам Солдатских, Рабочих и Крестьянских депутатов, 5) Скорейшего
созыва Учредительного собрания».
А вторая половина пронизана революционным пафосом:
«Пролетарии! Рабочие и крестьяне в солдатских шинелях всех стран и национальностей!
С начала войны всю вашу силу, отвагу и жизнь вы отдали на службу господствующим клас)
сам. Тяжесть и безумие войны, позорящей род человеческий, открыли вам глаза на действи)
тельность. Теперь вы должны начать борьбу за свое собственное дело, за священную цель со)
циализма, за любовь и братство трудящихся народов, за освобождение подавленных и пора)
бощенных народов путем непримиримой пролетарской борьбы. Рабочие и работницы! Мате)
ри и отцы! Вдовы и сестры! Раненые и искалеченные! Ко всем вам, кто страдает от войны и
через войну, ко всем вам взываем! Через границы, через дымящиеся поля, через разрушенные
города и деревни! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Люди низших сословий, привыкшие быть подчиненными, управляе)
мыми, холопами, многие поколения в таковом состоянии пребывавшие, вдруг без какого)ли)
бо харизматического лидера, как то было в Москве (Ленин - это было далеко, и телевидения
тогда не существовало!), осмеливаются посягнуть на власть. Да, конечно, были тому причины
- продолжавшаяся непопулярная война, жажда земли у крестьян, пропаганда большевиков,
левых эсеров, но этим, если вдуматься, трудно объяснить, как решились холопы, недавние
крепостные, попытаться устранить Начальство, Хозяев, Господ, под которыми привыкли
жить от века. И вдруг - жить без них, самим все решать! Ведь в течение кратчайшего време)
ни, одной)двух недель, почти по всей гигантской стране власть взяли эти холопы, смерды. Со)
цио)психологи должны были бы исследовать этот феномен.
В 1991 году такой смелости, как в Октябрьскую революцию, никто уже не проявил: оста)
вили у власти старое начальство, партийно)хозяйственную и силовую номенклатуру
В очерке «Октябрь в Москве» отец вспоминает: «Дело осложняется тем, что у нас не хва)
тает командиров. Офицеров - считаные единицы, это преимущественно прапорщики, солда)
ты выбирают командиров из своей среды...
Дисциплина в это время проявлялась своеобразно. Рядовой солдат, шагая за спиной сво)
его товарища, тоже рядового, распекает его:
- Тебя выбрали командиром, а ты черт знает где шатаешься!
Солдат)командир смущенно оправдывается».
...Отцу задело пулей ногу. Он спускается в подвал здания Моссовета, где медицинская се)
стра перевязывает ему рану. «Эта сестра сама, добровольно явилась в помещение штаба со
своими бинтами и йодом и в закутке подвала организовала перевязочный пункт... Так же поя)
вился откуда)то пожарный со свернутым шлангом на спине, которого никто не звал. И когда
начался от артобстрела пожар, погасил его, лишившись при этом глаза.... Пришел неизвестно
откуда молодой скромный пулеметчик со своим пулеметом и умело нашел ему место. Кто)то
самостоятельно организовал походную кухню, кто)то раздобыл винтовки, патроны, кто)то
раздавал их».
И ведь как пришли, так могли и уйти! «Каждый мог уйти от событий в любой момент (бы)
ли и такие)...» - вспоминал отец.
И надо иметь в виду еще одно очень важное обстоятельство: никто ведь не знал, чем кон)
чится дело! Никто. От Ленина до последнего красногвардейца.
- Это сейчас, - говорил отец, - кажется, что революция не могла кончиться иначе, как по)
бедой, а когда мы ее начинали, то перспектива парижских коммунаров или пугачевских каза)
ков стояла перед нами едва ли не более весомо, чем возможность победы!
И тем не менее большинство оставалось «в строю».
В разгар боев руководители белых и красных заключили перемирие и начали переговоры.
Стрельба в городе прекратилась. И тогда командование юнкеров в Кремле объявило команди)
ру шестой роты, что красные в городе сложили оружие, и ультимативно потребовало сделать
то же самое. Рота ультиматум приняла, вышла из здания и сложила оружие. После этого бе)
лые выкатили пулеметы и всю роту покосили. (В Кремле на этом здании до сих пор висит ме)
мориальная доска с именами погибших тогда солдат.)
Несмотря на это большевики после победы в Москве, как и в Питере, обезоружив юнке)
ров, распустили их по домам. Революционеры поначалу бывают великодушнее своих против)
ников, победив в первом бою, они начинают верить в свою окончательную победу и впадают
в эйфорию.
Во время перемирия до восставших солдат стали доходить известия, что белые использу)
ют прекращение огня для укрепления своего положения, ведут перегруппировку, занимают
новые позиции. Среди солдат и красногвардейцев вспыхнуло возмущение затяжкой перегово)
ров. К зданию, в котором они проводились, солдаты подкатили орудие и сообщили своим
представителям, что если они немедленно не прекратят переговоры, то пошлют к ним в зал
снаряд. Переговорщики, рассказывал отец, как горох, посыпались вон - красные и белые впе)
ремешку. Бои возобновились.
/до стр. 7/
Поздней осенью 38го мама тяжело отравилась, попала надолго в больницу, и отец забрал
меня с собой в Белоруссию. В ту поездку я впервые увидел, в какой роскоши уже тогда жили
«ответственные работники». В Минск мы с отцом ехали в вагоне первого секретаря ЦК пар
тии Белоруссии Червякова. Там были столовая, душевые комнаты, красное дерево, бархат, ик
ра всех цветов, коньяки, ликеры. В загородном доме отдыха правительства, где жил отец, -
вновь роскошь и изобилие. Запомнилось отвратительное действо, когда однажды на заднем
дворе повара резали поросят. Надрезали горло и отпускали бегать, и поросята, отчаянно виз
жа, петляли по снегу, истекая кровью, и вскоре весь двор был красным от крови, с валяющи
мися повсюду мертвыми поросятами. На ужин в тот день подавали свиную колбасу с кровью
- белорусское лакомство. Увидев ее, я убежал изза стола.
/про своего отца-писателя/
Матрос русского парусного и английского парового флота на
океанских линиях, чернорабочий в Европе и Америке, окномой небоскребов в Нью)Йорке,
участник Октябрьской революции и гражданской войны, писатель и драматург, автор знаме)
нитой пьесы «Шторм». Многие считали биографию отца более интересной и захватывающей,
чем даже у Джека Лондона. «Приключения» отца хорошо иллюстрируют и ушедшую эпоху
(родился он в 1885 году), которая уже начинает бледнеть и стираться в нашей памяти. К при)
меру, что значит - родиться в 1885 году? В 1902 году, рассказывал отец, в Одессу пришел од)
нажды английский пароход, и посмотреть на него высыпал весь город: пароход был освещен
электрическими лампочками! Потом появились радио, самолеты.
Отец моего отца, мой дед, лесничий и
мелкий маклер, домашний тиран и самодур, огромного, между прочем, роста человек, имев)
ший в городе прозвище «полтора жида», не раз мазал гири отца дерьмом, чтобы его сын не за)
нимался нееврейским делом!
* отец, добравшись пеш)
ком до Херсона, нанялся там юнгой на грузовую парусную шхуну. В 16, не забудем, лет! Отец
вспоминал, как после одной аварии на шхуне ночью услышал в кубрике тихий разговор на)
счет того, что уж не «жидок ли наш» приносит нам несчастия, не стукнуть ли его, да за борт?
На английских кораблях, плавая на океанских линиях из Англии в Африку и Австралию,
отец познавал мир и приобретал, как он говорил, «классовое сознание». Сам был объектом же)
стокой эксплуатации и наблюдал, как еще более жестоко эксплуатировали аборигенов в коло)
ниях. Романтики вокруг по)прежнему было мало! «Свет красив для тех, кто путешествует в
каютах, а не в кубриках!» - вспоминал отец слова матроса, с которым плавал.
На каком)то митинге отец разговорился с незнакомым рабо)
чим и в конце разговора спросил его, какой он национальности? Рабочий посмотрел на отца с
удивлением и ответил, усмехаясь: «По национальности я - рабочий!» - «А все)таки?» - не
унимался отец. И тогда рабочий вышел из себя, бросил оземь свою кепку и с горечью воскли)
кнул: «Гадд дем! (Проклятие!) Ничего не выйдет, если раб начнет интересоваться националь)
ностью раба».
Отец вспоминал, как на одном из митингов синдикалистов после выступления Била Хей)
вуда /прим. - лидера партии «Индустриальные рабочие мира»/ люди, аплодируя, стали кричать ему: «Бил! Веди нас в землю обетованную!» - «Вы с ума сошли! - сказал им в ответ Хейвуд. - Вы должны сами искать путь. Если вы будете слепо ид)
ти за лидером, то рано или поздно кто)нибудь уведет вас совсем в другую сторону!» /М.С. Люди чувствуют и понимают, что нужны лидеры. А лидеры.../
- Русские революционные вожди, - комментировал отец, - на подобной возможности
внимание не акцентировали! /М.С. !/
Рассказывая мне еще задолго до всяких оттепелей о борьбе Сталина за власть и об оппор)
тунизме помогавших Сталину вождей (Зиновьева, Каменева и других), отец часто приговари)
вал: «Американские анархисты были правы: вожди - всегда большое говно! Вот они и погу)
били нашу революцию!».
С уважением отец относился только к Ленину, с оговорками хорошо отзывался о Шляпни)
кове, Луначарском, Рыкове.
В России, надеялся
он, впервые в мире появилась возможность успешной борьбы за освобождение народа от вся)
ческой эксплуатации, за социализм, и перспектива участвовать в этой борьбе прельщала его.
В архиве отца хранилась листовка американских социалистов, выпущенная по случаю воз)
вращения их русских товарищей на родину. «Если вы едете в Россию, - напутствовали они
возвращавшихся, - помогать устанавливать на вашей родине демократию наподобие нашей
американской, то мы желаем вам, чтобы ваш пароход утонул в океане!».
Совершив путешествие на поезде от Владивостока, куда пришел пароход из Америки, до
Москвы, отец бросил в Москве якорь, так как туда переехали к тому времени его сестра и
младший брат. Сестра оказалась сторонницей партии кадетов, а брат - толстовцем, однако до)
бровольно пошедшим в 1914 году в армию, чтобы «защищать русскую культуру от немецких
варваров», как он объяснил отцу.
Вот как описывает отец в своей авто)биографии атмосферу в предреволюционной Москве.
«Москва - кипящий котел. На предприятиях, в казармах, на площадях, на улицах, бульва)
рах, в магазинах, трамваях, на базарах, в семьях - всюду горячие споры. Москва - сплошной
митинг
Отец с головой погружается в бурную предреволюционную жизнь. Недолго поколебав)
шись, он вступает в партию большевиков, которая представилась ему среди всех левых пар)
тий наиболее достойной доверия, наиболее революционной.
Тяга к знаниям, к информации, рассказывал отец, была удивительной. За газетами, брошю)
рами выстраивались огромные очереди. В свободное время читали почти все. Даже ночами!
Незадолго до Октябрьского восстания отец по поручению солдат)большевиков пишет
свою первую листовку)резолюцию. Она занимает всего одну страничку. В начале ее стоят тре)
бования, характерные своею наивной глобальностью:
«Мы, солдаты 56)го пехотного полка требуем 1) Немедленной ликвидации войны ... 4) Пе)
редачи всей власти Советам Солдатских, Рабочих и Крестьянских депутатов, 5) Скорейшего
созыва Учредительного собрания».
А вторая половина пронизана революционным пафосом:
«Пролетарии! Рабочие и крестьяне в солдатских шинелях всех стран и национальностей!
С начала войны всю вашу силу, отвагу и жизнь вы отдали на службу господствующим клас)
сам. Тяжесть и безумие войны, позорящей род человеческий, открыли вам глаза на действи)
тельность. Теперь вы должны начать борьбу за свое собственное дело, за священную цель со)
циализма, за любовь и братство трудящихся народов, за освобождение подавленных и пора)
бощенных народов путем непримиримой пролетарской борьбы. Рабочие и работницы! Мате)
ри и отцы! Вдовы и сестры! Раненые и искалеченные! Ко всем вам, кто страдает от войны и
через войну, ко всем вам взываем! Через границы, через дымящиеся поля, через разрушенные
города и деревни! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Люди низших сословий, привыкшие быть подчиненными, управляе)
мыми, холопами, многие поколения в таковом состоянии пребывавшие, вдруг без какого)ли)
бо харизматического лидера, как то было в Москве (Ленин - это было далеко, и телевидения
тогда не существовало!), осмеливаются посягнуть на власть. Да, конечно, были тому причины
- продолжавшаяся непопулярная война, жажда земли у крестьян, пропаганда большевиков,
левых эсеров, но этим, если вдуматься, трудно объяснить, как решились холопы, недавние
крепостные, попытаться устранить Начальство, Хозяев, Господ, под которыми привыкли
жить от века. И вдруг - жить без них, самим все решать! Ведь в течение кратчайшего време)
ни, одной)двух недель, почти по всей гигантской стране власть взяли эти холопы, смерды. Со)
цио)психологи должны были бы исследовать этот феномен.
В 1991 году такой смелости, как в Октябрьскую революцию, никто уже не проявил: оста)
вили у власти старое начальство, партийно)хозяйственную и силовую номенклатуру
В очерке «Октябрь в Москве» отец вспоминает: «Дело осложняется тем, что у нас не хва)
тает командиров. Офицеров - считаные единицы, это преимущественно прапорщики, солда)
ты выбирают командиров из своей среды...
Дисциплина в это время проявлялась своеобразно. Рядовой солдат, шагая за спиной сво)
его товарища, тоже рядового, распекает его:
- Тебя выбрали командиром, а ты черт знает где шатаешься!
Солдат)командир смущенно оправдывается».
...Отцу задело пулей ногу. Он спускается в подвал здания Моссовета, где медицинская се)
стра перевязывает ему рану. «Эта сестра сама, добровольно явилась в помещение штаба со
своими бинтами и йодом и в закутке подвала организовала перевязочный пункт... Так же поя)
вился откуда)то пожарный со свернутым шлангом на спине, которого никто не звал. И когда
начался от артобстрела пожар, погасил его, лишившись при этом глаза.... Пришел неизвестно
откуда молодой скромный пулеметчик со своим пулеметом и умело нашел ему место. Кто)то
самостоятельно организовал походную кухню, кто)то раздобыл винтовки, патроны, кто)то
раздавал их».
И ведь как пришли, так могли и уйти! «Каждый мог уйти от событий в любой момент (бы)
ли и такие)...» - вспоминал отец.
И надо иметь в виду еще одно очень важное обстоятельство: никто ведь не знал, чем кон)
чится дело! Никто. От Ленина до последнего красногвардейца.
- Это сейчас, - говорил отец, - кажется, что революция не могла кончиться иначе, как по)
бедой, а когда мы ее начинали, то перспектива парижских коммунаров или пугачевских каза)
ков стояла перед нами едва ли не более весомо, чем возможность победы!
И тем не менее большинство оставалось «в строю».
В разгар боев руководители белых и красных заключили перемирие и начали переговоры.
Стрельба в городе прекратилась. И тогда командование юнкеров в Кремле объявило команди)
ру шестой роты, что красные в городе сложили оружие, и ультимативно потребовало сделать
то же самое. Рота ультиматум приняла, вышла из здания и сложила оружие. После этого бе)
лые выкатили пулеметы и всю роту покосили. (В Кремле на этом здании до сих пор висит ме)
мориальная доска с именами погибших тогда солдат.)
Несмотря на это большевики после победы в Москве, как и в Питере, обезоружив юнке)
ров, распустили их по домам. Революционеры поначалу бывают великодушнее своих против)
ников, победив в первом бою, они начинают верить в свою окончательную победу и впадают
в эйфорию.
Во время перемирия до восставших солдат стали доходить известия, что белые использу)
ют прекращение огня для укрепления своего положения, ведут перегруппировку, занимают
новые позиции. Среди солдат и красногвардейцев вспыхнуло возмущение затяжкой перегово)
ров. К зданию, в котором они проводились, солдаты подкатили орудие и сообщили своим
представителям, что если они немедленно не прекратят переговоры, то пошлют к ним в зал
снаряд. Переговорщики, рассказывал отец, как горох, посыпались вон - красные и белые впе)
ремешку. Бои возобновились.
/до стр. 7/