Серго Берия. Из интервью 2000 года
...Он написал тогда письмо Серго Орджоникидзе, которого считал своим учителем. Еще в восемнадцатом, когда Одиннадцатая армия наступала из Астрахани на Дагестан и Азербайджан, Орджоникидзе с Кировым завербовали в армейскую разведку молодого Лаврентия Берию и послали работать в Баку. И в дальнейшем оба его поддерживали вплоть до своей гибели.
* Зачем, например, было Грузию штурмом брать, если меньшевики и сами оттуда уходили? Ленин тогда вел переговоры с меньшевистским правительством Жордания, правда, в то же время он предлагал Ататюрку и "республиканской, советской Турции" всю Грузию и Кавказ, через который открывался проход на Туркменистан, Таджикистан... Документы на этот счет есть... Отец рассказал насчет переговоров с Ататюрком и о том, что Сталин, который в это время где-то на фронте был, специально приехал на заседание Политбюро и, как это ни смешно, вместе с Троцким выступил против Ленина. В резолюции записали, что это политический авантюризм и так далее, - этот документ существует. /М.С.: "республиканской, советской" - sic/
* Вознесенский - очень яркий пример. Молодой, энергичный... В Госплане он был председателем. Отец считал его наиболее талантливым из молодежи (не в политике, а в хозяйственной сфере), явно был к нему расположен, хотя тот выступал против Маленкова, с которым отец поддерживал свой баланс.
* Мама работала в Тимирязевской академии, где было очень много стареющей профессуры. Эти люди не любили советскую власть, но они честно трудились на благо России. В чем-то их можно было понять. Еще до приезда отца в Москву посадили Вавилова и несколько авторитетных ученых... [Лысенко] как цепного пса, спускали на классиков науки, и моя мать попыталась их защитить. Она сказала: "Иосиф Виссарионович, это очень грамотные, культурные люди. Они не понимают советской власти и не хотят ее понимать, но зачем их третировать? Они же работают, свое дело делают...". Сталин очень рассердился тогда на непрошеную защитницу: "Такая умная женщина, и меня учит...". Что Иосиф Виссарионович умел, так это влезть в душу. Настолько всех сразу располагал к себе - видно, было в нем что-то эдакое... Уж не знаю, как это назвать, но он мог человека очаровать. И мама поддалась его обаянию. Вроде бы ничего - посмеялись... "Хорошо, - говорит, - я подумаю". А потом послал в парторганизацию Тимирязевки парткомиссию и ее руками устроил там форменный разгром.
Я слышал, как отец укорял мать: "Видишь, к чему это привело? С такими людьми нельзя быть откровенными. То, что не входит в его концепцию, никогда не будет одобрено".
* Иосиф Виссарионович вскоре наведался посмотреть, как мы в том особняке устроились. Не подумайте, что он только к нам так приезжал - ко всем близким людям. Появлялся всегда неожиданно: или утром, или к обеду, или под вечер - и таким образом сам убеждался, кто здесь находится, чем эта семья живет и дышит. Эти его особенности были из разряда не совсем человеческих.
...Как-то он спрашивает маму (где-то за год до разговора насчет Тимирязевки): "Почему вы не член партии? Вокруг этого ненужные разговоры возникают: вот, мол, жена наркома - и не вступила. Вы что, против нашей программы?". Мама растерялась: "Нет, просто я недостаточно грамотна политически...". Он ее оборвал: "Не надо! Или вы с нами, или против нас. Может, в вас эти княжеские штучки сидят?".
* Сталин же несколько раз пытался от Лаврентия Берии избавиться - еще до войны. Например, когда отец выступил против того, чтобы поляков расстреливать. Это как-то уплыло, я даже не знаю, сохранились ли какие-то документы, а тогда там целый скандал разразился. Отец пришел домой и сказал: "Наверное, меня арестуют!". Это был конец тридцать девятого года.
Дело в том, что Иосиф Виссарионович имел одну особенность: он не убирал человека, пока все из него не выжмет. Всегда просчитывал варианты заранее: "Ага, такого-то я устраню, а он в дальнейшем мне понадобится". Того, кто мог ему быть полезен, не трогал. К тому времени было предпринято уже одиннадцать покушений на Троцкого, и ни одно не увенчалось успехом. Моему отцу Политбюро поручило организовать двенадцатое, поэтому Сталин его тогда оставил. Не поддался на уговоры Жданова, который очень активно против Берии выступил, предлагая свои услуги. "Если, - сказал, - человек не подчиняется Политбюро и оспаривает политические решения, которые нами приняты, ему не место в наркомате внутренних дел. Лучше я сам стану наркомом, а акцию (то бишь расстрел тысяч польских офицеров в Катыни. - С. Б.) поручим армии".
Ворошилов его поддержал, а смысл полемики был таков. Отец им говорил: "Вы все знаете, что война не за горами. (В этом сомнений не было, но считали, что она начнется позже - примерно в сорок втором, может, даже до сорок третьего оттянут. - С. Б.). Поляки - естественные союзники СССР. В нашем распоряжении колоссальное количество грамотных офицеров: надо создать из них армию. Не потому, что кто-то их любит или им доверяет, - интересы государства того требуют".
Иосиф Виссарионович молчал. Сначала заставил всех высказаться, а потом произнес: "Ну что же, Берию мы от этого дела отстраним, но снимать не будем - есть задачи, которые он обязан решить. А вот если не справится, если ликвидацию Троцкого не организует, тогда его уберем".
* Только в сорок третьем году, когда отцу атомные дела поручили, он сказал, что не может вести их параллельно с МГБ - не под силу такое совмещение. Сталин постановил: "МГБ заберем, а НКВД оставим, потому что в эту систему входят металлургические и химические заводы, которые понадобятся для атомной промышленности. Покамест это на тебе будет, а все остальное на Круглова переложишь".
При жизни Сталина отца спасло только то, что он должен был закончить водородную бомбу. Иосиф Виссарионович ведь решил третью мировую войну выиграть. На это нацеливали все документы, ради этого разворачивалось серийное производство самолетов, пушек, танков... Ждали лишь водородную бомбу, которой у американцев еще не было (и мы таки ее на год раньше их испытали). Может, еще больше бы их обогнали, но...
Я один разговор Курчатова с отцом помню. Не хочу никаких домыслов, но у меня сложилось впечатление, что оба они не хотели, чтобы бомба была сделана. Иначе война стала бы неизбежной, а исход ее трудно было предсказать. Ну, Европу захватили бы, Северную Африку - это однозначно...
* Я не раз слышал, как мой отец прямо говорил и при Хрущеве, и при Маленкове: "Вы что, не понимаете - экономика трещит по швам? Через десять лет мы останемся на песке с голодным, озверевшим от плохой жизни народом". Все ведь шло на военные нужды. Отец и против колхозов выступал, так как считал систему принудительного труда рабской. Вся разница, что строй не рабовладельческим назван, а колхозным. Иосиф Виссарионович слушал его. Не перебивал, но делал все равно по-своему.
Уже после смерти Сталина отец рассказал, как однажды пришел к нему и говорит: "Иосиф Виссарионович, нельзя все время закручивать гайки, надо, чтобы вас любили, а не боялись". - "А я плевать хотел, - тот ответил, - на такую любовь. Дело не в любви, а во времени. У меня жизни осталось максимум десять лет. Если я не буду давить, не буду, как ты говоришь, зверем, ничего не достигну. Если любовью действовать, на это уйдет сто лет, а без меня вы ни хрена не сделаете".
- Он был в этом уверен?
- Абсолютно. Отец возмущался: "Что он нас за каких-то детей принимает?!".
- Каким вам запомнился день смерти Сталина?
- О том, что у него инсульт, я узнал в числе первых. В Москве у нас было заведено обедать вместе в одно и то же время - всей семьей. Я пришел домой, но отца не было. Потом он позвонил матери и предупредил, что не приедет - с Иосифом Виссарионовичем несчастье.
- Лаврентий Павлович так и сказал - "несчастье"?
- Да, и что-то насчет того, что работать он больше не сможет - слишком серьезный диагноз. Мама расплакалась. Я говорю: "Что ты плачешь? Ты же знаешь, что творится вокруг. Тебя хотели арестовать - за что? На отца все время покушаются - за что? На меня дело завели, якобы я что-то против Советской власти замышляю, а не свою юность полностью ей отдаю. Чего слезы лить? Радоваться надо!".
Ох, как она на меня обиделась! Сорок лет мы жили потом вместе, но вплоть до самой смерти, уже здесь, в Киеве, она меня не простила. "Как, - говорила, - тебе не стыдно?". У нее свои были понятия (Иосиф Виссарионович и это предусмотрел!), замешенные на грузинском национализме. Допустим, мол, Сталин не прав, но он грузин, и, значит, "ты не должен"...
- И было у вас чувство какой-то неуверенности в завтрашнем дне? Тогда ведь многие растерялись: что же, дескать, будет дальше? Сталин умер - все погибло!
- Зная реальные структуры государства, я не сомневался: система работоспособна. И очень надеялся, что теперь с точки зрения быта людей многое изменится. Я был абсолютно убежден, что войну гнать не будут, то есть ослабеет этот пресс, выжимавший из страны все соки. Никак не ожидал, что Хрущев, получив власть, пойдет на конфронтацию с Западом. Он же - как и Маленков, кстати, - все время моему отцу подпевал, поддакивал: "Да зачем нам война? Надо немецкое государство в союзники превратить...".
Знаете, кстати, какие у отца планы на этот счет были? Он говорил: "Зачем в Германии социализм строить? Надо объединить ее как демократическое государство, и мы будем иметь экономического союзника. Тогда не она будет с нас деньги тянуть, а мы с нее".
И вообще, считал он, не надо экспансии. Политбюро хотя и возражало, но все же приняло его предложения. Есть подтверждающие это документы.
- Кого Лаврентий Берия, будем говорить так, лоббировал на роль первого послесталинского руководителя страны?
- Маленкова... Их объединяли общие интересы, и к тому же отец считал, что по сравнению с остальными Маленков более прогрессивный и что его можно склонить к определенным гуманным вещам.
- Вы с симпатией относились к Георгию Максимилиановичу?
- У него была одна черта, которая мне не нравилась. Как это ни смешно, Хрущев казался более прямым человеком, а Маленков уж очень какой-то верткий был. Постоянно ускользал...
- У него такое лицо... Вот смотрю на фотографию - какое-то совершенно женское...
- Не случайно его Матреной между собой звали. Но это грамотный человек был, хотя все относительно. В конце концов, он ведь отца предал, причем посмертно.
Может быть, я немножко странную вещь скажу, но при Иосифе Виссарионовиче власть была лишь у него. Абсолютная! У него был дар - использовать людей для пользы того дела, которое казалось ему правильным, и эту свою способность он применял на все сто процентов, до самого последнего дня. Очень сильный второй эшелон был: люди, которые руководили наркоматами, их замы. Это такие профессионалы, как Устинов (хотя и он, когда постарел, заметно сдал), целый ряд других министров. А в Политбюро лишь несколько человек было работоспособных.
- Кто?
- Вознесенский, Маленков - сточки зрения партийной работы. Потом Сабуров, Первухин.
- Но это бойцы, так сказать, последнего призыва, а что же "старейшины", скажем, красный конник Климент Ефремович?
- Ворошилов - просто ничтожество, даже неудобно о нем говорить. Может, в гражданскую войну он что-то и сделал, а так - пустое место. Иосиф Виссарионович его и Буденного искусственно сохранял, как символы. Понимаете, народ их очень любил и в них верил.
Жданов был очень близок к Сталину и, так сказать, демонически на него влиял. Печально известные вещи, которые после гибели Кирова в тридцать четвертом году начались, опробованы были, конечно, по инициативе Иосифа Виссарионовича, но с колоссальной поддержкой Жданова.
...Со Ждановым я встречался довольно часто, с Кагановичем мы вообще жили рядом на даче.
- И что он за человек был?
- В чисто житейском плане очень простой, неприхотливый, начитанный. Но абсолютно зависимый. Когда его брата (тот был министром авиационной промышленности) Иосиф Виссарионович обвинил в ряде ошибок - не во вредительстве, а в том, что не выполнил какое-то задание, - он ни одного протестующего жеста не сделал, ни одного слова в его защиту не произнес. Отец рассказывал, что был потрясен этим, и хотя к авиации тогда не имел отношения, вмешался, пытался его выгораживать. Лазарь же молча все проглотил.
- Вы обошли вниманием Молотова...
- Ленина я ругнул, но он дал ему хорошее определение - "Каменная Жопа". За то, что не умом брал, а усидчивостью. Но уж если ему поручали что-то, доводил до конца. Между прочим, в записях Феликса Чуева упоминается этот факт. "Как вы, Вячеслав Михайлович, - спрашивает автор, - относитесь к тому, что о вас Ленин сказал?". А Молотов отвечает: "Я просто не хочу повторять прозвища, которыми он других наградил".
- Интересно, а эти клички были среди членов Политбюро в ходу, они подкалывали ими друг друга?
- Ну, Каменной Жопой Молотова никто не называл, но тупоголовым - точно. Настолько он был, понимаете, недалекий. Он же знал, что на самом деле происходит в Югославии, но вылез с обвинениями против отца. "Если, - говорит, - Берия не хочет заключать с Югославией пакт или вести переговоры, значит, он капиталистически настроенный человек". А какой был в Югославии капитализм?
- Каким вам представляется Хрущев? Противоречивая фигура?
- Однозначная! Никакого противоречия в нем нет. Он был меньшевиком, причем убежденным.
...Знаете, на чем он очень продвинулся? На вещи такой...
Жена Иосифа Виссарионовича поступила в Промакадемию, где Хрущев был секретарем партийной организации, и первое, что он сделал, - пристроился к ней. А так как манеры имел простые, люди к нему с доверием относились - по себе сужу. Такой бесшабашный, веселый... Это все наигранное было, но Надежду Аллилуеву расположило. Дома она рассказывала, что в Промакадемии происходит, а Иосиф Виссарионович послушал-послушал и позвал Хрущева к себе. С этого момента Никита Сергеевич и пошел в гору - секретарем московских обкома и горкома партии стал.
- Он, на ваш взгляд, только прикидывался шутом?
- Не так шутом, как простачком, а на самом деле был совсем не прост. Отец всегда говорил, что Хрущев - человек не умный, но страшно хитрый. Бывает, оказывается, такое сочетание.
...Вы знаете, Хрущев довольно сильную позицию имел. Иосиф Виссарионович почему-то с ним считался, хотя и дураком его называл, и на смех выставлял. Были только два человека, которых Сталин словесно не трогал: мой отец и Вячеслав Михайлович. Молотова он не то чтобы ценил, просто понимал, что надо иметь какую-то вторую фигуру.
- То есть номинально Молотов был в стране вторым человеком?
- Да, хотя под конец своей жизни Сталин решил, что не надо больше ни на кого оглядываться, и начал его отодвигать.
- А кто стал вторым человеком в партии после того как Молотов попал в опалу?
- Сперва Жданов был, потом Маленков.
- Жданов умер своей смертью?
- Бесспорно. Несмотря на больное сердце, он пьяница был невероятный. Откуда я это знаю? Как-то приехал к матери в Карловы Вары, где она отдыхала с супругой Жданова, а та вдруг в откровения пустилась: мол, на ладан дышит, а как пьет! Хотя черт его знает... Может быть, тоже не от хорошей жизни глушил он себя водкой.
- Как вы считаете, учитывая, что у Лаврентия Берии и информация вся имелась, и такие органы под рукой были, Сталин его боялся?
- Нет - иначе сразу бы его от этих органов отстранил. Иосиф Виссарионович считал, что использует отца до конца, а там посмотрит. И не скрывал этого, все время торопил: "Давай работай быстрее!". Сперва спешил получить атомную бомбу, потом - водородную.
- А ваш отец, имея перед глазами пример Ежова, понимал, что рано или поздно все это может закончиться трагически?
- Он с самого начала это осознавал - еще до вступления в должность, - и все же оказался в западне. Другое дело, сдался бы без боя или нет. Неспроста же "мингрельское дело" придумали. Тогда в Грузии тридцать пять тысяч человек арестовали и сослали.
- После похорон Сталина Лаврентий Павлович понимал, что развязка может наступить вот-вот?
- Он понимал, что столкновение неизбежно, был в этом уверен.
- Но не ожидал, что оно произойдет так быстро?
- Отец полагал, что это случится на съезде, где у него будет открытая трибуна. В этом он ошибался. Жуков, например, прямо его предупреждал...
- По одной из версий боевой маршал принимал самое что ни на есть активное участие в аресте Берии...
- Чепуха! Когда он был членом Президиума ЦК и министром обороны, а я еще отбывал ссылку в Свердловске, Жуков приехал ко мне, встретился. Был откровенен: "Ты сам понимаешь, ну какая нужда мне вообще с тобой разговаривать? Но я русский человек, бывал в вашем доме, считал себя другом твоего отца, который много раз вытаскивал меня из неприятностей. Я ему прямо говорил, что делать, но Лаврентий меня не послушал".
- И что же Георгий Константинович предлагал?
- Он говорил: "Надо сделать военный переворот и перестрелять все партийное руководство". Жуков, если честно, их ненавидел.
- В свое время он и убрал из армии политотделы...
- А отец ему ответил, что люди нас не поймут, это бонапартизм.
- Какова, на ваш взгляд, в устранении Лаврентия Берии роль Хрущева?
- Основная.
- Но чья-то рука за этим просматривается?
- Группа людей все задумала.
- И кто же в нее входил?
- Конкретных фамилий я не могу назвать, но знаю, что в этом деле активно участвовал Булганин. Он не простил отцу того, что тот предложил сделать Жукова министром обороны, а не первым замом при нем.
- Но Булганин не та фигура...
- Он был удобной пешкой. Иосиф Виссарионович использовал его как третейского судью между маршалами.
Входили в эту группу такие люди, как Игнатьев, который в последний период руководил аппаратами МГБ и НКВД, был там и Абакумов - его Сталин с самого начала натравливал на моего отца.
- Даже Серов, если не ошибаюсь, в последний момент к ним примкнул?
- Я его хорошо знал. Он к отцу, по-моему, относился искренне, но когда увидел, что заговор приобрел столь широкий размах, и "дорогого Лаврентия Павловича" осведомил, и среди заговорщиков остался.
Пока оставались живы очевидцы, я успел с некоторыми из них встретиться. Например, с одним из бывших первых секретарей ЦК КП Грузии. Более того, чтобы как-то закрепить для истории его свидетельства, я попросил энтэвэшников приехать в Тбилиси и все заснять.
Он рассказал, как Хрущев объявил им, что Лаврентия уже нету. Затем дал и доклад: добавьте грузинскую специфику! На этом пленуме они выступили, как сами участники признают, с мерзкими вещами. По его словам, Хрущев в пятьдесят третьем же году на одном из пленумов признался французской делегации и итальянцам: они настолько боялись Лаврентия, что сразу его убили. Сам Хрущев это говорил, и не он один. Например, группа людей, которая непосредственно участвовала в нападении, написала об этом статью.
/Напомню, что это 2000-й год; а Берия после 91-го стал гражданином Укр./
...Я искренне желаю Путину успехов, однако не исключаю, что они могут быть совсем не такими, которые нам с вами нужны. И Запад, судя по тем шагам, которые предпринимает в отношении России, не отдает себе в этом отчета. Там не понимают основных целей российского государства.
Я вырос в России, воспитан на русской культуре, горжусь достижениями ее технической мысли. Люди, среди которых я жил и работал, прекрасные, замечательные, но элемент национализма и великодержавного шовинизма в них присутствовал невероятный... О, какой там УНСО! Это детский сад по сравнению с ними...
* Зачем, например, было Грузию штурмом брать, если меньшевики и сами оттуда уходили? Ленин тогда вел переговоры с меньшевистским правительством Жордания, правда, в то же время он предлагал Ататюрку и "республиканской, советской Турции" всю Грузию и Кавказ, через который открывался проход на Туркменистан, Таджикистан... Документы на этот счет есть... Отец рассказал насчет переговоров с Ататюрком и о том, что Сталин, который в это время где-то на фронте был, специально приехал на заседание Политбюро и, как это ни смешно, вместе с Троцким выступил против Ленина. В резолюции записали, что это политический авантюризм и так далее, - этот документ существует. /М.С.: "республиканской, советской" - sic/
* Вознесенский - очень яркий пример. Молодой, энергичный... В Госплане он был председателем. Отец считал его наиболее талантливым из молодежи (не в политике, а в хозяйственной сфере), явно был к нему расположен, хотя тот выступал против Маленкова, с которым отец поддерживал свой баланс.
* Мама работала в Тимирязевской академии, где было очень много стареющей профессуры. Эти люди не любили советскую власть, но они честно трудились на благо России. В чем-то их можно было понять. Еще до приезда отца в Москву посадили Вавилова и несколько авторитетных ученых... [Лысенко] как цепного пса, спускали на классиков науки, и моя мать попыталась их защитить. Она сказала: "Иосиф Виссарионович, это очень грамотные, культурные люди. Они не понимают советской власти и не хотят ее понимать, но зачем их третировать? Они же работают, свое дело делают...". Сталин очень рассердился тогда на непрошеную защитницу: "Такая умная женщина, и меня учит...". Что Иосиф Виссарионович умел, так это влезть в душу. Настолько всех сразу располагал к себе - видно, было в нем что-то эдакое... Уж не знаю, как это назвать, но он мог человека очаровать. И мама поддалась его обаянию. Вроде бы ничего - посмеялись... "Хорошо, - говорит, - я подумаю". А потом послал в парторганизацию Тимирязевки парткомиссию и ее руками устроил там форменный разгром.
Я слышал, как отец укорял мать: "Видишь, к чему это привело? С такими людьми нельзя быть откровенными. То, что не входит в его концепцию, никогда не будет одобрено".
* Иосиф Виссарионович вскоре наведался посмотреть, как мы в том особняке устроились. Не подумайте, что он только к нам так приезжал - ко всем близким людям. Появлялся всегда неожиданно: или утром, или к обеду, или под вечер - и таким образом сам убеждался, кто здесь находится, чем эта семья живет и дышит. Эти его особенности были из разряда не совсем человеческих.
...Как-то он спрашивает маму (где-то за год до разговора насчет Тимирязевки): "Почему вы не член партии? Вокруг этого ненужные разговоры возникают: вот, мол, жена наркома - и не вступила. Вы что, против нашей программы?". Мама растерялась: "Нет, просто я недостаточно грамотна политически...". Он ее оборвал: "Не надо! Или вы с нами, или против нас. Может, в вас эти княжеские штучки сидят?".
* Сталин же несколько раз пытался от Лаврентия Берии избавиться - еще до войны. Например, когда отец выступил против того, чтобы поляков расстреливать. Это как-то уплыло, я даже не знаю, сохранились ли какие-то документы, а тогда там целый скандал разразился. Отец пришел домой и сказал: "Наверное, меня арестуют!". Это был конец тридцать девятого года.
Дело в том, что Иосиф Виссарионович имел одну особенность: он не убирал человека, пока все из него не выжмет. Всегда просчитывал варианты заранее: "Ага, такого-то я устраню, а он в дальнейшем мне понадобится". Того, кто мог ему быть полезен, не трогал. К тому времени было предпринято уже одиннадцать покушений на Троцкого, и ни одно не увенчалось успехом. Моему отцу Политбюро поручило организовать двенадцатое, поэтому Сталин его тогда оставил. Не поддался на уговоры Жданова, который очень активно против Берии выступил, предлагая свои услуги. "Если, - сказал, - человек не подчиняется Политбюро и оспаривает политические решения, которые нами приняты, ему не место в наркомате внутренних дел. Лучше я сам стану наркомом, а акцию (то бишь расстрел тысяч польских офицеров в Катыни. - С. Б.) поручим армии".
Ворошилов его поддержал, а смысл полемики был таков. Отец им говорил: "Вы все знаете, что война не за горами. (В этом сомнений не было, но считали, что она начнется позже - примерно в сорок втором, может, даже до сорок третьего оттянут. - С. Б.). Поляки - естественные союзники СССР. В нашем распоряжении колоссальное количество грамотных офицеров: надо создать из них армию. Не потому, что кто-то их любит или им доверяет, - интересы государства того требуют".
Иосиф Виссарионович молчал. Сначала заставил всех высказаться, а потом произнес: "Ну что же, Берию мы от этого дела отстраним, но снимать не будем - есть задачи, которые он обязан решить. А вот если не справится, если ликвидацию Троцкого не организует, тогда его уберем".
* Только в сорок третьем году, когда отцу атомные дела поручили, он сказал, что не может вести их параллельно с МГБ - не под силу такое совмещение. Сталин постановил: "МГБ заберем, а НКВД оставим, потому что в эту систему входят металлургические и химические заводы, которые понадобятся для атомной промышленности. Покамест это на тебе будет, а все остальное на Круглова переложишь".
При жизни Сталина отца спасло только то, что он должен был закончить водородную бомбу. Иосиф Виссарионович ведь решил третью мировую войну выиграть. На это нацеливали все документы, ради этого разворачивалось серийное производство самолетов, пушек, танков... Ждали лишь водородную бомбу, которой у американцев еще не было (и мы таки ее на год раньше их испытали). Может, еще больше бы их обогнали, но...
Я один разговор Курчатова с отцом помню. Не хочу никаких домыслов, но у меня сложилось впечатление, что оба они не хотели, чтобы бомба была сделана. Иначе война стала бы неизбежной, а исход ее трудно было предсказать. Ну, Европу захватили бы, Северную Африку - это однозначно...
* Я не раз слышал, как мой отец прямо говорил и при Хрущеве, и при Маленкове: "Вы что, не понимаете - экономика трещит по швам? Через десять лет мы останемся на песке с голодным, озверевшим от плохой жизни народом". Все ведь шло на военные нужды. Отец и против колхозов выступал, так как считал систему принудительного труда рабской. Вся разница, что строй не рабовладельческим назван, а колхозным. Иосиф Виссарионович слушал его. Не перебивал, но делал все равно по-своему.
Уже после смерти Сталина отец рассказал, как однажды пришел к нему и говорит: "Иосиф Виссарионович, нельзя все время закручивать гайки, надо, чтобы вас любили, а не боялись". - "А я плевать хотел, - тот ответил, - на такую любовь. Дело не в любви, а во времени. У меня жизни осталось максимум десять лет. Если я не буду давить, не буду, как ты говоришь, зверем, ничего не достигну. Если любовью действовать, на это уйдет сто лет, а без меня вы ни хрена не сделаете".
- Он был в этом уверен?
- Абсолютно. Отец возмущался: "Что он нас за каких-то детей принимает?!".
- Каким вам запомнился день смерти Сталина?
- О том, что у него инсульт, я узнал в числе первых. В Москве у нас было заведено обедать вместе в одно и то же время - всей семьей. Я пришел домой, но отца не было. Потом он позвонил матери и предупредил, что не приедет - с Иосифом Виссарионовичем несчастье.
- Лаврентий Павлович так и сказал - "несчастье"?
- Да, и что-то насчет того, что работать он больше не сможет - слишком серьезный диагноз. Мама расплакалась. Я говорю: "Что ты плачешь? Ты же знаешь, что творится вокруг. Тебя хотели арестовать - за что? На отца все время покушаются - за что? На меня дело завели, якобы я что-то против Советской власти замышляю, а не свою юность полностью ей отдаю. Чего слезы лить? Радоваться надо!".
Ох, как она на меня обиделась! Сорок лет мы жили потом вместе, но вплоть до самой смерти, уже здесь, в Киеве, она меня не простила. "Как, - говорила, - тебе не стыдно?". У нее свои были понятия (Иосиф Виссарионович и это предусмотрел!), замешенные на грузинском национализме. Допустим, мол, Сталин не прав, но он грузин, и, значит, "ты не должен"...
- И было у вас чувство какой-то неуверенности в завтрашнем дне? Тогда ведь многие растерялись: что же, дескать, будет дальше? Сталин умер - все погибло!
- Зная реальные структуры государства, я не сомневался: система работоспособна. И очень надеялся, что теперь с точки зрения быта людей многое изменится. Я был абсолютно убежден, что войну гнать не будут, то есть ослабеет этот пресс, выжимавший из страны все соки. Никак не ожидал, что Хрущев, получив власть, пойдет на конфронтацию с Западом. Он же - как и Маленков, кстати, - все время моему отцу подпевал, поддакивал: "Да зачем нам война? Надо немецкое государство в союзники превратить...".
Знаете, кстати, какие у отца планы на этот счет были? Он говорил: "Зачем в Германии социализм строить? Надо объединить ее как демократическое государство, и мы будем иметь экономического союзника. Тогда не она будет с нас деньги тянуть, а мы с нее".
И вообще, считал он, не надо экспансии. Политбюро хотя и возражало, но все же приняло его предложения. Есть подтверждающие это документы.
- Кого Лаврентий Берия, будем говорить так, лоббировал на роль первого послесталинского руководителя страны?
- Маленкова... Их объединяли общие интересы, и к тому же отец считал, что по сравнению с остальными Маленков более прогрессивный и что его можно склонить к определенным гуманным вещам.
- Вы с симпатией относились к Георгию Максимилиановичу?
- У него была одна черта, которая мне не нравилась. Как это ни смешно, Хрущев казался более прямым человеком, а Маленков уж очень какой-то верткий был. Постоянно ускользал...
- У него такое лицо... Вот смотрю на фотографию - какое-то совершенно женское...
- Не случайно его Матреной между собой звали. Но это грамотный человек был, хотя все относительно. В конце концов, он ведь отца предал, причем посмертно.
Может быть, я немножко странную вещь скажу, но при Иосифе Виссарионовиче власть была лишь у него. Абсолютная! У него был дар - использовать людей для пользы того дела, которое казалось ему правильным, и эту свою способность он применял на все сто процентов, до самого последнего дня. Очень сильный второй эшелон был: люди, которые руководили наркоматами, их замы. Это такие профессионалы, как Устинов (хотя и он, когда постарел, заметно сдал), целый ряд других министров. А в Политбюро лишь несколько человек было работоспособных.
- Кто?
- Вознесенский, Маленков - сточки зрения партийной работы. Потом Сабуров, Первухин.
- Но это бойцы, так сказать, последнего призыва, а что же "старейшины", скажем, красный конник Климент Ефремович?
- Ворошилов - просто ничтожество, даже неудобно о нем говорить. Может, в гражданскую войну он что-то и сделал, а так - пустое место. Иосиф Виссарионович его и Буденного искусственно сохранял, как символы. Понимаете, народ их очень любил и в них верил.
Жданов был очень близок к Сталину и, так сказать, демонически на него влиял. Печально известные вещи, которые после гибели Кирова в тридцать четвертом году начались, опробованы были, конечно, по инициативе Иосифа Виссарионовича, но с колоссальной поддержкой Жданова.
...Со Ждановым я встречался довольно часто, с Кагановичем мы вообще жили рядом на даче.
- И что он за человек был?
- В чисто житейском плане очень простой, неприхотливый, начитанный. Но абсолютно зависимый. Когда его брата (тот был министром авиационной промышленности) Иосиф Виссарионович обвинил в ряде ошибок - не во вредительстве, а в том, что не выполнил какое-то задание, - он ни одного протестующего жеста не сделал, ни одного слова в его защиту не произнес. Отец рассказывал, что был потрясен этим, и хотя к авиации тогда не имел отношения, вмешался, пытался его выгораживать. Лазарь же молча все проглотил.
- Вы обошли вниманием Молотова...
- Ленина я ругнул, но он дал ему хорошее определение - "Каменная Жопа". За то, что не умом брал, а усидчивостью. Но уж если ему поручали что-то, доводил до конца. Между прочим, в записях Феликса Чуева упоминается этот факт. "Как вы, Вячеслав Михайлович, - спрашивает автор, - относитесь к тому, что о вас Ленин сказал?". А Молотов отвечает: "Я просто не хочу повторять прозвища, которыми он других наградил".
- Интересно, а эти клички были среди членов Политбюро в ходу, они подкалывали ими друг друга?
- Ну, Каменной Жопой Молотова никто не называл, но тупоголовым - точно. Настолько он был, понимаете, недалекий. Он же знал, что на самом деле происходит в Югославии, но вылез с обвинениями против отца. "Если, - говорит, - Берия не хочет заключать с Югославией пакт или вести переговоры, значит, он капиталистически настроенный человек". А какой был в Югославии капитализм?
- Каким вам представляется Хрущев? Противоречивая фигура?
- Однозначная! Никакого противоречия в нем нет. Он был меньшевиком, причем убежденным.
...Знаете, на чем он очень продвинулся? На вещи такой...
Жена Иосифа Виссарионовича поступила в Промакадемию, где Хрущев был секретарем партийной организации, и первое, что он сделал, - пристроился к ней. А так как манеры имел простые, люди к нему с доверием относились - по себе сужу. Такой бесшабашный, веселый... Это все наигранное было, но Надежду Аллилуеву расположило. Дома она рассказывала, что в Промакадемии происходит, а Иосиф Виссарионович послушал-послушал и позвал Хрущева к себе. С этого момента Никита Сергеевич и пошел в гору - секретарем московских обкома и горкома партии стал.
- Он, на ваш взгляд, только прикидывался шутом?
- Не так шутом, как простачком, а на самом деле был совсем не прост. Отец всегда говорил, что Хрущев - человек не умный, но страшно хитрый. Бывает, оказывается, такое сочетание.
...Вы знаете, Хрущев довольно сильную позицию имел. Иосиф Виссарионович почему-то с ним считался, хотя и дураком его называл, и на смех выставлял. Были только два человека, которых Сталин словесно не трогал: мой отец и Вячеслав Михайлович. Молотова он не то чтобы ценил, просто понимал, что надо иметь какую-то вторую фигуру.
- То есть номинально Молотов был в стране вторым человеком?
- Да, хотя под конец своей жизни Сталин решил, что не надо больше ни на кого оглядываться, и начал его отодвигать.
- А кто стал вторым человеком в партии после того как Молотов попал в опалу?
- Сперва Жданов был, потом Маленков.
- Жданов умер своей смертью?
- Бесспорно. Несмотря на больное сердце, он пьяница был невероятный. Откуда я это знаю? Как-то приехал к матери в Карловы Вары, где она отдыхала с супругой Жданова, а та вдруг в откровения пустилась: мол, на ладан дышит, а как пьет! Хотя черт его знает... Может быть, тоже не от хорошей жизни глушил он себя водкой.
- Как вы считаете, учитывая, что у Лаврентия Берии и информация вся имелась, и такие органы под рукой были, Сталин его боялся?
- Нет - иначе сразу бы его от этих органов отстранил. Иосиф Виссарионович считал, что использует отца до конца, а там посмотрит. И не скрывал этого, все время торопил: "Давай работай быстрее!". Сперва спешил получить атомную бомбу, потом - водородную.
- А ваш отец, имея перед глазами пример Ежова, понимал, что рано или поздно все это может закончиться трагически?
- Он с самого начала это осознавал - еще до вступления в должность, - и все же оказался в западне. Другое дело, сдался бы без боя или нет. Неспроста же "мингрельское дело" придумали. Тогда в Грузии тридцать пять тысяч человек арестовали и сослали.
- После похорон Сталина Лаврентий Павлович понимал, что развязка может наступить вот-вот?
- Он понимал, что столкновение неизбежно, был в этом уверен.
- Но не ожидал, что оно произойдет так быстро?
- Отец полагал, что это случится на съезде, где у него будет открытая трибуна. В этом он ошибался. Жуков, например, прямо его предупреждал...
- По одной из версий боевой маршал принимал самое что ни на есть активное участие в аресте Берии...
- Чепуха! Когда он был членом Президиума ЦК и министром обороны, а я еще отбывал ссылку в Свердловске, Жуков приехал ко мне, встретился. Был откровенен: "Ты сам понимаешь, ну какая нужда мне вообще с тобой разговаривать? Но я русский человек, бывал в вашем доме, считал себя другом твоего отца, который много раз вытаскивал меня из неприятностей. Я ему прямо говорил, что делать, но Лаврентий меня не послушал".
- И что же Георгий Константинович предлагал?
- Он говорил: "Надо сделать военный переворот и перестрелять все партийное руководство". Жуков, если честно, их ненавидел.
- В свое время он и убрал из армии политотделы...
- А отец ему ответил, что люди нас не поймут, это бонапартизм.
- Какова, на ваш взгляд, в устранении Лаврентия Берии роль Хрущева?
- Основная.
- Но чья-то рука за этим просматривается?
- Группа людей все задумала.
- И кто же в нее входил?
- Конкретных фамилий я не могу назвать, но знаю, что в этом деле активно участвовал Булганин. Он не простил отцу того, что тот предложил сделать Жукова министром обороны, а не первым замом при нем.
- Но Булганин не та фигура...
- Он был удобной пешкой. Иосиф Виссарионович использовал его как третейского судью между маршалами.
Входили в эту группу такие люди, как Игнатьев, который в последний период руководил аппаратами МГБ и НКВД, был там и Абакумов - его Сталин с самого начала натравливал на моего отца.
- Даже Серов, если не ошибаюсь, в последний момент к ним примкнул?
- Я его хорошо знал. Он к отцу, по-моему, относился искренне, но когда увидел, что заговор приобрел столь широкий размах, и "дорогого Лаврентия Павловича" осведомил, и среди заговорщиков остался.
Пока оставались живы очевидцы, я успел с некоторыми из них встретиться. Например, с одним из бывших первых секретарей ЦК КП Грузии. Более того, чтобы как-то закрепить для истории его свидетельства, я попросил энтэвэшников приехать в Тбилиси и все заснять.
Он рассказал, как Хрущев объявил им, что Лаврентия уже нету. Затем дал и доклад: добавьте грузинскую специфику! На этом пленуме они выступили, как сами участники признают, с мерзкими вещами. По его словам, Хрущев в пятьдесят третьем же году на одном из пленумов признался французской делегации и итальянцам: они настолько боялись Лаврентия, что сразу его убили. Сам Хрущев это говорил, и не он один. Например, группа людей, которая непосредственно участвовала в нападении, написала об этом статью.
/Напомню, что это 2000-й год; а Берия после 91-го стал гражданином Укр./
...Я искренне желаю Путину успехов, однако не исключаю, что они могут быть совсем не такими, которые нам с вами нужны. И Запад, судя по тем шагам, которые предпринимает в отношении России, не отдает себе в этом отчета. Там не понимают основных целей российского государства.
Я вырос в России, воспитан на русской культуре, горжусь достижениями ее технической мысли. Люди, среди которых я жил и работал, прекрасные, замечательные, но элемент национализма и великодержавного шовинизма в них присутствовал невероятный... О, какой там УНСО! Это детский сад по сравнению с ними...