По Гуревичу о Средневековье
/Вроде как одна из последних работ А. Я. Гуревича: Средневековье как тип культуры (очерк А.Гуревича) // Антропология культуры. Вып. 1. - М.: ОГИ, 2002/
Древность, Средние Века и Новое время сложилось, как известно, к концу Эпохи Возрождения.
Термином Medium Aevum гуманисты обозначали период, ознаменовавший упадок классической латыни, когда на смену литературному языку Цицерона и Горация пришло преобладание «кухонной латыни» или «мужицкого языка» (sermo rusticus). Возвращение к высоким стандартам латинской словесности происходит лишь с ХIV-ХV столетий, которые воспринимались гуманистами как время возрождения классической древности, и отсюда, собственно, произошло обозначение нового периода итальянской, а затем и европейской истории - Ренессанс.
В дальнейшем эта трёхчленная периодизация была распространена на историю в целом и сохранилась вплоть до наших дней, хотя понимание внутреннего содержания этих периодов, и в особенности Средневековья, неоднократно и подчас коренным образом изменялось.
Изменялись и ныне продолжают пересматриваться хронологические рамки Средневековья.
Долгое время историки датировали начало этой эпохи прекращением императорской власти на Западе (476 г.), а её завершение - окончательным падением Восточно-Римской (Византийской) империи под ударами турок (1453 г.).
В дальнейшем эти временные рамки не раз оспаривались, сдвигаясь в обоих направлениях.
Время начала Средневековья колеблется в построениях современных историков в диапазоне между III веком - периодом глубокого социально-политического кризиса Империи - и вплоть до Х-ХI веков, поскольку многие исследователи настаивают на мысли о живучести античных традиций вплоть до конца I тысячелетия.
Таким рубежом склонны полагать смену первого и второго тысячелетий и те медиевисты, которые трактуют Средневековье как христианское (ибо как раз в это время в основном свершается христианизация Европы). Не менее широка амплитуда колебаний в датировке конца Средневековья:
[40]
одни считают временем его завершения Великие географические открытия рубежа XV-XVI столетий или Реформацию, тогда как другие (Ж. Ле Гофф) говорят об «очень долгом Средневековье», простирающемся вплоть до конца XVIII или даже до первой трети XIX века.
* Спорным остается и вопрос о том, в какой мере понятие «Средние Века» приложимо к истории стран и народов за пределами Западной и Центральной Европы. Большинство историков склонно говорить о Средневековье применительно, собственно, только к этому региону. Однако получила известное распространение мысль о применимости термина «Средние Века» к истории России ХIII-ХVII веков, равно как и к истории ряда стран Азии и Дальнего Востока, включая Индию, Китай и Японию.
* Автор настоящей статьи исходит из убеждения в том, что термин «Средние Века», если придавать ему универсальную применимость, утрачивает большую часть своего внутреннего содержания, и при этих условиях едва ли было бы возможным говорить о Средневековье как особом типе культуры.
Мы исходим из того, что этот тип культуры лишь единожды сложился в мировой истории в силу уникального сочетания множества факторов, характеризовался чертами, присущими лишь ему одному и по большей части нигде более не встречающимися.
Мало этого (и здесь мы касаемся самого главного): указанный тип культуры сыграл в процессе всемирной истории неповторимую роль, коренным образом изменив, так или иначе, судьбы народов всей планеты. Завершение периода западноевропейского Средневековья ознаменовало начало всемирной истории как определенной целостности.
* Как уже упомянуто, гуманисты видели в столетиях, предшествовавших Ренессансу, время упадка грамотности и образованности, своего рода остановку и провал в культурной истории Европы. Этот негативный смысл понятия «Средневековье» был сохранен и усилен историками XVII и XVIII веков, которые видели в Средневековье эпоху господства феодального режима и католической церкви - препятствий на пути становления нового общественного порядка, буржуазной цивилизации.
Вместе с тем в начале XIX столетия романтики были склонны к идеализации определенных аспектов средневековой жизни, воспевая патриархальный её уклад, рыцарские доблести, культ Прекрасной Дамы и нравственные достоинства людей, якобы лишенных безудержной жажды наживы (этого романтического подхода к феодальной эпохе не вполне были чужды и авторы «Манифеста коммунистической партии»). Особое внимание, которое уделялось политической истории, выражалось в концентрации интереса к развитию государственной власти и монархии, к процессу собирания разрозненных земель и областей носителями централизующего начала.
Образец и средоточие средневековой жизни видели прежде всего во Франции, и история её объединения воспринималась в качестве своего рода парадигмы, так или иначе применимой и к истории других европейских стран. Соответственно, первостепенное значение придавалось историками борьбе монархии против независимых крупных господ и властителей, отстаивавших политическую раздробленность.
Вместе с тем особый интерес вызывал подъем средневековых городов, добивавшихся относительной независимости от церковных и светских сеньоров и становившихся существенной опорой королевской власти в её борьбе за политическое объединение страны. Усиление внимания историков к жизни городов и бюргерства приводило к тому, что экономическому развитию, росту торговли и промышленности стали придавать большое значение и видеть в высших слоях городского населения прямых предшественников буржуазии Нового времени.
Деятели Великой французской революции, нуждавшиеся в исторических примерах и прецедентах, черпали вдохновение не в эпохе господства «феодального режима», но в древнем республиканском Риме.
Самый этот «феодальный порядок» историки понимали, опираясь преимущественно на толкование февдистов (юристов - знатоков сеньориального и поземельного права) конца Средневековья. Распространяя интерпретацию понятий «феод», «феодализм», «вассалитет» в том узко юридическом смысле, какой придавали им юристы начала Нового времени, на отношения земельной собственности и личной зависимости, существовавшие на протяжении целого тысячелетия, историки-медиевисты выработали модель стройной и завершенной социально-правовой и военно-политической системы, которая, по их убеждению, утвердилась на Западе с периода Каролингов.
/М. С. Не случайно, что от юристов отталкиваясь вывели феодализм!/
* Если одни медиевисты придавали решающее значение политическому партикуляризму и государственной раздробленности, как якобы неотъемлемым чертам феодального строя, то представители других школ, напротив, усматривали в существе феодализма своеобразную форму государственной организации, опиравшейся на корпоративное устройство, подчиненное центральной власти.
Между тем понятия «феодализм» и «Средневековье», употребляемые почти синонимично, возведены мыслью XIX и XX веков в ранг концептов, претендующих на раскрытие существа социального строя и культуры Европы на протяжении целого тысячелетия.
/М. С. Был упадок, пусть даже если содержащий зачатки феодализма (потому что протофеодализм возник ещё в Риме)/
* Кажутся неоспоримыми характеристики Античности как рабовладельческой и Средневековья как феодального. Однако более пристальное изучение источников продемонстрировало, что на протяжении средневековой эпохи в ряде регионов процветали работорговля и рабство, а вместе с тем немалая часть сельского населения (не говоря уже о жителях городов) не находилась в подчинении каким-либо господам, помимо представителей королевской власти.
/М. С. Феодализм - это торжество античной рецепции!?/
* ...Между тем понятия «крепостной» и «крепостное право» явно не соответствуют сложности реальных отношений между крестьянами и господами во Франции, Англии, Италии и других странах, где крестьянин, подчиненный власти сеньора, тем не менее отнюдь не был полностью лишен личной и имущественной правоспособности. /М. С. Среднеклассовость!/
Злоупотребления крупных землевладельцев своими прерогативами и полномочиями, несомненно, были неотъемлемой стороной повседневной действительности, вследствие чего на протяжении всего Средневековья крестьяне оказывали им более или менее активное противодействие вплоть до крупных восстаний XIV-XVI веков.
* Как подчеркивает ряд медиевистов, Европа ещё и к концу первого тысячелетия оставалась миром «редкого человека».
Поэтому едва ли могла возникнуть потребность в создании крупных деревень и в регулировании порядка землепользования. Лишь с ростом численности народонаселения незадолго до 1000 г. начинаются интенсивные расчистки лесов и пустошей под пашню, что приводило к созданию групповых поселений и возникновению общинных распорядков.
* Носителями религиозной культуры были прежде всего выдающиеся церковные мыслители, теологи, монахи и мистики. Именно в их творениях запечатлено миросозерцание Средневековья - эпохи веры и безраздельного господства религиозного авторитета.
/М. С. Вот в чем мы до сих пор местами живём, а не в рациональности/
* Осознанием необходимости исследовать ментальности в качестве одной из существенных сторон исторической действительности, собственно, и был отмечен тот принципиально важный сдвиг в исторической науке, который вскоре был оценен как «коперниканский переворот». /Школы Анналов?/
* Новые принципы, провозглашенные историками Школы «Анналов», средоточия исторической антропологии, имеют силу отнюдь не в одной лишь медиевистике... Но свое обоснование и наиболее интенсивную проверку исследовательской эффективности эти принципы получили прежде всего на материале истории Европы эпохи Средневековья и начала Нового времени (XVI-XVIII вв.). /М. С. Плодотворность Средневековья!/
* А как верующие обращались со святыми?
В основе их отношения лежал принцип do ut des. Прихожане молились святому, оказывали ему всяческое почтение, в том числе приносили ему дары, ожидая за них достойного воздаяния. В тех случаях, когда крестьян донимали неурожай, непогода или засуха, они обращались к местному святому с соответствующими мольбами. Если он их не удовлетворял, крестьяне могли вынести статую святого из храма и даже подвергнуть её бичеванию и потоплению в реке.
Подобные бесчинства были весьма схожи с богохульством (как они и квалифицировались церковью), но, с точки зрения прихожан, вовсе не противоречили их вере в Бога и в могущество святых.
Потребительское отношение к святым каким-то образом объединялось со спиритуализацией их культа, и историку культуры приходится принимать во внимание оба эти аспекта религиозности.
/М. С. Поразительная рациональность верующих показана в приведённом примере! ...Метафизичность - вторична/
* К священнику является дюжий молодец, который признается на исповеди в совершении бесчисленного множества самых тяжких грехов, каких не под силу совершить человеку даже за долгую жизнь. Изумленный духовник спрашивает его, кто он.
Тот открывает ему: он бес, который хотел бы исповедаться и в случае отпущения грехов спасти свою душу. Священник назначает ему покаяние: ежедневно на коленях просить у Господа прощения.
Но гордыня, некогда погубившая его, служит непреодолимым препятствием, и посрамленный бес удаляется.
Черт, тщетно пытающийся избежать ада, - воистину гротескная и вместе с тем устрашающая фигура!
/М. С. Определенной логичности это учит, согласен
Проф. С. Иванов: "Латынь - полезная вещь, потому что она дисциплинирует ум. Это чрезвычайно логичный язык, и он позволяет правильно настроить мозги."/
* Выстроенная под влиянием М. М. Бахтина дихотомия «официальная церковная культура - народная культура» едва ли вполне правомерна.
** Немалые сомнения вызывает и тезис Бахтина о противостоянии «народной культуры», карнавальной и смеховой, культуре церковной, которую он изображал как насквозь однотонно серьезную, «пугающую и напуганную» #критикаБахтина
** Непредвзятый анализ источников (не одного лишь романа Рабле, но корпуса текстов, предшествующих XVI в.), свидетельствует о том, что, с одной стороны, духовенству отнюдь не были заказаны шутка и смех, а, с другой, в народном сознании веселье и страх представляли собой стороны все той же медали.
/Это не все, надо будет дочитать там след. пост
https://terra-tolosarum.livejournal.com/24171.html
Древность, Средние Века и Новое время сложилось, как известно, к концу Эпохи Возрождения.
Термином Medium Aevum гуманисты обозначали период, ознаменовавший упадок классической латыни, когда на смену литературному языку Цицерона и Горация пришло преобладание «кухонной латыни» или «мужицкого языка» (sermo rusticus). Возвращение к высоким стандартам латинской словесности происходит лишь с ХIV-ХV столетий, которые воспринимались гуманистами как время возрождения классической древности, и отсюда, собственно, произошло обозначение нового периода итальянской, а затем и европейской истории - Ренессанс.
В дальнейшем эта трёхчленная периодизация была распространена на историю в целом и сохранилась вплоть до наших дней, хотя понимание внутреннего содержания этих периодов, и в особенности Средневековья, неоднократно и подчас коренным образом изменялось.
Изменялись и ныне продолжают пересматриваться хронологические рамки Средневековья.
Долгое время историки датировали начало этой эпохи прекращением императорской власти на Западе (476 г.), а её завершение - окончательным падением Восточно-Римской (Византийской) империи под ударами турок (1453 г.).
В дальнейшем эти временные рамки не раз оспаривались, сдвигаясь в обоих направлениях.
Время начала Средневековья колеблется в построениях современных историков в диапазоне между III веком - периодом глубокого социально-политического кризиса Империи - и вплоть до Х-ХI веков, поскольку многие исследователи настаивают на мысли о живучести античных традиций вплоть до конца I тысячелетия.
Таким рубежом склонны полагать смену первого и второго тысячелетий и те медиевисты, которые трактуют Средневековье как христианское (ибо как раз в это время в основном свершается христианизация Европы). Не менее широка амплитуда колебаний в датировке конца Средневековья:
[40]
одни считают временем его завершения Великие географические открытия рубежа XV-XVI столетий или Реформацию, тогда как другие (Ж. Ле Гофф) говорят об «очень долгом Средневековье», простирающемся вплоть до конца XVIII или даже до первой трети XIX века.
* Спорным остается и вопрос о том, в какой мере понятие «Средние Века» приложимо к истории стран и народов за пределами Западной и Центральной Европы. Большинство историков склонно говорить о Средневековье применительно, собственно, только к этому региону. Однако получила известное распространение мысль о применимости термина «Средние Века» к истории России ХIII-ХVII веков, равно как и к истории ряда стран Азии и Дальнего Востока, включая Индию, Китай и Японию.
* Автор настоящей статьи исходит из убеждения в том, что термин «Средние Века», если придавать ему универсальную применимость, утрачивает большую часть своего внутреннего содержания, и при этих условиях едва ли было бы возможным говорить о Средневековье как особом типе культуры.
Мы исходим из того, что этот тип культуры лишь единожды сложился в мировой истории в силу уникального сочетания множества факторов, характеризовался чертами, присущими лишь ему одному и по большей части нигде более не встречающимися.
Мало этого (и здесь мы касаемся самого главного): указанный тип культуры сыграл в процессе всемирной истории неповторимую роль, коренным образом изменив, так или иначе, судьбы народов всей планеты. Завершение периода западноевропейского Средневековья ознаменовало начало всемирной истории как определенной целостности.
* Как уже упомянуто, гуманисты видели в столетиях, предшествовавших Ренессансу, время упадка грамотности и образованности, своего рода остановку и провал в культурной истории Европы. Этот негативный смысл понятия «Средневековье» был сохранен и усилен историками XVII и XVIII веков, которые видели в Средневековье эпоху господства феодального режима и католической церкви - препятствий на пути становления нового общественного порядка, буржуазной цивилизации.
Вместе с тем в начале XIX столетия романтики были склонны к идеализации определенных аспектов средневековой жизни, воспевая патриархальный её уклад, рыцарские доблести, культ Прекрасной Дамы и нравственные достоинства людей, якобы лишенных безудержной жажды наживы (этого романтического подхода к феодальной эпохе не вполне были чужды и авторы «Манифеста коммунистической партии»). Особое внимание, которое уделялось политической истории, выражалось в концентрации интереса к развитию государственной власти и монархии, к процессу собирания разрозненных земель и областей носителями централизующего начала.
Образец и средоточие средневековой жизни видели прежде всего во Франции, и история её объединения воспринималась в качестве своего рода парадигмы, так или иначе применимой и к истории других европейских стран. Соответственно, первостепенное значение придавалось историками борьбе монархии против независимых крупных господ и властителей, отстаивавших политическую раздробленность.
Вместе с тем особый интерес вызывал подъем средневековых городов, добивавшихся относительной независимости от церковных и светских сеньоров и становившихся существенной опорой королевской власти в её борьбе за политическое объединение страны. Усиление внимания историков к жизни городов и бюргерства приводило к тому, что экономическому развитию, росту торговли и промышленности стали придавать большое значение и видеть в высших слоях городского населения прямых предшественников буржуазии Нового времени.
Деятели Великой французской революции, нуждавшиеся в исторических примерах и прецедентах, черпали вдохновение не в эпохе господства «феодального режима», но в древнем республиканском Риме.
Самый этот «феодальный порядок» историки понимали, опираясь преимущественно на толкование февдистов (юристов - знатоков сеньориального и поземельного права) конца Средневековья. Распространяя интерпретацию понятий «феод», «феодализм», «вассалитет» в том узко юридическом смысле, какой придавали им юристы начала Нового времени, на отношения земельной собственности и личной зависимости, существовавшие на протяжении целого тысячелетия, историки-медиевисты выработали модель стройной и завершенной социально-правовой и военно-политической системы, которая, по их убеждению, утвердилась на Западе с периода Каролингов.
/М. С. Не случайно, что от юристов отталкиваясь вывели феодализм!/
* Если одни медиевисты придавали решающее значение политическому партикуляризму и государственной раздробленности, как якобы неотъемлемым чертам феодального строя, то представители других школ, напротив, усматривали в существе феодализма своеобразную форму государственной организации, опиравшейся на корпоративное устройство, подчиненное центральной власти.
Между тем понятия «феодализм» и «Средневековье», употребляемые почти синонимично, возведены мыслью XIX и XX веков в ранг концептов, претендующих на раскрытие существа социального строя и культуры Европы на протяжении целого тысячелетия.
/М. С. Был упадок, пусть даже если содержащий зачатки феодализма (потому что протофеодализм возник ещё в Риме)/
* Кажутся неоспоримыми характеристики Античности как рабовладельческой и Средневековья как феодального. Однако более пристальное изучение источников продемонстрировало, что на протяжении средневековой эпохи в ряде регионов процветали работорговля и рабство, а вместе с тем немалая часть сельского населения (не говоря уже о жителях городов) не находилась в подчинении каким-либо господам, помимо представителей королевской власти.
/М. С. Феодализм - это торжество античной рецепции!?/
* ...Между тем понятия «крепостной» и «крепостное право» явно не соответствуют сложности реальных отношений между крестьянами и господами во Франции, Англии, Италии и других странах, где крестьянин, подчиненный власти сеньора, тем не менее отнюдь не был полностью лишен личной и имущественной правоспособности. /М. С. Среднеклассовость!/
Злоупотребления крупных землевладельцев своими прерогативами и полномочиями, несомненно, были неотъемлемой стороной повседневной действительности, вследствие чего на протяжении всего Средневековья крестьяне оказывали им более или менее активное противодействие вплоть до крупных восстаний XIV-XVI веков.
* Как подчеркивает ряд медиевистов, Европа ещё и к концу первого тысячелетия оставалась миром «редкого человека».
Поэтому едва ли могла возникнуть потребность в создании крупных деревень и в регулировании порядка землепользования. Лишь с ростом численности народонаселения незадолго до 1000 г. начинаются интенсивные расчистки лесов и пустошей под пашню, что приводило к созданию групповых поселений и возникновению общинных распорядков.
* Носителями религиозной культуры были прежде всего выдающиеся церковные мыслители, теологи, монахи и мистики. Именно в их творениях запечатлено миросозерцание Средневековья - эпохи веры и безраздельного господства религиозного авторитета.
/М. С. Вот в чем мы до сих пор местами живём, а не в рациональности/
* Осознанием необходимости исследовать ментальности в качестве одной из существенных сторон исторической действительности, собственно, и был отмечен тот принципиально важный сдвиг в исторической науке, который вскоре был оценен как «коперниканский переворот». /Школы Анналов?/
* Новые принципы, провозглашенные историками Школы «Анналов», средоточия исторической антропологии, имеют силу отнюдь не в одной лишь медиевистике... Но свое обоснование и наиболее интенсивную проверку исследовательской эффективности эти принципы получили прежде всего на материале истории Европы эпохи Средневековья и начала Нового времени (XVI-XVIII вв.). /М. С. Плодотворность Средневековья!/
* А как верующие обращались со святыми?
В основе их отношения лежал принцип do ut des. Прихожане молились святому, оказывали ему всяческое почтение, в том числе приносили ему дары, ожидая за них достойного воздаяния. В тех случаях, когда крестьян донимали неурожай, непогода или засуха, они обращались к местному святому с соответствующими мольбами. Если он их не удовлетворял, крестьяне могли вынести статую святого из храма и даже подвергнуть её бичеванию и потоплению в реке.
Подобные бесчинства были весьма схожи с богохульством (как они и квалифицировались церковью), но, с точки зрения прихожан, вовсе не противоречили их вере в Бога и в могущество святых.
Потребительское отношение к святым каким-то образом объединялось со спиритуализацией их культа, и историку культуры приходится принимать во внимание оба эти аспекта религиозности.
/М. С. Поразительная рациональность верующих показана в приведённом примере! ...Метафизичность - вторична/
* К священнику является дюжий молодец, который признается на исповеди в совершении бесчисленного множества самых тяжких грехов, каких не под силу совершить человеку даже за долгую жизнь. Изумленный духовник спрашивает его, кто он.
Тот открывает ему: он бес, который хотел бы исповедаться и в случае отпущения грехов спасти свою душу. Священник назначает ему покаяние: ежедневно на коленях просить у Господа прощения.
Но гордыня, некогда погубившая его, служит непреодолимым препятствием, и посрамленный бес удаляется.
Черт, тщетно пытающийся избежать ада, - воистину гротескная и вместе с тем устрашающая фигура!
/М. С. Определенной логичности это учит, согласен
Проф. С. Иванов: "Латынь - полезная вещь, потому что она дисциплинирует ум. Это чрезвычайно логичный язык, и он позволяет правильно настроить мозги."/
* Выстроенная под влиянием М. М. Бахтина дихотомия «официальная церковная культура - народная культура» едва ли вполне правомерна.
** Немалые сомнения вызывает и тезис Бахтина о противостоянии «народной культуры», карнавальной и смеховой, культуре церковной, которую он изображал как насквозь однотонно серьезную, «пугающую и напуганную» #критикаБахтина
** Непредвзятый анализ источников (не одного лишь романа Рабле, но корпуса текстов, предшествующих XVI в.), свидетельствует о том, что, с одной стороны, духовенству отнюдь не были заказаны шутка и смех, а, с другой, в народном сознании веселье и страх представляли собой стороны все той же медали.
/Это не все, надо будет дочитать там след. пост
https://terra-tolosarum.livejournal.com/24171.html