Иногда в моей жизни случаются дни, когда я работаю с восьми утра до десяти вечера. Благодаря этому в моей жизни случаются и другие дни - когда я не работаю вовсе.
В такие дни, при правильном стечении обстоятельств, я одеваюсь в костюм бомжа (на случай битцевского маньяка), беру с собой рюкзак, Боню, и еду в лес (ехать в лес - какая нелепица! - до сих возмущается во мне прирожденный примкадовец, привыкший в лес не ездить, а ходить, и притом - когда ему заблагорассудится).
В …декабре со временем происходят загадочные трансформации. Дни совсем сходят на нет, и уже в пять вечера кажется что всё кончено - день, силы, всё тлен, и счастья не было и уже не будет никогда. Но притом эти неуловимые дни тянутся нескончаемо долго, и между понедельником, и, скажем, субботой лежит вечность, наполненная мокрым снегом и пронизывающим ветром.
Поэтому в подарочные нерабочие дни, бродя по черно-белому лесу, кажется мне, будто я выпала из декабря в какое-то другое измерение, в котором всё иначе. Меня окружает декабрьский день - само по себе явление несуществующее. И в этом дне тусклый свет льется отовсюду сразу, не давая теней, лишая окружающий пейзаж объема и перспективы. Так, в детстве, узнав, что мой отец почти ничего не видит одним глазом, я несколько дней подряд ходила, прикрывая рукой попеременно то один, то другой глаз, пытаясь представить масштаб его потери - и мир кругом становился плоским, как декорация.
А вот еще - звуки. Когда перестает быть слышен монотонный гул города, когда уходит появившееся из-за непривычной тишины чувства ваты в ушах - после этого каждый звук, до этого неразличимый - скрип деревьев, пыхтение Боньки, тихая болтовня незамерзшего ручья - становится объемным.
Но самое главное - ощущение себя. С этим сложнее всего. В этом измерении, если повезет, я становлюсь не мамой и не дочкой, не Олькой и не Ольгой Ильиничной, и даже не человеком, играющим роль человека, гуляющего в лесу. Просто точка в этом удивительном пространстве, идущая параллельным курсом с другой точкой - лохматой, рыжей и суетливой. Здесь и сейчас.
И если долго-долго-долго-долго, если долго по дорожке, если долго по тропинке топать, выкинув из головы всякий хлам, можно прийти внутри себя к таким местам, из которых, как из колодца, можно начерпать радости и доброты. Жаль, зимой колодец неглубокий и быстро промерзает, приходится раз за разом отправляться на поиски нового.