Про хозяйство. 2
Привезли нас в Сухиничи. Поселили в какой-то барак. В бараке на полу была постелена солома. В этой соломе мы просидели 8 дней. Столов, скамеек не было. Из барака нас не выпускали, стояла вооруженная охрана. Мама каким- то образом сбежала к отцу в тюрьму. Свидание дали на 5 минут. Слез пролила море. Через 8 дней нас погнали в товарные вагоны. В вагоне были под потолком два маленьких окошечка. На полу была настлана солома. Посидеть было негде, окромя пола. Перед тем как нас увозить, привели к нам отца. Тут мы очень были рады. В вагоне у дверей была параша, 3 мя одеялами завешана. Вагоны охраняли с оружием, из вагона никого не выпускали. На больших остановках приносили в ведрах баланду - крупинка крупинку догоняла. Было, в тупиках стояли не по одному дню, может ждали таких же как мы в вагонах. Везли от Сухинич до Урала 10 дней. Неумытых, голодных, в соломе, как свиней привезли на Урал, нам позднее говорили, что эшалон стали расформировывать в Пермской области. Нас привезли в Теплую гору, там уже ожидали лошади, упряжены в сани с коробами. Короба эти плетеные из толстой лозы, в этих коробах возили уголь для домны. Скидали наши вещи, посадили наверх маленьких детей, а взрослые шли пешком за 7 км. Украинцы были чуть ли не полуразутые. Привезли в поселок Промысла. Привезли нас в барак, где были 2хярусные полати, и настлано сено. Был выкипяченый титан. В бараке было тепло. Когда разгружали наши вещи, то сортировали, если замечали крупу., муку сало, то отбрасывали на «общее питание». Но питания такового никто не видел. Все растащили по себе, охрана от нас не отступала, но все равно, у кого были деньги, золото, то сбежали. Мои брат Петр с Василисой, ребенком, и с ними Настя тоже сбежали. На Урале непроходимые леса, а было трудно выбраться из барака. Уехали они в Днепропетровск, там Василисы Ив. были родственники. Там они пожили мало, и их разыскали. Пришлось им снова убегать, уехали в город Сталинск в Сибирь, а сейчас его переименовали вНовокузнецк. Там они и прожили всю свою жизнь. Настя сбежала в свою местность, услышала, что ее разыскивают, нашла выход из положения. Отдали ее родственники замуж в село недалеко, где мы жили, как говорится, за встречного- поперечного, лишь бы фамилию сменить, пожила немного и снова сбежала в Ленинград к мужу, его после женитьбы вскоре взяли в армию. Вот она там пожила и сама вернулась на Урал в свою семью.
На 2й день как нас привезли в Прмысла, мать взяла шерстяной половичок и сменяла на крынку кислого молока и на печатку мыла. По дороге, видимо, отец принес подарки. Промысла был поселок небольшой, жили там золотопромышленники, некоторые держали коров, земледелием не занимались, пни не корчевали, а жили на боны. На боны в тарксине было все. День кулакам дали отдохнуть, на 2й день принесли фуфайки, штаны, валенки, пилы, топоры, а снег в лесу был в феврале непролазный. Вот и пошли бедный народ зарабатывать пайку хлеба. Норма была -нарубить два с половиной кубов дров, убрать сучья, еще их сжечь. Украинцы, так же как и белорусы, они в лесу не работали, понятия не имели, норму никто не делал, и пошла голодовка. Привезли нас в феврале, а в июне был брюшной тиф, и люди умирали; идешь по дороге, сколько можно было видеть покойников. Собирали трупы на телегу, везли на кладбище, где были выкопаны ямы. Вот в эти ямы зарывали покойников. В Промыслах на кладбище много таких холмов. Называли нас кулаками, кто и спецпереселенцами, но не все-то вымерли. Мой отец говорил, тут липа растет - значит где-то неподалеку и хлеб растет. Так и было - в Пермской области рос хлеб. А нас привезли, то начали пни корчевать. Где-то достали немного картошки, а на Урале картошка росла отличная. Так кулаки и научились садить картошку в пеньках. Уральцев называли зимогорами - это они зиму горевали: как бы до весны дожить. Наша семья голода не видела: наш отец был пекарь, кондитер. Когда отец женился, то его отец после свадьбы продал помещику в Ригу - отрабатывать за свадьбу, где и научился этому ремеслу. Пошел отец в пекарню, а пекарь был зимогор пьяница. Отец попросился к нему нарубить дров, а потом замесить квашенку, а потом этот пекарь видит, что помощник такой - и взял его в помощники. Позднее, когда получали хлеб пайки, то переселенцы кричали: «Давай хлеб, который переселенец печет!». А потом комендант перевел отца пекарем в Теплую гору. Работали в пекарне отец, мать и сестра Настя. Народ голодный старался, как бы попасть в пекарню и выпросить кусок хлеба. Предлагали деньги и даже золото. Отец ни у кого ничего не брал, а разрезал булку вдоль буханки, положит по полбулки под мышку и говорил: «Иди и ради бога больше не приходи». Против пекарни была контора, которая называлась лескоп. Сдавала весь припек честно, дорожил, работал. Когда люди умирали от голода, пекаря грозили убить за большие припеки. Отцу был 61 год, прожил на Урале всего 5 лет, от крупозного воспаления легких умер. Оставил маму на чужбине с двумя несовершеннолетними детьми.
Настя осталась работать за отца. Мать была больная, но все равно работала. И взяли меня уборщицей, позднее - помощником пекаря, а позднее послали меня пекарем - это за 20 км в Шалдинку. Но поработала немного, и комендант дал указание всех выселенцев выгнать на прямое производство, рубить лес. Дали нам с Шурой делянку леса, пилу, топор и калун. Но какие мы были лесозаготовители? Шура идет на лесосеку вперед, а я за ним. Прихожу, видно по снегу, что был лесоруб, посидел на пеньке и смылся. Прихожу домой, а он сидит, в гармошку играет и поет - замучен тяжелой неволей. Шура окончил 7 классов в Теплой горе. Комендант набрал таких, и он окончил курсы шофера. Позднее возил на стутбекаре уголь для домны. Это такая машина, которая работала на угле вместо бензина. В 38 году сбежал с Урала в Москву к брату, позднее взяли в армию. Войну служил в Москве, а потом, когда немцы были недалеко от Москвы, возил он какого- то генерала. Эвакуировались в Можайск. После армии остался в Москве.
Я работала на всяких работах и лес рубила, сплавляла лес. На элеваторе, когда дрова вылавливали из реки, - коновозчиком. Спецпереселенцы работали на прямых работах, куда пошлет комендант. Прожили мы после приезда из Промыслов немного, и нам построили две улицы домов, в каждый дом поселили две семьи. Так и строился на две семьи. Были сени, чулан из досок, reayz небольшая и комнатка. Жили с мамой вдвоем. Мама уже не работала, задумалась завести хозяйство. Купила поросенка большенького, а он был какой-то припадочный - бегает, бегает, упадет, ногами дрыгает, слюна клубом. Мать караулила его, чтоб не сдох, а то жалко, говорит, если что - заколю. Я болела ангиной и лежала на печке. Мать подошла ко мне и говорит: «Покарауль поросенка, а я на печке полежу». Я смотрю, а поросенок упал и задрыгался, я кричу: «Мам, поросенок подыхает!». Она вытащила его на улицу за ноги, ножом колола, колола, а а поросенок вырвался и в хату прибежал. Вот так и вылечили поросенка - рос он у нас в подполье. Вырос такой, что 4 мужика его вытащили. Нож был такой тупой и спас поросенка. А еще было такое: сосед, что жил за стенкой, говорит: «Ирина Ивановна, купи у нас телочку», а мать говорит, денег нет. «Да ты, - говорит,- отдай самовар, а деньги - когда отдашь», и дал сено. Мама поселила эту телочку в чулан, а на Урале морозы до 40 градусов, и боялась, что телочка ноги отморозит. Вот она одела две фуфайки рукавами на ноги, а на спине зашила. Вот так и вырастили корову. Настя в Промыслах работала зав. пекарней, у нее уже была дочь. То она нам отдавала свои карточки на хлеб, да так: то булку хлеба, то муки. Так мы уже жили с коровой и хлебом, голода не видели. В огороде садили картошку, овощи. Комендатура следила за нами, их надзирателей вооруженных было много. Даже по ночам ходили по улицам с трещеткой.
На 2й день как нас привезли в Прмысла, мать взяла шерстяной половичок и сменяла на крынку кислого молока и на печатку мыла. По дороге, видимо, отец принес подарки. Промысла был поселок небольшой, жили там золотопромышленники, некоторые держали коров, земледелием не занимались, пни не корчевали, а жили на боны. На боны в тарксине было все. День кулакам дали отдохнуть, на 2й день принесли фуфайки, штаны, валенки, пилы, топоры, а снег в лесу был в феврале непролазный. Вот и пошли бедный народ зарабатывать пайку хлеба. Норма была -нарубить два с половиной кубов дров, убрать сучья, еще их сжечь. Украинцы, так же как и белорусы, они в лесу не работали, понятия не имели, норму никто не делал, и пошла голодовка. Привезли нас в феврале, а в июне был брюшной тиф, и люди умирали; идешь по дороге, сколько можно было видеть покойников. Собирали трупы на телегу, везли на кладбище, где были выкопаны ямы. Вот в эти ямы зарывали покойников. В Промыслах на кладбище много таких холмов. Называли нас кулаками, кто и спецпереселенцами, но не все-то вымерли. Мой отец говорил, тут липа растет - значит где-то неподалеку и хлеб растет. Так и было - в Пермской области рос хлеб. А нас привезли, то начали пни корчевать. Где-то достали немного картошки, а на Урале картошка росла отличная. Так кулаки и научились садить картошку в пеньках. Уральцев называли зимогорами - это они зиму горевали: как бы до весны дожить. Наша семья голода не видела: наш отец был пекарь, кондитер. Когда отец женился, то его отец после свадьбы продал помещику в Ригу - отрабатывать за свадьбу, где и научился этому ремеслу. Пошел отец в пекарню, а пекарь был зимогор пьяница. Отец попросился к нему нарубить дров, а потом замесить квашенку, а потом этот пекарь видит, что помощник такой - и взял его в помощники. Позднее, когда получали хлеб пайки, то переселенцы кричали: «Давай хлеб, который переселенец печет!». А потом комендант перевел отца пекарем в Теплую гору. Работали в пекарне отец, мать и сестра Настя. Народ голодный старался, как бы попасть в пекарню и выпросить кусок хлеба. Предлагали деньги и даже золото. Отец ни у кого ничего не брал, а разрезал булку вдоль буханки, положит по полбулки под мышку и говорил: «Иди и ради бога больше не приходи». Против пекарни была контора, которая называлась лескоп. Сдавала весь припек честно, дорожил, работал. Когда люди умирали от голода, пекаря грозили убить за большие припеки. Отцу был 61 год, прожил на Урале всего 5 лет, от крупозного воспаления легких умер. Оставил маму на чужбине с двумя несовершеннолетними детьми.
Настя осталась работать за отца. Мать была больная, но все равно работала. И взяли меня уборщицей, позднее - помощником пекаря, а позднее послали меня пекарем - это за 20 км в Шалдинку. Но поработала немного, и комендант дал указание всех выселенцев выгнать на прямое производство, рубить лес. Дали нам с Шурой делянку леса, пилу, топор и калун. Но какие мы были лесозаготовители? Шура идет на лесосеку вперед, а я за ним. Прихожу, видно по снегу, что был лесоруб, посидел на пеньке и смылся. Прихожу домой, а он сидит, в гармошку играет и поет - замучен тяжелой неволей. Шура окончил 7 классов в Теплой горе. Комендант набрал таких, и он окончил курсы шофера. Позднее возил на стутбекаре уголь для домны. Это такая машина, которая работала на угле вместо бензина. В 38 году сбежал с Урала в Москву к брату, позднее взяли в армию. Войну служил в Москве, а потом, когда немцы были недалеко от Москвы, возил он какого- то генерала. Эвакуировались в Можайск. После армии остался в Москве.
Я работала на всяких работах и лес рубила, сплавляла лес. На элеваторе, когда дрова вылавливали из реки, - коновозчиком. Спецпереселенцы работали на прямых работах, куда пошлет комендант. Прожили мы после приезда из Промыслов немного, и нам построили две улицы домов, в каждый дом поселили две семьи. Так и строился на две семьи. Были сени, чулан из досок, reayz небольшая и комнатка. Жили с мамой вдвоем. Мама уже не работала, задумалась завести хозяйство. Купила поросенка большенького, а он был какой-то припадочный - бегает, бегает, упадет, ногами дрыгает, слюна клубом. Мать караулила его, чтоб не сдох, а то жалко, говорит, если что - заколю. Я болела ангиной и лежала на печке. Мать подошла ко мне и говорит: «Покарауль поросенка, а я на печке полежу». Я смотрю, а поросенок упал и задрыгался, я кричу: «Мам, поросенок подыхает!». Она вытащила его на улицу за ноги, ножом колола, колола, а а поросенок вырвался и в хату прибежал. Вот так и вылечили поросенка - рос он у нас в подполье. Вырос такой, что 4 мужика его вытащили. Нож был такой тупой и спас поросенка. А еще было такое: сосед, что жил за стенкой, говорит: «Ирина Ивановна, купи у нас телочку», а мать говорит, денег нет. «Да ты, - говорит,- отдай самовар, а деньги - когда отдашь», и дал сено. Мама поселила эту телочку в чулан, а на Урале морозы до 40 градусов, и боялась, что телочка ноги отморозит. Вот она одела две фуфайки рукавами на ноги, а на спине зашила. Вот так и вырастили корову. Настя в Промыслах работала зав. пекарней, у нее уже была дочь. То она нам отдавала свои карточки на хлеб, да так: то булку хлеба, то муки. Так мы уже жили с коровой и хлебом, голода не видели. В огороде садили картошку, овощи. Комендатура следила за нами, их надзирателей вооруженных было много. Даже по ночам ходили по улицам с трещеткой.