Памяти Игоря Киселёва
Полгода назад обещался сделать некоторую публикацию по мотивам моей переписки с Игорем Андреевичем: вот она. На деле только заявка на отдельный труд - его замечательно чёткие, профессиональные, детально мотивированные замечания по объектам московской реставрации (в основном про дома Тургенева и Третьяковых) надо бы опубликовать отдельно (вдруг кто захочет этим заняться?). Пока собрал его мнения по ряду тем, но основное - идея создания некой команды, занимающейся фиксацией уходящих памятников и сохранением их подлинных деталей. Позиция Игоря Андреевича как реставратора сводилась к необходимости максимального сохранения любого подлинного материала и к строгой научности докомпоновок. Именно поэтому он более известен как автор справочников, посвященных систематизации и датировке мелких архитектурных деталей - профилей карнизов, кирпичных клейм, фурнитуры, обоев итд. Краткое содержание текста под катом: дом Всеволжских в Хамовниках, дом Титовых на Ордынке, дом Муравьёвых-Апостолов, дом на Басманной, «Расстрельный» дом на Никольской, судьба коллекций Киселёва, предложения по программе работ с разрушающимися памятниками.
В июле 2007го мне пришло первое письмо Игоря (он много лет прожил в Филадельфии и просил называть его по-американски, без отчества): «Ваш электронный адрес дал мне Эдмунд Харрис, хочу поделиться информацией об одном уникальном памятнике, находящемся под угрозой уничтожения». Речь шла о доме Всеволжского в Хамовниках. Киселёв доказал, что он является старейшим деревянным домом Москвы, найдя на его стенах бумажные обои начала 18 века. К письму прилагалось великолепно выполненное предварительное исследование и рекомендации по сохранению памятника. Я опубликовал материалы на сайте «Архнадзор», а через 2 года, когда дом всё-таки был разрушен, решил взять итоговое интервью у Игоря и ещё двух «деревянщиков» - И.И. Шургина и М.В. Капустиной. Это произошло в доме 10 по 1му Кадашевскому переулку и так мы с Игорем впервые встретились лично. Во время беседы позиция Игоря сводилась в основном к тому, что приемлемый в теории метод переборки в московской реальности означал совершенно предсказуемую утрату подлинника.
Потом мы ходили в палаты Титовых, сначала смотрели снаружи и он - как автор первой реставрации дома в 1970-е - рассказал о том, что не вошло в имеющиеся публикации. Этот небольшой рассказ вскоре был размещён в №11 журнала «Архитектурное наследство», особенно интересно про каменный стульчак 17 века (исключительной красоты, по словам Игоря) и про чуть не единственную в Москве «английскую», т.е. открывающуюся вверх оконную раму 19го, которую Игорь собственноручно спас от замены. А потом он договорился о нашем общем визите внутрь палат, в которых велась очередная реставрация. Уникальный стульчак оказался убит предыдущим арендатором (мы видели свежий след болгарки в его месте), а ту самую раму рабочие как раз подумывали снимать на замену и Игорь в очередной раз оказался в нужный момент в нужном месте.
Палаты Титовых, два типа окон 19 века в северо-западной комнате 2го этажа.
В 2015 году, работая над каким-то текстом, я задал Игорю вопрос: Какую реставрацию деревянного памятника в нынешней Москве можно считать образцовой в плане сохранности подлинного материала?
Ответ:
Написал большое письмо, кажется, даже гневное. По какой-той причине не ушло. Это может даже и неплохо. Меньше пафоса - яснее ситуация. Если в простоте - нет, такой реставрации в Москве я не видел. И нигде в России.
Тому две причины. 1. Дерево-материал: с ним у нас традиционная проблема - сломать и сделать заново вдвое лучше прежнего. 2. Дерево у нас, на Москве, позднее начиная с 1812. Как ни парадоксально, этот период изучен хуже, чем 16й век.
Далее я попросил уточнить про реставрацию дома Муравьёвых-Апостолов на Старой Басманной, которую обычно ставят в пример. Ответ:
В Муравьеве-Апостоле есть два подвига, подвиг Кристофера: деньги, большие деньги. И подвиг Татьяны Мокеевой - организационный. Подвига реставраторов там нет.
Конечно же, можно спорить, но мне почти все, что сделано в М.А. представляется бесспорной безграмотностью. В то же время каждому понятно, что это не вопиющая стилевая неосведомленность, а банальный среднестатистический уровень, в России мне приходилось видеть реставрации похуже. И виноваты в этом не проектировщики, а отсутствие школы по интерьерам 18-19 вв. и политика воровского министерства. Вместе с тем, я уверен, что каждый такой случай должен быть проанализирован для улучшения будущих реставрационных проектов. Делать это в случае с М.А. нужно бы с величайшим тактом и осторожностью, т.к. со стороны заказчика участвовали люди достойные, которые вложили в него много труда и денег. Подлинное в доме осталось, и много. Там проблема не в том, что мало осталось, а в том, что привнесено нового. На мой взгляд, это разные стороны процесса. Сохранение - это главное. Мне кажется, мы в этом единомышленники.
Вопрос: Коли так, то что у нас вообще хорошего?)
Ответ:
Много хороших людей. Именно они когда-нибудь будут хорошо реставрировать. Ну не делают у нас компьютеры. И ракеты падают одна за другой. И автомобили наши хуже, чем так себе. Как насчет дорог? Программное обеспечение для народного хозяйства? Забота о здоровье пенсионеров. Медицинское оборудование и медикаменты. Почему реставрация должна быть при этом на высоте? У меня есть возрастной шанс сравнить 70е и 2010е, результаты провоцируют депрессию.
Мы как-то говорили об этом с моей петербургской приятельницей. Я ей сказал, что в этой ситуации единственное, что доступно каждому из нас - это честно делать свое дело. Она сразу отреагировала: кто же тебе даст? У нее гораздо больше опыта российской жизни.
Я: Некоторым вроде иногда удается)
Игорь: Согласен. Это мой личный опыт - мне не удалось.
Ниша 17 в. в интерьере палат Хованских, фото И. Киселёва.
Снова 2015 год, заговорили о т.н. Расстрельном доме (он же палаты Хованских), Никольская , 23.
Мне трудно, Саша, говорить о том, что там сейчас. 6 лет назад Расстрельным домом занималось ПФ Градо. Заказчиком был 1й Московский Банк //вероятно, Банк Москвы//, который настаивал на уничтожении северного фасада (17й в.), Лужков его поддержал. Директор банка Бородин пытался купить архитектурную компанию, давал денег втрое больше, чем по смете. Потом заказчик затянул этот северный фасад рекламой. За рекламной растяжкой может делаться все, что угодно. Мы не копали слишком глубоко, все наше усилия были направлены на то, чтобы защитить памятник от Бородина. Однако он, 17й век безусловно присутствует, в интерьерах всех этажей северного корпуса - срубленные сомкнутые своды и стены. На лестнице - обнаружили еще один период конца 17 - начала 18го. В интерьере на южной стене - амбразуры первоначальных окон. На фасаде сохранились нетронутыми декоративные детали карниза. В подвале кладка открыта, но 17го в. там нет. При переделках 1860х много утрачено первоначальных деталей. Но думаю, если хорошо поковырять, много можно найти. Боюсь только, у теперешней проектирующей организации нет таких профессиональных ресурсов. У меня самые печальные предчувствия по этому поводу.
И обязательно нужно установить две доски после реставрации: архитектурную и мемориальную. Мемориал может организовать традицию: возложение цветов хотя бы раз в год и траурный митинг молчания. Способов бороться с забвением много. Важно, чтобы народ не забывал, иначе повторения неизбежны, особенно у нас.
По итогам: Фасад избежал пробивки витрин, но реставрация велась в полностью закрытом режиме. Леса сняты в 2021 году, но никаких профессиональных или хотя бы журналистских отчётов мне неизвестно. Повторения - неизбежны.
Июль 2016, вопрос:
Спросили, а я не знаю, что ответить: почему в старой Москве так много желтых, кремовых и бежевых домов? Это исторический цвет или в советское время так красили?
Ответ:
Охра - один из самых дешевых пигментов. И в то же время - один из тех, кто обладает высокими психологическими характеристиками. По этой причине ее употребляли часто. Но далеко не всегда. По моим представлениям - меньше 50 процентов. Дешевле охры - только сажа, отчего в экономически кризисные времена (например, после 1812) ее употребляли по преимуществу: послепожарная Москва - серая, почти без исключений. Манеж был серым. Сейчас он желтый не потому, что реставраторы не в курсе, а чтобы соблюсти цветовой ансамбль места. И т.д., все это и многое другое есть в моей статье в "Архитектурных деталях". Конечно же - все, что мы видим на фасадах сегодня - результат историко-градостроительной мифологии последних десятилетий.
В 2017м Игорь озаботился судьбой своей коллекции, оставшейся в Москве:
Приятель, у которого моя коллекция металла, собрался эмигрировать. Причем срочно. Потому так же срочно возникла необходимость пристроить ее в какое-нибудь надежное место, с инвентаризацией каждой вещи и хранением в фондах. Это металлическая фурнитура 1й половины XIX в., собрана в 1970х-1980х при исследованиях сносимой застройки Москвы. В собрании 150 предметов: ручки оконные и дверные, шпингалеты, личины, завертки, и пр. Материал: сталь и латунь. Приложение: каталог коллекции.
Спустя 2 месяца:
Все по-прежнему. Лихорадочно пытаюсь навязать кому-нибудь. Сытые музеи благосклонно и неопределенно согласны как-нибудь рассмотреть. Вообще я был одновременно удивлен и напуган ситуацией. Сделал объявление в своей и двух музейных группах (около 15 000 друзей). Никто ни в чем не заинтересован, как оказалось. Подмосковный музей мне сосватали по знакомству. Может, я сильно преувеличиваю значимость коллекции?
2019 год:
«Коллекцию приютил музей Пушкина в Вяземах. Она так и лежит, никто даже не собирается делать инвентаризацию и описывать коллекцию. Человек, который передавал образцы музею, "потерял" весомую часть самых ценных. Потом говорил, что они незаметно вывалились из коробки. Я забрал у него вещи и отправил в музей, но проследить, все ли дошло, не могу, т.к. у музея все еще нет списка. Если бы я взял с них какую-нибудь условную сумму, все было бы по-другому.
Еще в середине 70х я отвез огромный сундук совершенно уникальных изразцов петровского времени в Музей Москвы лично Векслеру, когда он там работал. Через 20 лет справился о судьбе коллекции - сундук по-прежнему без движения стоял в подвале. В Эрмитаже или в Русском музее воруют оприходованные вещи, а здесь незарегистрированные предметы. Позже Музей архитектуры сам предложил взять вещи на хранение - 60 единиц, спилы, фрагменты окон, дверей, и других деталей которые являются приложением к чертежам, опубликованным в моих книгах. Но на предложение взять бесплатно коллекцию интерьерного металла музей ответил, что архитектурные детали он не собирает. В США я подарил коллекцию кирпичей музею строительства и архитектуры в Вашингтоне. Здесь я могу быть уверен, что все будет ОК, но все равно через пару лет проверю.
Сейчас я пытаюсь определить обойную коллекцию, понять - кому и как. Задача не из простых. Предлагал МК РФ в подарок - даже говорить об этом не хотят. Не хотелось бы, чтобы она осела в США, ее место в России. //фрагмент этой коллекции обоев - на фоне верхнего фото//
И в заключение полностью приведу письмо из 2009, в пору когда мы ещё размышляли о судьбе дома Всеволжского: «Нужно хорошенько подумать, в наших ли силах бороться с этим, или оставить иллюзии и создать команду для обследования таких памятников и сбора натурного материала». Команду мы так и не создали, и хотя многие из нас так или иначе занимались тем, о чём говорится в письме, но делали это слишком несистемно. Кажется, что сегодня, когда борьба в правовом поле потеряла эффективность вместе с фактической отменой самого поля, эта идея не менее актуальна, чем 15 лет назад.
ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПО ПРОГРАММЕ РАБОТ С РАЗРУШАЮЩИМИСЯ ИЛИ
ПРЕДНАЗНАЧЕННЫМИ К РАЗБОРКЕ ПАМЯТНИКАМИ АРХИТЕКТУРЫ МОСКВЫ
Ежегодно в Москве по тем или иным причинам разрушаются, сносятся или разбираются с полной заменой подлинного материала памятники архитектуры, что наносит серьезный ущерб отечественной культуре. Задача предлагаемой программы - уменьшить этот ущерб, собрав и сохранив научно-исследовательский материал по этим памятникам.
Программа предусматривает следующие меры по работе с разбираемыми объектами:
- комплексные обмеры и обследования
- демонтаж, складирование и хранение архитектурных деталей с целью их дальнейшего повторного использования или экспонирования в местных музеях
- лазерное сканирование пространственно и декоративно сложных памятников - по мере необходимости.
Обмеры и обследования наиболее ценных элементов (фасады, интерьерное пространство, двери, окна, паркеты, лестницы и т.д.) делаются во всех случаях предполагаемых разборок или в случае риска утраты памятника в связи с аварийным состоянием. Они должны быть исчерпывающими и включать в себя
полный комплекс обмерно-исследовательских работ, которые преследуют две цели:
- сбор и сохранение научного материала по истории отечественной архитектуры
- использование собранного систематизированного материала для уточнения многих разделов отечественной архитектуры и использования его в практической реставрации.
Подразделение, которое занимается обследованиями, может содержать в своем составе научный и издательский отделы для научной обработки поступающего материала и его публикации.
Детали, которые обладают малыми габаритами и весом, демонтируются, аннотируются и отправляются в специально оборудованное хранилище (например, металлические изделия, изразцы или бумажные обои). В хранилищах детали эти систематизируются, идентифицируются и используются в дальнейшем для реставрационных работ на региональных объектах. На базе хранилища может быть создан специальный музей, экспонирующий наиболее интересные или ценные детали как образцы региональной строительной культуры.
Настоящие предложения, в случае их удачного осуществления, могут в значительной мере ослабить остроту проблемы уходящих в небытие необследованных памятников культуры.