Почти невероятный случай на Мойке
Говорят, что доведённый до совершенного сердечного расстройства некой особой, один крупный петербургский чиновник морозным январским вечером отправился к дому на Мойке, чтобы лично как юрист разобраться, чего же от него хотят в конце-то концов.
- Помилуйте, Ваше Превосходительство, убеждал про себя чиновник, подходя к дому, - ведь ровным счётом ничего же не осталось: усадьбу вашу давно разобрали, ещё при старом режиме, да и «Слово» сгорело. Давайте миром заключим сделку: повесим доску на новый 6-этажный дом, мол, тут рядом жил наш горячо любимый Алексей Иванович и хранилась его библиотека. И даже в подвальной конюшне выделим место для вашего мемориального экипажа.
И вот в тот самый момент, когда чиновник вконец размечтался и сам себя убаюкал, из-за угла пустынного Тюремного переулка показалась чья-то тень. Вглядевшись, наш герой с ужасом признал в приближающейся фигуре старца Григория, знакомого ему по многим заказным экспертизам. Поняв, что в этот час кругом никого нет и звать на помощь бесполезно, юрист почувствовал вдруг предательскую слабость во всех членах. Ноги его сами собой подогнулись, и он как подкошенный рухнул на колени. Прямо в снег, который не убирался уже две недели.
И тут, когда он уже зажмурился от ужаса, огромная фигура мужика шумно проследовала мимо, обдав резким неприятным запахом и хлестнув юриста по морде полой овчины. Не обратив на стоявшего на четвереньках никакого внимания, а может приняв его за городского сумасшедшего, мужик остановился под окном первого этажа и с силой заколотил по стеклу. Чиновник услышал его жуткий рык: "Вылезай, шалава!" Это было окно известной в Коломне градозащитницы Афродиты Павлищевой. "Что же ты, собака, не платишь за нумера?" - услышал юрист.
В окне вспыхнул свет, и на снегу заметалась чья-то встревоженная тень. Потом раскрылась форточка и визгливый женский голос прокричал: "Вот сейчас позову околоточного и тебя, пьяную харю, на Пряжку заберут".
Форточка со стуком захлопнулась, свет в доме погас. Мужик от такого опешил поначалу. А обомлевший юрист не мог оторвать глаз от этой сцены. И тут Григорий медленно повернулся и его помутневший от закипавшей ярости взгляд остановился на стоящей поодаль на коленях фигуре. Рука его скользнула за пазуху и в следующий миг в ней что-то сверкнуло. Юрист в ужасе увидел, что жуткий мужик двинулся в его сторону, держа в опущенной руке топор. "Вот и прогулялся", - только и успел подумать чиновник и зажмурился.
И вдруг в тот же миг где-то над самой головой, как будто с небес раздался приятный женский голосок:
- Сергей Владимирович, что же Вы, так Вы простудитесь!
Ну, вот, подумал юрист, я уже и в раю, и всё как-то благополучно прошло. А женский голос с небес продолжал:
- Да встаньте же, Сергей Владимирович, я не держу на вас зла!
Юрист нерешительно поднял к небу лицо мокрое от неизвестно откуда взявшихся слёз, но зажмуренные от страха глаза боялся раскрыть, всё ещё ожидая топора.
- Ну, хорошо, - продолжал женский голосок, раз вы такой упрямый, и вставать не хотите, я сейчас сброшу вам ручку и бумагу и вы сами всё напишите.
Не веря ещё в своё чудесное избавление и боясь открыть глаза, юрист покорно закивал головой и просительно воздел дрожащие персты к небу.
И в этот блаженный миг надежды он вдруг услышал над самым ухом:
- Отрубить бы тебе собака пальцы поганые, чтоб вперёд помнил!
Юрист задрожал как осиновый лист на ветру, взвыл от ужаса и пал ниц, издавая нечленораздельное бормотанье и всхлипывание.
На другой день в Комитете обнаружилась пропажа. Начальника нигде не могли сыскать, никто его не видел ни дома, ни на службе. Портфель свиной кожи лежал с утра в кабинете, уверяла жена, а вот пальто и галоши пропали.
В тот же день у дома на Мойке объявился новый дворник. Вида неприметного, ходил вдоль дома с метлой и отгонял от него случайных редких прохожих.
А ещё через день в Комитет пришло письмо. На конверте знакомым почерком было выведено: «Любезному Сергею Владимировичу лично в руки». Письмо тут же, не вскрывая, отнесли врио Воронишвили. Чиновники сгрудились вокруг стола нового начальника, перед которым лежал конверт, в ожидании чего-то сверхъестественного. Помедлив, тот взял в руки конверт и с опаской осмотрел его со всех сторон. Потом ножом осторожно вскрыл, вытащив сложенный пополам лист бумаги. Развернул и стал читать.
По мере чтения его глаза всё более округлялись, а губы беззвучно шевелились. Потом он ещё некоторое время сидел как истукан, его взгляд был устремлён куда-то в пустоту. Листок выпал из оцепеневших рук на стол и окружившая его канцелярская братия смогла прочитать:
"Рассмотрев лично с выходом на место поступившее заявление о включение дома Алексея Ивановича в перечень выявленных объектов культурного наследия, мы установили со слов хозяина флигеля, что незаконно проживающая в нём мещанка Павлищева обманным путём задолжала за квартиру 20 тыс. ассигнациями и потому подлежит немедленному выселению. В отношении библиотеки хозяин подтвердил факт её расположения во флигеле, выходящем лицом на Мойку, где предпочитал уединяться вдали от домочадцев. Также, в связи с разрухой, учинённой отхожим местам мещанкой Павлищевой, и до пересмотра решения об охране, дабы лично наблюдать за поддержанием порядка, возлагаем на себя обязанности по уходу за домом Алексея Ивановича, а руководство Комитетом временно передаём в руки любезного Григория Ефимовича. Дабы никакие собаки алчные пристать к этому делу не смогли. Подписали сей Акт собственноручно Алексей Иванович, Григорий Ефимович и раб божий Сергей Владимирович в 4 часа утра 13 января 2016 года. Аминь".
Ниже стояли три жирных отпечатка пальцев и текст: "Утверждено 13 января 2016 года решением внеочередного общего собрания членов коммуны многоквартирного дома. Председатель Совета коммуны М. Головина, секретарь Б. Фитингоф".
Любое сходство с ныне здравствующими лицами, кое может показаться читателю, есть не более чем случайное совпадение.
И. Бальзаминов