Десятый рассказ. "Несколько осколков лета".
1984, май.
- А ты на чем будешь играть? - не то чтобы Ленке было действительно интересно. Просто в музыкальной школе они оказались оба, она и ее сосед. Ну как - сосед? Просто мальчишка из того же двора, живший в пятиэтажке напротив ее дома.
- На аккордеоне, - важно надулся бутуз.
- А это что? - Ленка еще не встречала таких сложных названий. Впрочем, и ее пианино, оказывается, называется «фортепиано», а большое концертное пианино - «рояль».
- Это такая гармошка, когда слева кнопки, а справа - клавиши, как на фортепиано, - все так же важно и степенно ответил Петька.
- А, видела! Ну, это же половина пианино! - радостно воскликнула Ленка, - Аккордеон - половинка пианино!
- Не, что ты, это вообще другая музыка, - нахмурился Петька, вызвав улыбки на лицах взрослых, шедших позади, и невольно слышащих детские рассуждения.
- Не другая, не другая! Аккордеон - половинка пианино! Значит и ты тоже половинка! - девчушка все никак не унималась, со стороны создавалось впечатление, что она дразнит мальчугана. Правильное, к слову сказать, впечатление.
- При чем тут половинка?! - всплеснул руками Петька, - это другой инструмент, понимаешь?
- Половинка! Половинка! Петька - половинка! А если твой аккордеон - половинка пианино, значит ты - моя половинка! Мааам! Мама! А Петька - моя половинка! - радостный Ленкин смех заполнял собой и улицу, и берег речки, вдоль которого эта улица проходила.
Смех отражался от окон серых домов, кружил в кронах редких деревьев, и раскрашивал унылый день, словно акварелью. Двое детей и позади них трое взрослых. Они шли пешком по улице, возвращаясь в свои соседние дома из одной и той же музыкальной школы, в которой сегодня дети из подготовительного класса перешли в первый. И всем пятерым казалось, что это прекрасный день, начало чего-то нового, и обязательно - очень хорошего.
1992, июль.
«Ява» чихнула мотором очередной раз и заглохла. Петька выругался про себя, слез с мотоцикла, «задрал» непослушную технику на центральную подножку и попробовал прыгнуть на кикстартер, всем весом проворачивая мотор. Без толку, перегрев есть перегрев. Не стоило надеяться на то, что половинной дозы масла хватит, теперь только ждать, пока движок остынет. Или не стоило удирать от гаишников, сломя голову, через полгородка. Надо было просто нырнуть в соседний двор, и где-нибудь за гаражами затаиться. А теперь стой тут, в полукилометре от гаража, и жди, пока мотор остынет.
Водился за этой конкретной «Явой» один-единственный грешок. Перегреется - встает, и пока не остынет - не поедет. Нетипичное для двухтактника поведение, но уж что тут поделаешь - как есть. Вот и оставалось Петьке ждать верных минут пятнадцать, пока строптивый отпрыск чешского мотопрома не решит, что можно ехать дальше. Впрочем, у дружков если моторы перегревались, то всё, клинили, только перебирать. А это еще хуже, остыть - меньше мороки. Петька покрутил головой, в надежде увидеть хоть какую завалящую бутылку на обочине. Ведь тогда можно сходить на колонку и набрать воды, чтобы полить картер двигателя. Но бутылок не было. «Ну и ладно, - подумал Петька, - зато точно прокладки не поведет». Ехать до Москвы в «Зенит» за очередными запчастями совершенно не хотелось.
Он устроился на мотоцикле поудобнее, нащупал в кармане подростковую гордость - плеер, достал наушники, надел их на вихрастую голову, и включил музыку. Мощные аккорды заокеанских металлистов вызвали на подростковом лице ухмылку, как ему самому казалось - свидетельствующую о чувстве превосходства над окружающими, а со стороны - просто вредную.
А мир вокруг, разумеется, не замечал, что на него смотрят «с превосходством». Миру вокруг не было дела до пятнадцатилетнего подростка, развалившегося на десятилетнем мотоцикле. Люди, улицы, дома, машины, небо, солнце, облака, деревья, ветер… они все были наполнены горячим ритмом лета, того самого времени, когда нет никаких сил на то, чтобы остановиться и оглядеться, хочется жить и радоваться.
Он слушал четвертую по счету песню, когда кто-то тронул его за плечо сзади, и парень чуть не свалился со своей «лежанки».
- Привет, Половинка, - жизнерадостно улыбнулась смутно знакомая девчонка. Петька потерял дар речи, разглядывая ее - каштановые волосы ниже плеч, собранные в хвост, красивое лицо, ярко-зеленые глаза, аккуратная фигурка, насколько можно было судить в одежде. Впрочем, что там той одежды в июльскую жару? Сарафан да легонькая ветровка, расстегнутая и завязанная «в узел» на животе.
- Ленка? - парень не до конца был уверен, когда спрашивал, хотя больше никто на свете «Половинкой» его не называл.
- Не узнал? - она заливисто рассмеялась.
- Неа, не сразу, - признался Петька.
- Я, я. Сколько ж я тебя не видела, Половинка? Шесть лет? Или пять?
- Пять, - кивнул мальчишка, - С тех пор, как я перестал…
- Ну да, с тех пор, как ты музыкалку бросил. А мы же тогда уже новую квартиру получили, и я в другую школу перешла. Вот и не виделись. Чего музыку бросил, кстати? - она слегка склонила голову направо, к плечу, и продолжала улыбаться.
- Да я… не, я музыку не бросил. Мне аккордеон больше кости в горле надоел, - признался парень, - я теперь на гитаре.
- А, гитара, ну да, конечно, - фыркнула Ленка, - серьезный инструмент. Небось как и однокласснички мои, всякое дворовое бренчишь?
- А твои однокласснички «Fade to black» могут? Или, хотя бы, «Don’t cry»? - ехидно осведомился Петька, - а то дворовых бренчалок развелось, как блох на барбоске, и все туда же, на гитаре они играют!
- Ух ты, - удивилась девчушка, - а ты прям можешь?
- Я - могу, я их уже разобрал. Ну, не сам, конечно, мне Мефодий помогает, но разобрал, - Петька почти надулся, во всяком случае, от гордости его уже распирало, - погоди, а ты знаешь, что такое «Fade to black»?
- Со второго альбома «Металлики» медляк, - фыркнула Ленка, - кто ж не знает? Только гопники всякие, и то, наверное, уже слышали.
- Наверное, - согласился Петька, - слушай, а ты что, живешь где-то здесь?
- Ну да, - она махнула рукой в сторону новостроек, трех единственных домов, выбивавшихся из окружающего двухэтажного пейзажа, - вон там, на Акуле, мы квартиру получили. А ты все там же? В Серебрянке?
- Не, - махнул головой парень, - предки развелись, мать второй раз замуж собирается. Она у него живет, на Добрике, а я у бабули с дедом, рядом, через улицу.
- А отец там?
- Не, он себе дом в Софрино построил. Ну, рядом с Софрино. Три этажа, все дела. Он же больше не ходит в плаванья, в министерстве теперь…
- Понятно… - протянула Ленка, - а мотоцикл тебе зачем? Покараулить что ли попросили?
- Это мой, - как можно более небрежно бросил Петька, наливаясь гордыней по самую нестриженую макушку, - покараулить, скажешь тоже…
- А прокатишь? - Ленка опять склонила голову набок, и улыбнулась. Да так, что Петька понял, у «Явы» выбора не осталось, ща ее, заразу чешскую, заведут даже если сопротивляться будет.
- А не страшно? - Петр попробовал было говорить «покровительственным» тоном, но Ленка не оставила ему шансов, слегка наддав ему по затылку ладонью.
- Ты что думаешь, ты смелее меня что ли, Половинка? Не хочешь катать - так и скажи!
- Чего ты завелась? - рявкнул Петька в ответ, - сейчас заведу и прокачу, чо орать-то?
- Извини, - примирительно потупилась она, - что-то нашло. Не знаю, правда. Извини, ладно, Половинка?
- Слушай, давай так. Я тебя больше не подкалываю про смелость и все прочее, а ты больше не называешь меня «половинкой». Меня, вообще-то, Петром зовут, если забыла, - он сощурился, глядя на нее уже исподлобья, одновременно пытаясь завести непослушный мотоцикл.
- Ну… я постараюсь, ладно, Петь? - она вдруг ни с того, ни с сего подошла к нему вплотную, а когда он выпрямился - поцеловала в щеку, - мир, Петька?
- Ты чего? - он оторопело тер щеку рукой, словно не веря, - мир, ага.
Словно вторя хаосу его мыслей в данный момент, после очередного удара по кикстартеру, «Ява» выплюнула облако сизого дыма из выхлопных труб, и громко затрещала, оповещая всю округу, что завелась.
1993, май.
Дождь шел второй час, с несколькими коротенькими перерывами. За окном с неба извергался поток воды, и периодически грохотал гром. Вспышек молний не было видно из окна первого этажа, но наверное, они тоже были. Грома же просто так не бывает. Лена сидела на кухонном уголке, подобрав под себя ноги, вполоборота к окну, положив на подоконник локти. Петя вчера обещал сегодня обязательно у нее появиться, и причин не верить не было. Кроме дождя, поскольку в такую мерзкую погоду тащиться через полгорода у него может желания и не быть. Да и вообще, как выражался Ленин папа - юрисконсульт - «атмосферные явления непреодолимой силы являются форс-мажором». Однако этот «форс-мажор» не помешал юрисконсульту с супругой вместе (а по простому - Лениным родителям) отбыть на машине на дачу. Девушка с ними не поехала, сославшись на то, что надо готовиться к экзаменам в школе.
Снаружи скрипнула подъездная дверь, и Ленка чуть не вывернула себе шею, пытаясь разглядеть, кто вошел. Но было уже поздно, раз дверь скрипнула - значит, тот, кто вошел, уже в подъезде. Девушка бросилась ко входной двери, прильнула к глазку, и вовремя - на дверной звонок как раз нажал кто-то, стоящий прямо перед глазком. Полумрак в подъезде мешал разглядеть, кто это, но Ленка просто распахнула дверь, не думая.
Петька, а это был именно он, мокрый насквозь, в неизменной джинсовой куртке, бесформенных штанах модного покроя, «дутых» кроссовках… «Ну пижон, - подумала Ленка, - в такую дождину лучше бы плащ-палатку взял, у него же точно есть…».
- Привет, - пробормотал он.
- Заходи, заходи, не стой в дверях. А я уж думала, ты не придешь.
- Почему не приду? - удивился парень, кутаясь в куртку, - с чего вдруг? Мы же договорились.
- Ну так на улице такая погода, что хороший хозяин собаку не выпустит, - всплеснула руками Ленка, и вдруг вспомнила, что мама всегда старалась с порога напоить отца горячим чаем, если он попадал под дождь, - чай сейчас поставлю, проходи, разувайся, куртку на вешалку, ну да не первый раз! - с этими словами она упорхнула в кухню, ставить чайник на плиту. Петька остался в коридоре, стаскивать обувь.
- Лен, - позвал он из коридора, - а ваза у тебя есть?
- Чего, какая еще ваза, - она выглянула в проход, - ты о чем?
Петька распахнул куртку. Под полами джинсовки, помимо насквозь мокрой майки, обнаружился букет пионов.
- Ну, вот… их бы в вазу, а?
- Пе-етька… спасибо… сейчас, - она метнулась в комнату, вернулась через полминуты, с хрустальной вазой, - Спасибо, Петь… блин, какие классные… ты их так и нес, что ли?
- Угу, - кивнул он, сверля взглядом пол.
Через полчаса он сидел на кухонном уголке, допивая третью чашку горячего ароматного чая, и откровенно испытывая неловкость. Она ему нравилась. Очень. И все их общение, начиная со встречи год назад в ста метрах от ее дома, складывалось скорее хорошо. Они катались периодически вместе на мотоцикле, все прошлое лето, и весь апрель-май этого. Зимой виделись раз в два-три дня, посещая то видеосалон около желдорстанции, то кинотеатр на центральной городской площади. Он ни разу не заходил к ней, когда ее родители были дома, обычно то встречая ее около школы (ах, да, простите, не школы - лицея), то «высвистывая» ее под окном, условным «криком птицы».
Она смотрела то на него, то на букет. Ей нравилось его внимание. Ей нравился он сам. Вечно какой-то взлохмаченный, растрепанный, иногда - неуклюжий. Он пел ей песни под гитару, катал на мотоцикле, и смотрел… нет, не передать. Не хватает слов, чтобы рассказать, как он на нее смотрел, и ей это нравилось. Его друзья «из гаража», такие же рокеры, как и он сам, смотрели на нее тоже добро, но не так. И они иногда вышучивали парочку «неразлучников», а он всегда стремился заткнуть «шутников». А еще иногда, когда они на мотоцикле куда-нибудь неслись по прямой, она освобождала одну руку, гладила его волосы на затылке, и шептала: «Половинка… ты - моя половинка…». Ведь он этого точно не слышал сквозь треск мотоциклетного мотора.
Но этот вечер стал каким-то иным. За окном грохотал гром, поливал дождь, стремясь вылить на землю какие-то невообразимые объемы воды, в семь вечера было уже темно, как ночью, но Ленка не зажигала на кухне свет. Только газовая конфорка, на которой в очередной раз стоял пузатый чайник, слегка освещала кухонное пространство. Петька снова смотрел на нее, именно так, как она любила. И Ленка не выдержала. Встав, словно для того, чтобы выключить газ, она подошла к нему вплотную, уселась на его колени, и крепко обняла, уткнувшись носом ему в плечо.
- Только не говори ничего, - прошептала она ему на ухо, - не надо, ладно?
- Ууууг, - выдавил Петька, осторожно ее обнимая.
Дождь шумел до утра. Сначала они слушали его, вот так в обнимку сидя на кухне. Потом перебрались в ее комнату, и слушали дождь, сидя в обнимку на диване. Потом он негромко пел ей под гитару разные песни, но одна почему-то запомнилась. Наверное, потому, что идеально подходила под ситуацию…
“ - Опустевшие аллеи мокнут под дождем
Мы с тобою этот вечер вместе проведем
Пусть хрусталь с небес прольется
Нам с тобою все равно
Ведь счастливым не помеха - дождь…”
Было неважно, что будет дальше. Просто в какой-то момент вчерашние дети, будущие взрослые люди, поступили именно так, как подсказывали не логика, не разум, а сердца. Эмоции, чувства, нахлынувшие и утащившие за собой в ночную тишину двоих. А за окном обрушивался дождь, и он заглушал все. И неровное дыхание, и ее первый стон, и его хриплый вздох, и звуки поцелуев, и биение сердец… Он не смог заглушить только одно - ее очень тихий шепот, тогда, когда стук сердца перестал разрывать грудь напополам и угомонился:
- И все-таки, ты моя половинка, что бы ты не думал…
1993, июнь.
Что такое мотоколонна, подмосковные рокеры начала 90-хх никогда знать не знали. Или, если и знали, то применять не спешили. Как бог на душу положит - стаей, табуном, кучей - но никогда они не ездили колонной. Единственное, что соблюдалось именно этим «коллективом», так это святое правило «лидера не обгонять». Лидер назначался (или выбирался, как посмотреть), перед каждым совместным выездом, и всегда шел первым, остальные подстраивались под его скорость и манеру. В этот раз «коллектив» предстояло вести Петьке. Поскольку ехать все собрались за город, на поляну в лесу, где обычно проводили свои пикники, но сегодня был его день рождения. Парню исполнилось гордых шестнадцать, и это означало, что теперь он может с полным правом идти к вечным врагам - гаишникам - и сдавать экзамен для получения водительского удостоверения. Потому и вести сегодня Петьке - его ж праздник!
Ленка стояла рядом с мотоциклом, и светилась от счастья. Она искренне радовалась за своего парня, неподдельно улыбаясь, когда его товарищи по очереди подходили к нему и поздравляли. Петька сиял, как начищенный пятак, и Ленка тоже сияла. Большей частью радуясь за него, а заодно и за себя, ловя иной раз на себе завистливые взгляды «рокерских» подружек. Еще бы, ведь ее Петька сегодня - лидер! А еще на ее куртке, такой же джинсовке, он клепками и кожзаменителем вывел «MIRAGE», и именно так ее звали его друзья. Эти клепки тоже сегодня сияли, на развеселом и жарком летнем солнце.
Петька завел старушку-«Яву», вскочил в седло, подождал, пока Ленка устроится за его спиной, и бодро прогазовался. Ответом ему был рык еще семи мотоциклов, он удостоверился, что все уселись и устроились, и бодро тронулся с места, набирая скорость.
Стае рокеров предстояло преодолеть около двенадцати километров. И одним из участков пути был путепровод над загородным скоростным шоссе, по которому связывались между собой две части района. Узкий, на четыре легковушки максимум, этот путепровод периодически вставал намертво в какую-либо из сторон, либо к городку, либо к кладбищу. В этот раз рокерам повезло, пробка была в обратную для них сторону. А к кладбищу дорога просто летела, и жаркое июньское солнце ласково улыбалось мотоциклу лидера. Ленка прижималась щекой к спине джинсовой куртки, пряча лицо от ветра, а Петька весело обходил машину за машиной, разогнав «Яву» до ста километров в час.
Откуда выскочила «девятка», он не понял. То ли из встречного потока, то ли сквозь него - из маленькой улочки-ответвления, не важно. Просто перед мотоциклом вдруг выросла тонна железа. На встречной, для этой самой тонны, полосе. И Петька не успевал ни затормозить, ни объехать этот неизбежный финал. Все, что оставалось парню - попробовать резко крутануть газ, сыграв ручкой сцепления, чтобы максимально задрать морду мотоцикла, отрывая переднее колесо от земли, но…
Удар был страшен. Отрываясь от мота, Петр отчаянно вращал головой, пытаясь увидеть, где же Лена и что с ней, но у него не получалось, он не видел ее. А потом был контакт с землей, и парень потерял сознание, не чувствуя боли ушибов, сотрясения мозга, сломанной руки и прочих «радостей». Не слышал и не видел он, как визжал от боли торговец арбузами, которого рокеры выдернули из разбитой девятки, и «воспитывали» своими методами. Не слышал он и сирен «скорой», сирен гаишников, и криков чьей-то матери…
1993, июль
Петька открыл глаза. Потолок был грязно-белым. Стены были грязно-зелеными, а у отца невесть откуда взялась немаленькая борода.
- Паап, - слабым голосом позвал парень, - что я здесь делаю и где я?
- Слава богу, очнулся, - отозвался отец, - Петь, ты как себя чувствуешь?
- Больно, везде. Где я?
- В больнице ты, Петь, в больнице. Все уже хорошо. Просто долго без сознания был, я волновался, сын.
- В больнице… - в голове у Петьки все путалось, - да, я помню, «девятка». Что со мной, пап?
- Рука была сломана, сотрясение, ушибы. Все уже почти прошло, Петь, все будет хорошо, просто ты очень долго без сознания был, сын. Все хорошо будет, парень, все будет хорошо.
- Па, а как Ленка? Что с ней?
- Нормально Лена, Петь, но они уехали. Родители ее сильно расстроились, обменяли квартиру, уехали куда-то. Главное, что ты в себя пришел, сын. Слава богу, дальше будет хорошо, сын, все будет хорошо… - по небритым щекам бывшего моряка катились крупные слезы, и видно было, что ему тяжело говорить.
Через неделю Петра выписали из больницы. Рука срослась, и еще через две недели сняли гипс. «Ява» восстановлению не подлежала. По привычному адресу Ленка больше не жила, там какие-то люди смотрели на Петра очень неодобрительно, но ни на один вопрос не ответили, кроме того, что «уехали они, квартиру мы через агентство разменяли, ничего не знаем».
Лето Петька провел, как в тумане. Осень принесла новый учебный год, первую боевую рану, первый страх от звуков пулеметных очередей. И полную неизвестность, что же будет дальше…
1997, август.
Молодость не умеет грустить, говорили древние. Врали, суки. Или двадцать лет, после «горячей точки» в армии, на похоронах убитого шпаной лучшего друга - это уже не молодость? А что же это - ранняя зрелость? Сверхранняя старость? Ответа Петр не знал. Да и не хотел знать, откровенно говоря. Просто ему было больно. Славка, лучший друг… служили ведь вместе, гоняли вместе до армии еще, столько всего было… И столько всего еще было бы… Из троих остались двое - Петр да Игорь, а Славки больше не было. Семнадцать ножевых, из них три смертельных. И все, в архив, парень. С вечным глаголом «был».
Петр шагал по кладбищу к выходу, прямо сквозь могилы, и августовский дождь скрывал слезы на его щеках. Игорь шел следом, точно так же подставляя лицо дождю, и оба они молчали. Не о чем было говорить, все уже было сказано еще до похорон. Никто из нападавших, которых менты уже нашли и задержали, не доживет до зимы. Вернее, из тех, кто останется на свободе, всех ведь явно не посадят. Рокеры не прощали обидчиков пять лет назад, жестоко мстили сбивавшим таксистам и беспредельщикам с рынков, и убийства одного из - тоже никто бы не простил. Вопрос был только во времени.
В мыслях Петра никак не удавалось Славке стать «покойным», не вязалось одно с другим. Славка - и смерть. Как за полгода до этого гнилого августа не вязались между собой смерть и отец. Но с отцом хотя бы было хоть что-то логично, второй инфаркт, за шестьдесят, это понятно. А вот Славка… Что-то мелькнуло в самом крае взгляда Петра, и он остановился. Что-то было не так. И парень осторожно и медленно начал оглядываться. На девяносто градусов слева и справа все было чисто, а вот за спиной…
За спиной был могильный камень. Здоровенная, черно-серая гранитная плита. Грязная, неухоженная. У подножья ее лежали остатки цветов, явно привезенные на годовщину. Два месяца назад, то бишь. А с грязной черно-серой гранитной плиты на Петра смотрела улыбающаяся Ленка. Его Ленка. Ленка - Мираж. И дата ее смерти совпадала с его днем рожденья.
- Нееееееет!!! - простонал Петька, падая на колени, - Нет, нет, не верю!
«Ты так звонко смеялась. Ты так рано ушла. Скорбь никогда не утихнет.» - гласила надпись на могильной плите.
- Не верю, нет, почему, как, ведь мне сказали что ты уехала, Ленка, родная, любимая, цветок мой, Мираж, нет, почему, неееет! - вот теперь его прорвало. Он выл, стоя на коленях на ее могиле, без конца целуя гранитную плиту, прямо туда, где были ее глаза. Его голос становился то рычанием, то стоном, то воем. Игорь стоял рядом, не смея помешать другу. Еще до того, как Петр пришел в себя после аварии, четыре года назад, его отец взял со всех клятву, что никто не расскажет сыну, что произошло с его первой любовью. И эту клятву сдержали все.
Впрочем… из тех «всех» остался жив и на свободе только Игорь. Славку сегодня похоронили, Петькиного отца - полгода назад. А Петькина мать вроде как ничего и не знала, кроме того, что сын жив но в больнице. От нее вообще мотоцикл и все с ним связанное Петька и его отец скрывали.
-Ты - знал? - Петр встал, и повернулся к Игорю. В глазах его, обычно светло-карих, сейчас бушевала черная мгла.
- Знал. С нас твой батя клятву взял, что никто… - Игорь не смог договорить. Его прервал удар всем весом, в челюсть, и молодой человек отлетел почти на метр, упав на мокрую кладбищенскую землю.
- Сука ты, Игорек, - бросил Петр уже через плечо, разворачиваясь и уходя, - и забудь, нахрен, нет больше у тебя друга Петьки.
Игорь приподнялся с земли на локте, не удержался на сколькой поверхности, щедро политой дождем, и упал спиной обратно в грязь. Дождь, августовский дождь, беспощадно поливал сверху. Слезы то ли боли от удара, то ли боли потери, уже не скрывались за пеленой небесной воды, а просто сбегали по щекам.
Бывшие друзья больше никогда не виделись. Петр словно вычеркнул Игоря из своей жизни. А через несколько месяцев Петр переехал в Москву, а Игорь попал под машину. Он не страдал, позвоночник оказался сломан в трех местах.
2012, май
- Ты псих. Ты мудак. Ты… Нет, ты даже не мудак, ты просто отморозок! Да пошел ты нахрен вместе со своими принципами, идеями, и прочей херней! Давай, вали отсюда к чертовой матери! - женщина распаляла себя с каждым словом, а Петр молча собирал вещи.
Что ж, еще одна попытка «устроить личную жизнь» канула в лету. Ну и ладно. Все равно идея была дурацкая, с самого начала было понятно. «Ведь, наверное, правы были легенды», - вдруг подумал мужчина, укладывая в здоровенную сумку теплую куртку. Боги действительно разделили людей пополам, и счастье находят только те, кто смог найти свою половинку и не потерять ее. А это все… Бред, короче. «Попытки». Тьфу, блин.
Закинув все вещи в машину, он закрыл багажник, поставил машину на сигнализацию, и достал телефон. Дозвонился другу, договорился с ним, что завезет ключи и документы от машины, а тот, в свою очередь, машину с барахлом перегонит к себе во двор. Так будет правильней, подумалось Петру, когда он положил трубку. Вечером, когда его мотоцикл подъехал к бару на окраине города, Петр был уже спокоен. Как всегда, он мог нацепить абсолютно любую маску, от раздражения до умиления, но внутри всегда была стена покоя. Гранитная. Грязно-серая.
Он вдруг остановился на границе парковки, перед тем, как войти в бар, где его ждали друзья. Остановился, и поднял взгляд в майское небо. Почему-то именно сейчас захотелось. И, словно оправдывая его ожидания, среди редких тучек сверкнула молния, через пару секунд раскатился звонкий и страшный гром, и с небес ливануло. Дождь в мгновение ока заполнил собой все видимое пространство, от виднокрая до виднокрая, и Петр за несколько секунд оказался мокрым насквозь. Но почему-то ему стало вдруг уютно в этой стене воды, как много лет назад, в маленькой кухне.
Из бара вышла женщина. Та самая, от которой он уехал несколько часов назад. Она подошла к нему вплотную, посмотрела на него снизу вверх, и молча уткнулась лицом ему в грудь. С небес все так же лилась вода, сверкнул еще один грозовой разряд, и грохнул еще один раскат.
- Только не говори ничего, - прошептала она ему, - не надо, ладно?
И он ничего не сказал, только вздрогнул.
UPDATE. К сожалению, рассказ снят с голосования.
- А ты на чем будешь играть? - не то чтобы Ленке было действительно интересно. Просто в музыкальной школе они оказались оба, она и ее сосед. Ну как - сосед? Просто мальчишка из того же двора, живший в пятиэтажке напротив ее дома.
- На аккордеоне, - важно надулся бутуз.
- А это что? - Ленка еще не встречала таких сложных названий. Впрочем, и ее пианино, оказывается, называется «фортепиано», а большое концертное пианино - «рояль».
- Это такая гармошка, когда слева кнопки, а справа - клавиши, как на фортепиано, - все так же важно и степенно ответил Петька.
- А, видела! Ну, это же половина пианино! - радостно воскликнула Ленка, - Аккордеон - половинка пианино!
- Не, что ты, это вообще другая музыка, - нахмурился Петька, вызвав улыбки на лицах взрослых, шедших позади, и невольно слышащих детские рассуждения.
- Не другая, не другая! Аккордеон - половинка пианино! Значит и ты тоже половинка! - девчушка все никак не унималась, со стороны создавалось впечатление, что она дразнит мальчугана. Правильное, к слову сказать, впечатление.
- При чем тут половинка?! - всплеснул руками Петька, - это другой инструмент, понимаешь?
- Половинка! Половинка! Петька - половинка! А если твой аккордеон - половинка пианино, значит ты - моя половинка! Мааам! Мама! А Петька - моя половинка! - радостный Ленкин смех заполнял собой и улицу, и берег речки, вдоль которого эта улица проходила.
Смех отражался от окон серых домов, кружил в кронах редких деревьев, и раскрашивал унылый день, словно акварелью. Двое детей и позади них трое взрослых. Они шли пешком по улице, возвращаясь в свои соседние дома из одной и той же музыкальной школы, в которой сегодня дети из подготовительного класса перешли в первый. И всем пятерым казалось, что это прекрасный день, начало чего-то нового, и обязательно - очень хорошего.
1992, июль.
«Ява» чихнула мотором очередной раз и заглохла. Петька выругался про себя, слез с мотоцикла, «задрал» непослушную технику на центральную подножку и попробовал прыгнуть на кикстартер, всем весом проворачивая мотор. Без толку, перегрев есть перегрев. Не стоило надеяться на то, что половинной дозы масла хватит, теперь только ждать, пока движок остынет. Или не стоило удирать от гаишников, сломя голову, через полгородка. Надо было просто нырнуть в соседний двор, и где-нибудь за гаражами затаиться. А теперь стой тут, в полукилометре от гаража, и жди, пока мотор остынет.
Водился за этой конкретной «Явой» один-единственный грешок. Перегреется - встает, и пока не остынет - не поедет. Нетипичное для двухтактника поведение, но уж что тут поделаешь - как есть. Вот и оставалось Петьке ждать верных минут пятнадцать, пока строптивый отпрыск чешского мотопрома не решит, что можно ехать дальше. Впрочем, у дружков если моторы перегревались, то всё, клинили, только перебирать. А это еще хуже, остыть - меньше мороки. Петька покрутил головой, в надежде увидеть хоть какую завалящую бутылку на обочине. Ведь тогда можно сходить на колонку и набрать воды, чтобы полить картер двигателя. Но бутылок не было. «Ну и ладно, - подумал Петька, - зато точно прокладки не поведет». Ехать до Москвы в «Зенит» за очередными запчастями совершенно не хотелось.
Он устроился на мотоцикле поудобнее, нащупал в кармане подростковую гордость - плеер, достал наушники, надел их на вихрастую голову, и включил музыку. Мощные аккорды заокеанских металлистов вызвали на подростковом лице ухмылку, как ему самому казалось - свидетельствующую о чувстве превосходства над окружающими, а со стороны - просто вредную.
А мир вокруг, разумеется, не замечал, что на него смотрят «с превосходством». Миру вокруг не было дела до пятнадцатилетнего подростка, развалившегося на десятилетнем мотоцикле. Люди, улицы, дома, машины, небо, солнце, облака, деревья, ветер… они все были наполнены горячим ритмом лета, того самого времени, когда нет никаких сил на то, чтобы остановиться и оглядеться, хочется жить и радоваться.
Он слушал четвертую по счету песню, когда кто-то тронул его за плечо сзади, и парень чуть не свалился со своей «лежанки».
- Привет, Половинка, - жизнерадостно улыбнулась смутно знакомая девчонка. Петька потерял дар речи, разглядывая ее - каштановые волосы ниже плеч, собранные в хвост, красивое лицо, ярко-зеленые глаза, аккуратная фигурка, насколько можно было судить в одежде. Впрочем, что там той одежды в июльскую жару? Сарафан да легонькая ветровка, расстегнутая и завязанная «в узел» на животе.
- Ленка? - парень не до конца был уверен, когда спрашивал, хотя больше никто на свете «Половинкой» его не называл.
- Не узнал? - она заливисто рассмеялась.
- Неа, не сразу, - признался Петька.
- Я, я. Сколько ж я тебя не видела, Половинка? Шесть лет? Или пять?
- Пять, - кивнул мальчишка, - С тех пор, как я перестал…
- Ну да, с тех пор, как ты музыкалку бросил. А мы же тогда уже новую квартиру получили, и я в другую школу перешла. Вот и не виделись. Чего музыку бросил, кстати? - она слегка склонила голову направо, к плечу, и продолжала улыбаться.
- Да я… не, я музыку не бросил. Мне аккордеон больше кости в горле надоел, - признался парень, - я теперь на гитаре.
- А, гитара, ну да, конечно, - фыркнула Ленка, - серьезный инструмент. Небось как и однокласснички мои, всякое дворовое бренчишь?
- А твои однокласснички «Fade to black» могут? Или, хотя бы, «Don’t cry»? - ехидно осведомился Петька, - а то дворовых бренчалок развелось, как блох на барбоске, и все туда же, на гитаре они играют!
- Ух ты, - удивилась девчушка, - а ты прям можешь?
- Я - могу, я их уже разобрал. Ну, не сам, конечно, мне Мефодий помогает, но разобрал, - Петька почти надулся, во всяком случае, от гордости его уже распирало, - погоди, а ты знаешь, что такое «Fade to black»?
- Со второго альбома «Металлики» медляк, - фыркнула Ленка, - кто ж не знает? Только гопники всякие, и то, наверное, уже слышали.
- Наверное, - согласился Петька, - слушай, а ты что, живешь где-то здесь?
- Ну да, - она махнула рукой в сторону новостроек, трех единственных домов, выбивавшихся из окружающего двухэтажного пейзажа, - вон там, на Акуле, мы квартиру получили. А ты все там же? В Серебрянке?
- Не, - махнул головой парень, - предки развелись, мать второй раз замуж собирается. Она у него живет, на Добрике, а я у бабули с дедом, рядом, через улицу.
- А отец там?
- Не, он себе дом в Софрино построил. Ну, рядом с Софрино. Три этажа, все дела. Он же больше не ходит в плаванья, в министерстве теперь…
- Понятно… - протянула Ленка, - а мотоцикл тебе зачем? Покараулить что ли попросили?
- Это мой, - как можно более небрежно бросил Петька, наливаясь гордыней по самую нестриженую макушку, - покараулить, скажешь тоже…
- А прокатишь? - Ленка опять склонила голову набок, и улыбнулась. Да так, что Петька понял, у «Явы» выбора не осталось, ща ее, заразу чешскую, заведут даже если сопротивляться будет.
- А не страшно? - Петр попробовал было говорить «покровительственным» тоном, но Ленка не оставила ему шансов, слегка наддав ему по затылку ладонью.
- Ты что думаешь, ты смелее меня что ли, Половинка? Не хочешь катать - так и скажи!
- Чего ты завелась? - рявкнул Петька в ответ, - сейчас заведу и прокачу, чо орать-то?
- Извини, - примирительно потупилась она, - что-то нашло. Не знаю, правда. Извини, ладно, Половинка?
- Слушай, давай так. Я тебя больше не подкалываю про смелость и все прочее, а ты больше не называешь меня «половинкой». Меня, вообще-то, Петром зовут, если забыла, - он сощурился, глядя на нее уже исподлобья, одновременно пытаясь завести непослушный мотоцикл.
- Ну… я постараюсь, ладно, Петь? - она вдруг ни с того, ни с сего подошла к нему вплотную, а когда он выпрямился - поцеловала в щеку, - мир, Петька?
- Ты чего? - он оторопело тер щеку рукой, словно не веря, - мир, ага.
Словно вторя хаосу его мыслей в данный момент, после очередного удара по кикстартеру, «Ява» выплюнула облако сизого дыма из выхлопных труб, и громко затрещала, оповещая всю округу, что завелась.
1993, май.
Дождь шел второй час, с несколькими коротенькими перерывами. За окном с неба извергался поток воды, и периодически грохотал гром. Вспышек молний не было видно из окна первого этажа, но наверное, они тоже были. Грома же просто так не бывает. Лена сидела на кухонном уголке, подобрав под себя ноги, вполоборота к окну, положив на подоконник локти. Петя вчера обещал сегодня обязательно у нее появиться, и причин не верить не было. Кроме дождя, поскольку в такую мерзкую погоду тащиться через полгорода у него может желания и не быть. Да и вообще, как выражался Ленин папа - юрисконсульт - «атмосферные явления непреодолимой силы являются форс-мажором». Однако этот «форс-мажор» не помешал юрисконсульту с супругой вместе (а по простому - Лениным родителям) отбыть на машине на дачу. Девушка с ними не поехала, сославшись на то, что надо готовиться к экзаменам в школе.
Снаружи скрипнула подъездная дверь, и Ленка чуть не вывернула себе шею, пытаясь разглядеть, кто вошел. Но было уже поздно, раз дверь скрипнула - значит, тот, кто вошел, уже в подъезде. Девушка бросилась ко входной двери, прильнула к глазку, и вовремя - на дверной звонок как раз нажал кто-то, стоящий прямо перед глазком. Полумрак в подъезде мешал разглядеть, кто это, но Ленка просто распахнула дверь, не думая.
Петька, а это был именно он, мокрый насквозь, в неизменной джинсовой куртке, бесформенных штанах модного покроя, «дутых» кроссовках… «Ну пижон, - подумала Ленка, - в такую дождину лучше бы плащ-палатку взял, у него же точно есть…».
- Привет, - пробормотал он.
- Заходи, заходи, не стой в дверях. А я уж думала, ты не придешь.
- Почему не приду? - удивился парень, кутаясь в куртку, - с чего вдруг? Мы же договорились.
- Ну так на улице такая погода, что хороший хозяин собаку не выпустит, - всплеснула руками Ленка, и вдруг вспомнила, что мама всегда старалась с порога напоить отца горячим чаем, если он попадал под дождь, - чай сейчас поставлю, проходи, разувайся, куртку на вешалку, ну да не первый раз! - с этими словами она упорхнула в кухню, ставить чайник на плиту. Петька остался в коридоре, стаскивать обувь.
- Лен, - позвал он из коридора, - а ваза у тебя есть?
- Чего, какая еще ваза, - она выглянула в проход, - ты о чем?
Петька распахнул куртку. Под полами джинсовки, помимо насквозь мокрой майки, обнаружился букет пионов.
- Ну, вот… их бы в вазу, а?
- Пе-етька… спасибо… сейчас, - она метнулась в комнату, вернулась через полминуты, с хрустальной вазой, - Спасибо, Петь… блин, какие классные… ты их так и нес, что ли?
- Угу, - кивнул он, сверля взглядом пол.
Через полчаса он сидел на кухонном уголке, допивая третью чашку горячего ароматного чая, и откровенно испытывая неловкость. Она ему нравилась. Очень. И все их общение, начиная со встречи год назад в ста метрах от ее дома, складывалось скорее хорошо. Они катались периодически вместе на мотоцикле, все прошлое лето, и весь апрель-май этого. Зимой виделись раз в два-три дня, посещая то видеосалон около желдорстанции, то кинотеатр на центральной городской площади. Он ни разу не заходил к ней, когда ее родители были дома, обычно то встречая ее около школы (ах, да, простите, не школы - лицея), то «высвистывая» ее под окном, условным «криком птицы».
Она смотрела то на него, то на букет. Ей нравилось его внимание. Ей нравился он сам. Вечно какой-то взлохмаченный, растрепанный, иногда - неуклюжий. Он пел ей песни под гитару, катал на мотоцикле, и смотрел… нет, не передать. Не хватает слов, чтобы рассказать, как он на нее смотрел, и ей это нравилось. Его друзья «из гаража», такие же рокеры, как и он сам, смотрели на нее тоже добро, но не так. И они иногда вышучивали парочку «неразлучников», а он всегда стремился заткнуть «шутников». А еще иногда, когда они на мотоцикле куда-нибудь неслись по прямой, она освобождала одну руку, гладила его волосы на затылке, и шептала: «Половинка… ты - моя половинка…». Ведь он этого точно не слышал сквозь треск мотоциклетного мотора.
Но этот вечер стал каким-то иным. За окном грохотал гром, поливал дождь, стремясь вылить на землю какие-то невообразимые объемы воды, в семь вечера было уже темно, как ночью, но Ленка не зажигала на кухне свет. Только газовая конфорка, на которой в очередной раз стоял пузатый чайник, слегка освещала кухонное пространство. Петька снова смотрел на нее, именно так, как она любила. И Ленка не выдержала. Встав, словно для того, чтобы выключить газ, она подошла к нему вплотную, уселась на его колени, и крепко обняла, уткнувшись носом ему в плечо.
- Только не говори ничего, - прошептала она ему на ухо, - не надо, ладно?
- Ууууг, - выдавил Петька, осторожно ее обнимая.
Дождь шумел до утра. Сначала они слушали его, вот так в обнимку сидя на кухне. Потом перебрались в ее комнату, и слушали дождь, сидя в обнимку на диване. Потом он негромко пел ей под гитару разные песни, но одна почему-то запомнилась. Наверное, потому, что идеально подходила под ситуацию…
“ - Опустевшие аллеи мокнут под дождем
Мы с тобою этот вечер вместе проведем
Пусть хрусталь с небес прольется
Нам с тобою все равно
Ведь счастливым не помеха - дождь…”
Было неважно, что будет дальше. Просто в какой-то момент вчерашние дети, будущие взрослые люди, поступили именно так, как подсказывали не логика, не разум, а сердца. Эмоции, чувства, нахлынувшие и утащившие за собой в ночную тишину двоих. А за окном обрушивался дождь, и он заглушал все. И неровное дыхание, и ее первый стон, и его хриплый вздох, и звуки поцелуев, и биение сердец… Он не смог заглушить только одно - ее очень тихий шепот, тогда, когда стук сердца перестал разрывать грудь напополам и угомонился:
- И все-таки, ты моя половинка, что бы ты не думал…
1993, июнь.
Что такое мотоколонна, подмосковные рокеры начала 90-хх никогда знать не знали. Или, если и знали, то применять не спешили. Как бог на душу положит - стаей, табуном, кучей - но никогда они не ездили колонной. Единственное, что соблюдалось именно этим «коллективом», так это святое правило «лидера не обгонять». Лидер назначался (или выбирался, как посмотреть), перед каждым совместным выездом, и всегда шел первым, остальные подстраивались под его скорость и манеру. В этот раз «коллектив» предстояло вести Петьке. Поскольку ехать все собрались за город, на поляну в лесу, где обычно проводили свои пикники, но сегодня был его день рождения. Парню исполнилось гордых шестнадцать, и это означало, что теперь он может с полным правом идти к вечным врагам - гаишникам - и сдавать экзамен для получения водительского удостоверения. Потому и вести сегодня Петьке - его ж праздник!
Ленка стояла рядом с мотоциклом, и светилась от счастья. Она искренне радовалась за своего парня, неподдельно улыбаясь, когда его товарищи по очереди подходили к нему и поздравляли. Петька сиял, как начищенный пятак, и Ленка тоже сияла. Большей частью радуясь за него, а заодно и за себя, ловя иной раз на себе завистливые взгляды «рокерских» подружек. Еще бы, ведь ее Петька сегодня - лидер! А еще на ее куртке, такой же джинсовке, он клепками и кожзаменителем вывел «MIRAGE», и именно так ее звали его друзья. Эти клепки тоже сегодня сияли, на развеселом и жарком летнем солнце.
Петька завел старушку-«Яву», вскочил в седло, подождал, пока Ленка устроится за его спиной, и бодро прогазовался. Ответом ему был рык еще семи мотоциклов, он удостоверился, что все уселись и устроились, и бодро тронулся с места, набирая скорость.
Стае рокеров предстояло преодолеть около двенадцати километров. И одним из участков пути был путепровод над загородным скоростным шоссе, по которому связывались между собой две части района. Узкий, на четыре легковушки максимум, этот путепровод периодически вставал намертво в какую-либо из сторон, либо к городку, либо к кладбищу. В этот раз рокерам повезло, пробка была в обратную для них сторону. А к кладбищу дорога просто летела, и жаркое июньское солнце ласково улыбалось мотоциклу лидера. Ленка прижималась щекой к спине джинсовой куртки, пряча лицо от ветра, а Петька весело обходил машину за машиной, разогнав «Яву» до ста километров в час.
Откуда выскочила «девятка», он не понял. То ли из встречного потока, то ли сквозь него - из маленькой улочки-ответвления, не важно. Просто перед мотоциклом вдруг выросла тонна железа. На встречной, для этой самой тонны, полосе. И Петька не успевал ни затормозить, ни объехать этот неизбежный финал. Все, что оставалось парню - попробовать резко крутануть газ, сыграв ручкой сцепления, чтобы максимально задрать морду мотоцикла, отрывая переднее колесо от земли, но…
Удар был страшен. Отрываясь от мота, Петр отчаянно вращал головой, пытаясь увидеть, где же Лена и что с ней, но у него не получалось, он не видел ее. А потом был контакт с землей, и парень потерял сознание, не чувствуя боли ушибов, сотрясения мозга, сломанной руки и прочих «радостей». Не слышал и не видел он, как визжал от боли торговец арбузами, которого рокеры выдернули из разбитой девятки, и «воспитывали» своими методами. Не слышал он и сирен «скорой», сирен гаишников, и криков чьей-то матери…
1993, июль
Петька открыл глаза. Потолок был грязно-белым. Стены были грязно-зелеными, а у отца невесть откуда взялась немаленькая борода.
- Паап, - слабым голосом позвал парень, - что я здесь делаю и где я?
- Слава богу, очнулся, - отозвался отец, - Петь, ты как себя чувствуешь?
- Больно, везде. Где я?
- В больнице ты, Петь, в больнице. Все уже хорошо. Просто долго без сознания был, я волновался, сын.
- В больнице… - в голове у Петьки все путалось, - да, я помню, «девятка». Что со мной, пап?
- Рука была сломана, сотрясение, ушибы. Все уже почти прошло, Петь, все будет хорошо, просто ты очень долго без сознания был, сын. Все хорошо будет, парень, все будет хорошо.
- Па, а как Ленка? Что с ней?
- Нормально Лена, Петь, но они уехали. Родители ее сильно расстроились, обменяли квартиру, уехали куда-то. Главное, что ты в себя пришел, сын. Слава богу, дальше будет хорошо, сын, все будет хорошо… - по небритым щекам бывшего моряка катились крупные слезы, и видно было, что ему тяжело говорить.
Через неделю Петра выписали из больницы. Рука срослась, и еще через две недели сняли гипс. «Ява» восстановлению не подлежала. По привычному адресу Ленка больше не жила, там какие-то люди смотрели на Петра очень неодобрительно, но ни на один вопрос не ответили, кроме того, что «уехали они, квартиру мы через агентство разменяли, ничего не знаем».
Лето Петька провел, как в тумане. Осень принесла новый учебный год, первую боевую рану, первый страх от звуков пулеметных очередей. И полную неизвестность, что же будет дальше…
1997, август.
Молодость не умеет грустить, говорили древние. Врали, суки. Или двадцать лет, после «горячей точки» в армии, на похоронах убитого шпаной лучшего друга - это уже не молодость? А что же это - ранняя зрелость? Сверхранняя старость? Ответа Петр не знал. Да и не хотел знать, откровенно говоря. Просто ему было больно. Славка, лучший друг… служили ведь вместе, гоняли вместе до армии еще, столько всего было… И столько всего еще было бы… Из троих остались двое - Петр да Игорь, а Славки больше не было. Семнадцать ножевых, из них три смертельных. И все, в архив, парень. С вечным глаголом «был».
Петр шагал по кладбищу к выходу, прямо сквозь могилы, и августовский дождь скрывал слезы на его щеках. Игорь шел следом, точно так же подставляя лицо дождю, и оба они молчали. Не о чем было говорить, все уже было сказано еще до похорон. Никто из нападавших, которых менты уже нашли и задержали, не доживет до зимы. Вернее, из тех, кто останется на свободе, всех ведь явно не посадят. Рокеры не прощали обидчиков пять лет назад, жестоко мстили сбивавшим таксистам и беспредельщикам с рынков, и убийства одного из - тоже никто бы не простил. Вопрос был только во времени.
В мыслях Петра никак не удавалось Славке стать «покойным», не вязалось одно с другим. Славка - и смерть. Как за полгода до этого гнилого августа не вязались между собой смерть и отец. Но с отцом хотя бы было хоть что-то логично, второй инфаркт, за шестьдесят, это понятно. А вот Славка… Что-то мелькнуло в самом крае взгляда Петра, и он остановился. Что-то было не так. И парень осторожно и медленно начал оглядываться. На девяносто градусов слева и справа все было чисто, а вот за спиной…
За спиной был могильный камень. Здоровенная, черно-серая гранитная плита. Грязная, неухоженная. У подножья ее лежали остатки цветов, явно привезенные на годовщину. Два месяца назад, то бишь. А с грязной черно-серой гранитной плиты на Петра смотрела улыбающаяся Ленка. Его Ленка. Ленка - Мираж. И дата ее смерти совпадала с его днем рожденья.
- Нееееееет!!! - простонал Петька, падая на колени, - Нет, нет, не верю!
«Ты так звонко смеялась. Ты так рано ушла. Скорбь никогда не утихнет.» - гласила надпись на могильной плите.
- Не верю, нет, почему, как, ведь мне сказали что ты уехала, Ленка, родная, любимая, цветок мой, Мираж, нет, почему, неееет! - вот теперь его прорвало. Он выл, стоя на коленях на ее могиле, без конца целуя гранитную плиту, прямо туда, где были ее глаза. Его голос становился то рычанием, то стоном, то воем. Игорь стоял рядом, не смея помешать другу. Еще до того, как Петр пришел в себя после аварии, четыре года назад, его отец взял со всех клятву, что никто не расскажет сыну, что произошло с его первой любовью. И эту клятву сдержали все.
Впрочем… из тех «всех» остался жив и на свободе только Игорь. Славку сегодня похоронили, Петькиного отца - полгода назад. А Петькина мать вроде как ничего и не знала, кроме того, что сын жив но в больнице. От нее вообще мотоцикл и все с ним связанное Петька и его отец скрывали.
-Ты - знал? - Петр встал, и повернулся к Игорю. В глазах его, обычно светло-карих, сейчас бушевала черная мгла.
- Знал. С нас твой батя клятву взял, что никто… - Игорь не смог договорить. Его прервал удар всем весом, в челюсть, и молодой человек отлетел почти на метр, упав на мокрую кладбищенскую землю.
- Сука ты, Игорек, - бросил Петр уже через плечо, разворачиваясь и уходя, - и забудь, нахрен, нет больше у тебя друга Петьки.
Игорь приподнялся с земли на локте, не удержался на сколькой поверхности, щедро политой дождем, и упал спиной обратно в грязь. Дождь, августовский дождь, беспощадно поливал сверху. Слезы то ли боли от удара, то ли боли потери, уже не скрывались за пеленой небесной воды, а просто сбегали по щекам.
Бывшие друзья больше никогда не виделись. Петр словно вычеркнул Игоря из своей жизни. А через несколько месяцев Петр переехал в Москву, а Игорь попал под машину. Он не страдал, позвоночник оказался сломан в трех местах.
2012, май
- Ты псих. Ты мудак. Ты… Нет, ты даже не мудак, ты просто отморозок! Да пошел ты нахрен вместе со своими принципами, идеями, и прочей херней! Давай, вали отсюда к чертовой матери! - женщина распаляла себя с каждым словом, а Петр молча собирал вещи.
Что ж, еще одна попытка «устроить личную жизнь» канула в лету. Ну и ладно. Все равно идея была дурацкая, с самого начала было понятно. «Ведь, наверное, правы были легенды», - вдруг подумал мужчина, укладывая в здоровенную сумку теплую куртку. Боги действительно разделили людей пополам, и счастье находят только те, кто смог найти свою половинку и не потерять ее. А это все… Бред, короче. «Попытки». Тьфу, блин.
Закинув все вещи в машину, он закрыл багажник, поставил машину на сигнализацию, и достал телефон. Дозвонился другу, договорился с ним, что завезет ключи и документы от машины, а тот, в свою очередь, машину с барахлом перегонит к себе во двор. Так будет правильней, подумалось Петру, когда он положил трубку. Вечером, когда его мотоцикл подъехал к бару на окраине города, Петр был уже спокоен. Как всегда, он мог нацепить абсолютно любую маску, от раздражения до умиления, но внутри всегда была стена покоя. Гранитная. Грязно-серая.
Он вдруг остановился на границе парковки, перед тем, как войти в бар, где его ждали друзья. Остановился, и поднял взгляд в майское небо. Почему-то именно сейчас захотелось. И, словно оправдывая его ожидания, среди редких тучек сверкнула молния, через пару секунд раскатился звонкий и страшный гром, и с небес ливануло. Дождь в мгновение ока заполнил собой все видимое пространство, от виднокрая до виднокрая, и Петр за несколько секунд оказался мокрым насквозь. Но почему-то ему стало вдруг уютно в этой стене воды, как много лет назад, в маленькой кухне.
Из бара вышла женщина. Та самая, от которой он уехал несколько часов назад. Она подошла к нему вплотную, посмотрела на него снизу вверх, и молча уткнулась лицом ему в грудь. С небес все так же лилась вода, сверкнул еще один грозовой разряд, и грохнул еще один раскат.
- Только не говори ничего, - прошептала она ему, - не надо, ладно?
И он ничего не сказал, только вздрогнул.
UPDATE. К сожалению, рассказ снят с голосования.